Дмитрий Добродеев - Путешествие в Тунис
Дорожка луны поблескивает многозначительно. На убыли она или на прибыли? Гурджиев говорил, что именно туда, к пухлой страдалице, отлетают души после смерти, и там служат пищей сему бледному растущему телу. Они там стонут и молят о пощаде, однако луна (не она ли есть ад?) их молча переваривает… Земля перерабатывает тело в гумус, пока луна дожирает субстанцию души — в своих особых целях… Да, молодцы магометане. Недаром поклоняются луне и полумесяцу. Приливы и отливы, и регулы у женщин — лишь часть ужасной правды.
Они едут в Хаммамет. Шофер брезгливо вертит руль, стараясь не задеть локтем гяура, иноземца. Рассказчик думает: «Не зря ли я еду? Не стукнут ли в Хаммамете по башке?»
На заднем сиденье — две крали. Басма и Сара. Они грызут орешки и шепчутся. Быть может, о том, как его получше обчистить. Или — как лучше выпроводить подростка Субхи из квартиры. Но чтобы этот Субхи не накапал родственникам.
Хаммамет, ночьДом на окраине, дверь приоткрыта. Он думает: «А что если ворвется отчим или кузен? Расправа будет короткой. Ну чем не Люберцы 70-х»?
Но есть судьба. Есть сила, которая и мотылька ведет к огню, а кролика к удаву. А квелого эмигранта в подозрительный притон и ночлежку наркоманов. «Есть упоение в бою» и прочее.
Они входят.
Эпилог: записка, найденная в бутылке…я вижу, как они входят в темный дом на улице Жасминов… Басма ведет его под руку, Сара замыкает шествие. Дверь закрывается… адью. Наступит ли желанная разрядка, или порывистый кузен Али пырнет его ножом? Что там произойдет на улице Жасминов — мы не узнаем никогда. Об этом узнают те, кто выловит бутылку с прощальной запиской, брошенную в Хаммаметский залив.
Прага, 1996 г.II.Рассказы не только о любви
Хельга
Место действия — Москва, время — сентябрь 1983 года, герои — Хельга Увеман (ФРГ) и Василий Копылов (Советский Союз). Оба 1950 года рождения. Она — научная сотрудница Института заморских исследований в Гамбурге, он — научный сотрудник Института государства и права в Москве. Хельгу послали в Москву, его послали встречать Хельгу. Вот и вся предыстория.
Х. Увеман провела неделю в столице СССР, ознакомилась с работой научных центров, а по возвращении в Гамбург написала подробный отчет о своей работе. В конце там значилось: «Существует явная целесообразность обмена научными специалистами двух стран», а Копылов написал в своем отчете: «Необходим критический анализ опыта немецких коллег».
На самом деле все было так: прилетел самолет компании «Люфтганза», Копылов пошел встречать и увидел: худая, высокая шатенка тянет чемодан на колесиках, волосы — мелким бесом, в глазах — спокойная грусть.
— Разрешите представиться — Копылов.
— О, здравствуйте… Хельга Увеман.
Сели в черную «Волгу» и покатили в центр города. Русские поля расстилались вокруг. Избы, леса и нервный парень — Копылов. Это увидела Х. Увеман.
Он видел сдержанную немку, курносый профиль, сеточку вокруг глаз, но больше чуял запах свежести, нездешней парфюмерии — «Уайт лайнен», как сказала она позже.
— Курите?
— Курю.
— Я тоже.
— Вот это, — объяснил Копылов, — надолбы. Ежи, противотанковые укрепления и т. д. Сюда подошли немецкие танки. Открылись люки, и в мощные бинокли они увидели Москву. С тех пор прошло 42 года.
— О! Eine Scheiss Zeit.
— Я родился позже — в 50-м.
— Мы одногодки? — спросила Хельга.
— Да, кажется. Въезжаем в Москву.
— Как звать отель?
— Гостиница «Академическая».
— До Красной площади далеко?
— Не очень. Позвольте? — Копылов приоткрыл портьеру. Пряный воздух с полей заполнил автомобиль. Оба умолкли.
Наконец, прибыли в гостиницу, оформились, приступили к делам. Программа была насыщенна: ВДНХ, балет, Красная площадь. Посещение научных центров и библиотек, бывших царских угодий. Копылов сопровождал, переводил. По вечерам довозил до отеля и низко кланялся. Так прошло 4 дня.
На пятый день ему показалось, что Хельга как-то странно смотрит.
Они приехали в гостиницу с танцев Моисеева.
— До свидания, — протянул руку Копылов.
— Подождите, — сказала Хельга.
— Давайте, — сказала она после легкой паузы, — поужинаем вместе.
