Ангелика Мехтель - Но в снах своих ты размышлял...
— Это моя племянница, — говорит он, — ее зовут Кристина Радлеф, урожденная Халлер. Выродок она какой-то, — объясняет он.
В четырнадцать лет первый раз сбежала из дому.
Родители у нее прекрасные люди.
Мой брат — преуспевающий делец, торгует лесом.
Она ведь обязана была выйти замуж, чтобы супруг продолжил лесоторговое дело. Лесоторговля Халлеров велась три поколения.
Так вот, в четырнадцать девчонка сбежала.
Полиция схватила ее в Гамбурге, когда она спала на скамейке в сквере.
С Кристиной хватало забот.
В день шестнадцатилетия мы обнаружили ее с моим сыном Йоханом рядом со штабелями досок во дворе. Забавлялись.
Могли бы и на склад пойти.
Но они устроились прямо во дворе.
И были наказаны ремнем.
Кристина больше так и не увидела Йохана, а он ей нравился.
Брат подыскал ей жениха, кое-что смыслящего в лесной промышленности.
Восемнадцати лет Кристина вышла за него замуж и родила сына, который носит теперь фамилию Радлеф-Халлер и потом унаследует дело.
Но ведь Кристина ненормальная…
Матери не хотелось, чтобы дочь заработала дурную репутацию, и держала ее взаперти.
Я лично ничего худого Кристине не сделал.
В четверть девятого во двор въехала машина.
Хорошо еще, что водитель вовремя заметил распластанную на земле фигуру. Он выругался и затормозил.
Герберт Найдлих стоял у окна своей конторы и смотрел во двор. Он увидел, как шофер выбрался из кабины и подошел к телу. Склонился над ним, схватил за плечо и тряхнул.
— Эй, давай подымайся! — сказал он.
Потом вернулся к машине и вытащил бутылку водки Опять подошел к распростертой на земле фигуре, приподнял голову с коротко остриженными волосами и повернул лицом к себе. Это оказалась женщина.
Шофер рассказал:
— Сначала я решил: пьяный. А обнаружилось, что это женщина. Тут мне пришло в голову, что водка здесь ни к чему, но потом все-таки попробовал дать ей глоток — глядишь, поможет.
Герберт Найдлих наблюдал за тем, как шофер в голубой куртке с оранжевыми знаками дорожного рабочего на груди и на спине прижал к губам женщины бутылку.
— Но она не пила, — сказал шофер, — водка пролилась мимо прямо на свитер.
Я решил, что продолжать не имеет смысла. Потом обратился к господину Найдлиху, чтобы тот вызвал полицию.
Мне показалось, что дело плохо.
Она была совсем холодная.
К показаниям шофер добавит еще вот что:
— Мой отец однажды тоже чуть не наехал на такую же женщину, которая так же лежала, вся в грязи.
Он никогда не оставлял никого на произвол судьбы, лишь бы отделаться.
Он нервный.
Недавно, как обычно после обеда, он кормил птиц в городском парке.
Он говорит, что птицы успокаивают ему нервы.
К спиртному он никогда не прикасался.
Водка употреблялась только в технических целях.
Вождению я ведь у отца научился.
(Герберт Найдлих видел, как шофер медленно поднимался, опираясь рукой на колено.)
Когда шофер рассказал о случившемся дома, отец, хлебая суп, произнес:
— Эту я встретил вчера в парке. Она так чудно́ шла по дорожке.
Жена шофера сделала нетерпеливый жест.
— Было ясно, — продолжал муж, — что с ней что-то неладно. Она с трудом двигалась от скамейки к скамейке.
Жена шофера стала их поторапливать — чтоб скорее доедали суп.
Еде она придавала большое значение и к ужину обычно причесывалась.
— Девчонка, — сказал отец, — из-за которой тебе пришлось затормозить, села на скамейку рядом со мной. Она закрыла глаза.
Про сумку не припоминаю.
Может, у нее и была сумка.
С виду девушка совсем оголодала.
Мне показалось, что она уснула рядом со мной на скамейке.
Ноги она аккуратненько так поставила на гравии, параллельно друг другу.
Я кормил своих птиц.
Девушка их не распугала.
Наверное, нужно было предложить ей хлеба? Открыв глаза, она повернулась ко мне и улыбнулась.
Потом стала наблюдать за птицами.
Сидела тихонько.
По-моему, она была чем-то расстроена.
Наконец поднялась и пошла маленькими шажками по гравийной дорожке.
Я сказал: «До свидания».
Не знаю, куда она пошла.
Но пошла.
Она что-нибудь натворила?
Старик, сидевший на скамье рядом со мной, кормил птиц.
«Они знают его», — подумалось мне.
