Курт Воннегут - Синяя борода
На обложке «Либерти», и в действительности тоже, морщины на злобном лице Горгоны и складки между перевитыми змеями были тронуты ярью. Никто не мог имитировать ярь лучше Дэна Грегори. На картине был еще украшавший дверь рождественский венок из остролиста, но к тому времени, когда я приехал, его сняли. Листики нарисованного венка кое-где были покрыты пятнами и тронуты коричневым по краям. Никто не мог изобразить больное растение лучше Дэна Грегори.
Я приподнял и отпустил тяжелое ожерелье Горгоны. Тяжело бухнуло в вестибюле с люстрой и винтовой лестницей, тоже хорошо мне знакомыми. Я все это видел на иллюстрации к рассказу о девице из баснословно богатой семьи, которая влюбилась в работавшего у них шофера, – кажется, в журнале «Кольер».
Лицо человека, отозвавшегося на этот «бух», я тоже хорошо знал, он служил моделью для многих иллюстраций Грегори, включая и эту, к рассказу о богатой девице и ее шофере; я не знал, правда, как его зовут. Он и был тот самый шофер, который в рассказе спасает фирму отца девицы, хотя все семейство, – разумеется, кроме девицы, – пренебрегало им, ведь он – простой шофер. Рассказ, между прочим, экранизировали, фильм назывался «Вы уволены», это был второй звуковой фильм в истории кино. А первым звуковым фильмом был «Джазовый певец», где в главной роли снялся Эл Джолсон, друживший с Дэном Грегори, пока они не рассорились из-за Муссолини в тот вечер, когда я появился в доме.
Лицо человека, открывшего мне дверь, очень подходило для героя в американском стиле, и оказалось, что он был авиатором в первую мировую войну. Он, а не Мерили Кемп, на самом деле был ассистентом Грегори, и остался его единственным другом вплоть до печальной развязки. Его тоже расстреляют в Египте, в итальянской форме, которую он носил на своей уже не первой, а второй мировой войне.
Вот что говорит одноглазый старик-армянин – прорицатель судьбы, вглядываясь в свой магический кристалл.
* * *
– Чем могу быть полезен? – спросил открывший. В глазах у него не было ни проблеска узнавания, хотя он знал, кто я и что я с минуты на минуту появлюсь. Они с Гергори решили оказать мне ледяной прием. О чем они друг с другом говорили до моего появления, могу только догадываться, но, видно, столковались, что надо совместно действовать против этого паразита, которого Мерили втаскивает в дом, этого вора, укравшего уже на сотни долларов художественных материалов.
Наверняка они убедили себя и в том, что Мерили сама виновата в своем сальто с лестницы и Грегори она обвиняет зря. Так и я думал, пока она не рассказала мне после войны всю правду.
Так вот, желая показать, что мне надо именно сюда, я спросил, можно ли видеть Мерили.
– Она в больнице, – ответил открывший, продолжая загораживать вход.
– О, как жаль. – И я назвал свое имя.
– Я так и думал, – говорит он. Но пригласить меня войти даже не собирается.
Тут Грегори, спустившийся до середины винтовой лестницы, спросил, кто пришел, и Фред Джонс – так звали авиатора – произнес с такой интонацией, будто «ученик» – все равно что паразит:
– Это ваш ученик.
– Мой – кто? – переспросил Грегори.
– Ученик.
И тут Грегори выдал ответ на вопрос, над которым и я ломал голову: зачем художнику ученик в наши дни, когда краски, кисти и все остальное уже не изготовляются тут же, в мастерской.
– Ученик мне нужен примерно так же, как оруженосец или трубадур.
* * *
В произношении его не слышалось ни русского, ни армянского акцента, ни даже американского. Говорил он как британский аристократ. А захоти он, мог бы, стоя там на лестнице и глядя на Фреда Джонса – на меня он и не взглянул, – заговорить как гангстер из фильма, или ковбой, или иммигрант-ирландец, швед, итальянец, не знаю, кто еще. Никто не мог скопировать произношение персонажа из спектакля, фильма или радиопьесы лучше, чем Дэн Грегори.
* * *
И все это было только началом тщательно продуманных издевательств над беспомощным парнишкой. День клонился к вечеру, Грегори, так и не поздоровавшись, вернулся наверх, а Фред Джонс повел меня в цокольный этаж в столовую для слуг рядом с кухней, где мне подали холодный ужин из остатков.
Столовая была на самом-то деле очень приятная комната, обставленная раннеамериканской антикварной мебелью, которую Грегори часто использовал в своих иллюстрациях. Помню, там стоял длинный стол и угловой буфет, забитый оловянной посудой, был там еще грубоватый камин, над которым на крюках, вмурованных в дымоход, висело старинное ружье, я знал его по картине «День Благодарения в плимутской колонии».