— Давайте, — сказал в растерянности Копылов и начал сочинять спасительную ложь. Было 10 вечера. Жена ждала, а он не привык опаздывать.
В ресторане при гостинице нашлось два места. Вокруг сидели проститутки, арабы, югославы и местная фарца.
— Я угощаю, — сказала немка, — курите.
Наступило странное молчание.
Она дымила, глядя на кончик сигареты, но так, будто немая эта улыбка была обращена к нему. Оба думали о своем.
Стиль этот был непривычен Копылову: сидеть и курить, не глядя на партнера. Но через пять минут он понял — это сближает много больше. Они были заговорщики по молчанию.
Оркестр заиграл. Публика пошла танцевать.
— Я родилась в Хамбурьхе, — сказала Хельга. — Но мои родители родом из Тюрингии. Когда была в школе, умер дедушка, старый нацист. На завещанное купили мне скрипку. Я играла 10 лет.
— Летом 1968-го, — продолжала Хельга, — я не знала, куда пойти учиться. В августе произошли чехословацкие события. И я решила: какая скрипка, если мир идет ко дну? И пошла я на кафедру политэкономии.
— Чехословацкие события? — вздохнул Копылов. — Всю историю происходили чехословацкие события, но никто не бросал свою скрипку.
— Закончила университет в 73-м, вышла замуж, родила дочь. Муж — высокий, красавец, но все вечера сидит в пивной и болтает с друзьями.
— Типичный немец, — хотел сказать Копылов, но сдержался.
— И тогда я решила доказать ему, на что способна. Сама вырастила дочку, защитила диссертацию. Теперь я требую развода.
— Жениться на немке? — подумал Копылов. — Уехать в Гамбург и жить, в ус не дуя?
— У вас хорошая квартира? — спросил он.
— Три комнаты, балкон. 15 минут до центра на трамвае.
— И сколько получает молодой научный сотрудник?
— Три тысяч марок.
— Очень хорошо.
— Уровень жизни неплохой. Если бы только не нынешняя экономическая рецессия…
— А в церковь вы ходите?
— Нет, я последовательная агностичка.
— И в переселение душ не верите?
— Я верю лишь в свой экзистенциальный опыт, — отрезала Хельга, — а чего я не знаю, в то не верю.
— Я хотела бы, — попросила Хельга, — посмотреть Красную площадь, несмотря на поздний час.
Москва была пустынна. Подступы к Красной площади — через улицу Куйбышева и ГУМ. Мерцали звезды. Звук шагов.
— Вы ничего не слыхали? — спросила Хельга.
— Чего ж слыхать-то?
На самом деле, он был в курсе. В четверг, 1 сентября, над Южным Сахалином был сбит южнокорейский самолет. 265 пассажиров и экипаж — 29 человек.
Подбит самолет. Декомпрессия в кабине. Громадный «джамбо-джет» идет в пике и погружается в пучину вод. Люди медленно разносятся зелеными пассатами. Холодным курильским течением. На поверхности плавает картонный стаканчик «боинга». — «Конец котенку!» — сплюнул летчик и повел свой МИГ-27 на родную камчатскую базу.
— И какие слухи? — спросила Хельга.
— Самые разнообразные. То ли наш чудак долбанул не думая, то ли ЦРУ подстроило маршрут после долгих раздумий. А скорее всего, оба факта имели место.
— А вы как считаете?
— Я? Я допускаю все.
— Что-что?
— В царстве людей-машин все возможно.
— Машин? — Немка задумалась.
Молча дошли они до «Академической», он пожал ей руку и посмотрел, как она впорхнула в клеть. На 13-м этаже зажегся свет. Пошел дождь. Он поднял воротник плаща и стал шагать взад-вперед под дождем на неуютном островке на Октябрьской площади.
Вот так она складывается, горемычная доля. Попытка пробить препон. И человек становится подобен рыбке-шелкоперке, тыкающейся в плотное стекло аквариума.
На другой день Хельга вышла с опухшими глазами. Влюблена, что ли? У него самого засосало под сердцем.
Она молча выпила кофе и спросила: «Ты верный муж»?
— О да! Я есть примерный советский семьянин.
И опять она таинственно заулыбалась, глядя на кончик сигареты.
— Мне вчера жена сделала втык, — сказал Копылов.
— O!
— Ты много куришь, как я погляжу?
— М-мм…
— Через час поездка в Загорск.
— Куда?
— Но мы можем изменить маршрут.
С двумя пересадками (спутали станции) они прибыли на Казанский вокзал. Узбеки и русские сидели на мешках.
— За 30-й километр иностранцев не пускают, — сказал Копылов, — но если будут спрашивать, ты изобрази, что ты немая, и на все вопросы робко улыбайся. Не забудь, что немка она и есть «немая».