Он вытаскивал кусочки хлеба из коричневого мятого пакета. Вынимал по куску и разламывал обеими руками. Часть, которая оставалась в левой руке, клал рядом с собой на скамейку. Остальное разминал правой рукой и, отделяя мякиш от корки, крошил его и бросал птицам, себе под ноги, на гравий.
Птицы совсем ручные.
Я тоже могла купить хлеба на пять марок шестьдесят пфеннигов.
Могла бы сидеть в парке на скамейке и есть хлеб с апельсином.
Купила бы горячий хлеб, завернула в бумагу, взяла его под мышку и чувствовала бы, как он согревает меня.
Вдруг я ощутила боль в желудке.
Он напоминал пустую посудину, плывущую по воде.
Посудина росла. Когда я закрыла глаза, осталась только лодка, уже без воды.
То была гребная шлюпка, у которой отсутствовали весла.
Мой брат, Фриц Халлер, приурочил Кристинину свадьбу к ее восемнадцатилетию. Устроил все как полагается. Ему это влетело в копеечку.
Думаете, Кристина обрадовалась?
После обеда гости и новобрачные отправились на прогулку по озеру на колесном пароходе. Невероятное событие для Халлеров!
Мать даже прослезилась и поцеловала Кристину.
Радлеф мужик что надо. Кое-что смыслит в дереве.
Вечером он пришел к Халлеру и говорит: «Кристина хочет покататься на гребной шлюпке по озеру».
С Кристиной вечно одни заботы и неприятности.
Брат сказал Радлефу: «Тащи ее наверх, может, ей что другое больше придется по вкусу».
Радлеф поднялся наверх, в спальню, вместе с Кристиной.
У нас был счастливый день, и я с ней даже побеседовал немножко.
В девятнадцать лет она родила сына. Его назвали Фрицем, в честь брата, фамилию ему дали двойную: Радлеф-Халлер.
Когда внуку исполнился год, брат окончательно передал все свое дело Радлефу, у которого теперь появился наследник.
Кристина часто огорчала Раддефа.
«Она задумывается», — пожаловался как-то Радлеф.
Однажды он выкинул книжку в окно.
Потом ему пришлось ее даже поколотить.
Маленький Халлер развивался прекрасно.
Кристина все же любила сына. Но второго ребенка заводить никак не хотела.
«Я вам родила наследника для вашего дерева», — говорила она.
«И хватит», — думал про себя я.
Брат сказал Радлефу: «Если с Кристиной не станет лучше, придется сдать ее на лечение».
Халлеры всегда были здоровыми людьми.
Радлефы тоже влили хорошую кровь.
И все-таки позже нам пришлось обследовать маленького Халлера.
Врач сказал, что он совершенно нормальный.
«Но он похож на вас», — объявил он брату.
Что до меня, пусть бы Кристина делала что ей вздумается.
Герберт Найдлих говорит: «Женщину мы оттащили в сторонку, чтобы во двор могла въехать машина».
Герберт Найдлих сам принялся за дело. Он взял женщину за ноги и завернул брюки повыше, чтобы легче было ухватиться. Чулок на ней не оказалось.
Найдлих подхватил ее под коленками и придерживал за щиколотки — чтоб ноги не болтались. Ему удалось это без особых усилий.
Они с шофером вместе подняли женщину в том положении, как она лежала — лицом вниз.
Шофер поддерживал ее под мышки.
«Давайте положим ее туда», — предложил Герберт Найдлих и кивнул в сторону штабеля досок.
Пошатываясь из стороны в сторону от тяжести, мужчины продвигались вперед.
Тело женщины неуклюже покачивалось в такт их шагам.
Герберт Найдлих положил женщину лицом на доски.
«Теперь ты можешь подъехать на машине», — сказал он шоферу.
Тот пошел к грузовичку, дверца которого оставалась до сих пор открытой.
Герберт Найдлих выскажет свое мнение: «Я тогда понял, что с ней случилось».
Он прикурил и бросил обгоревшую спичку рядом с досками, на которых покоилась женщина.
Его жена потом скажет следователю: «Я видела ее». Она скажет это так радостно, как будто ей удалось найти новый рецепт приготовления пирога.
Она стояла и заглядывала в детскую коляску. Я подумала: «Что ей здесь надо?»
Сумку она волокла за собой прямо по земле.
Я еще подумала: «Она тащит за собой грязь».
Ребенок после этого заболел.
А она лишь минуту смотрела на него.
Надо запретить подобным особам прогуливаться в городском саду.
Потом женщина направилась в сторону вокзала.
Я видела, как она шла вдоль бордюра, выложенного из камней, — по кромке тротуара, как делают дети: надо так аккуратно переставлять ноги, чтобы не наступить на швы между плитами.