Меня посадили в конце стола, швырнули вилку с ножом, даже не положили салфетки. До сих пор помню отсутствие салфетки. А на другом конце стола были элегантно сервированы пять приборов: льняные салфетки, хрусталь, тонкий фарфор, тщательно разложенное столовое серебро, а посередине канделябр. Слуги собирались на небольшой званый обед, куда ученика не пригласили. Чтобы не вздумал считать себя одним из них.
Никто из слуг со мной не заговорил. Как будто я уличный бродяга! Более того, пока я ел, Фред Джонс стоял надо мной, как тюремный надзиратель.
Я ел, и было мне тоскливо как никогда, и тут появился китаец из прачечной, Сэм By, с чистыми рубашками Грегори. Вот! В мозгу вспыхнуло: я его знаю! И он меня должен знать! Только через несколько дней я понял, почему мне показался знакомым Сэм By, хотя он, разумеется, понятия обо мне не имел. Подобострастно улыбающегося, учтивого владельца прачечной Грегори облачал в шелковый халат с шапочкой вроде ермолки и писал с него одного из самых зловещих детективных персонажей, воплощение желтой опасности, матерого преступника Фу Манчу!
* * *
Потом Сэм By работал поваром у Дэна Грегори, а в конце концов снова вернулся в прачечную. И вот именно этому китайцу посылал я картины, которые приобретал во время войны во Франции.
Необычные, трогательные отношения возникли у нас во время войны. По чистой случайности я встретил его в Нью-Йорке перед отправкой за океан, и он попросил мой адрес. Сказал: по радио передавали, что солдатам одиноко вдали от родины, и сограждане должны им почаще писать. А я единственный солдат, которого он хорошо знал, и он хотел бы мне писать.
Прибытие почты в нашем взводе по этой причине сопровождалось шутками.
– Что новенького в Чайна-Тауне? – спрашивали у меня. Или:
– Ничего нет на этой неделе от Сэма By? Уж не подсыпал ли кто яду в его сычуанскую капусту? – И тому подобное.
После войны я взял у него свои картины и больше о нем не слышал. Может, не так уж я ему и нравился. Просто он считал нужным во время войны проявлять активность.
* * *
Вернемся к 1933 году:
После такого непристойного ужина я бы не удивился, если б меня препроводили в каморку без окон, за печью, и сказали, что это моя спальня. Но меня тремя пролетами вверх по лестнице провели в роскошное помещение, подобного которому никто из Карабекянов в жизни не занимал, и приказали ждать здесь, пока Грегори освободится и поговорит со мной – часов эдак через шесть, ближе к полуночи, прикинул Фред Джонс. В этот вечер Грегори давал обед в парадной столовой ниже этажом, как раз подо мной; среди гостей были Эл Джолсон, комик У.С. Филдс, а также автор бесчисленных рассказов, которые иллюстрировал Дэн Грегори, Бут Таркингтон. Ни с кем из них мне не судьба была познакомиться, потому что больше они никогда не появятся в доме, ожесточенно поспорив в тот вечер с Грегори о Бенито Муссолини.
О комнате, в которую привел меня Джонс: это была еще одна искусная имитация Дэна Грегори, копия спальни жены Наполеона императрицы Жозефины, но с подлинной французской антикварной мебелью. Грегори и Мерили спали в другой комнате, а эта была для гостей. На шесть часов заключить меня здесь было утонченным садизмом самой высшей пробы. Судите сами: Джонс мимоходом, совершенно невозмутимо заметил, что на время ученичества комната будет моей спальней, словно спать здесь совершенно естественно для кого угодно, кроме человека такого низкого происхождения, как я. А я-то и дотронуться ни до чего не смел. А чтобы мне и не вздумалось, Джонс специально предупредил:
– Пожалуйста, веди себя спокойно и ничего не трогай.
Похоже, они делают все, чтобы избавиться от меня.
* * *
Сейчас у теннисного корта я устроил Седеете и ее друзьям контрольный экспресс-опрос: кто вам известен из следующих исторических персонажей – У.С. Филдс, императрица Жозефина, Бут Таркингтон и Эл Джолсон.
Они знали только У.С. Филдса – старые фильмы с его участием показывают по ТВ.
Я уже сказал, что так никогда и не познакомился с Филдсом, но в тот вечер на цыпочках выбрался из своей золотой клетки на лестничную площадку, посмотреть, как съезжаются знаменитые гости. И узнал резкий, скрипучий, как пила – ни с чьим не спутаешь, – голос Филдса, когда он, знакомя Грегори со своей дамой, сказал: «Радость моя, это Дэн Грегори, дитя любви сестры Леонардо да Винчи и недомерка-индейца из племени арапахо».
