Майк Мак-Кай - Хьюстон, 2030: Дело о пропавшем теле.
– Ну кто бы меня корейскому учил! Но твоя версия мне нравится. Значит так. Тан уехал звонить. Кто-то вешает этот свиток и заодно затирает капли крови на полу. Я на свиток не обращаю внимания. Корейские иероглифы сильно отличаются от китайских. А Виктор Чен прочитывает, всё понимает, и заявляет Пятую Поправку.
– А он заявил Пятую?
– Воксман сказал: заявил. И даже от бесплатного адвоката Виктор отказался.
– Не противоречит моей версии. Дальше моя дедукция работает так. Человек, который затёр кровь и повесил свиток. Это либо этнический китаец, либо знает китайский почти как родной. Любитель китайской каллиграфии. Иначе бы не додумался повесить свиток. Предположительно местный. Знает, что все полицейские в ТШГ – не китайцы. Близко знаком с Виктором Ченом.
– Последнее откуда?
– Если не уверен, сможет ли адресат не только прочесть изречение по-китайски, но и понять, что ему хотят этим сказать, то зачем рисковать со свитком? Я думаю, наш человек знал наверняка, что Виктор иероглифы не только прочитает, но и поймёт правильно. А самое главное: этот человек должен жить где-то поблизости, совсем рядом.
– Чтобы успеть добежать до дому и написать свиток?
– Даже если он не обучен каллиграфии сам, у него подходящее изречение могло просто висеть дома, в его коллекции. А если он должен был его написать, то тем более. Мы не в древнем Китае, и у нас каллиграфы не гуляют по улицам с тушью и кисточками. А вот тебе ещё. У человека, повесившего на стенку свиток, должен быть ключ от лачуги мистера Чена. Значит, наш человек – сосед, родственник или близкий друг. Кому ещё ты бы доверил ключ от дома?
– Ты считаешь, что этот человек пришёл ночью и что-то искал среди книг?
– Он раскидал книги, но он ничего в них не искал!
– Как: не искал?
– Он просто забрал назад свой свиток. Он знает, что один полицейский был на месте, когда изречение на стенке ещё не висело. Если просто забрать один-единственный предмет, может быть заметно. Значит, надо устроить большой беспорядок. Ломать стулья и бить посуду нельзя – соседи услышать могут. А раскидать книги – в самый раз.
– А оставить свиток как есть он, по-твоему, не мог? Если бы не наша Шерлок-на-колёсиках, Тань бы ничего не вспомнил!
– Не знаю. Я не ясновидящая. Вполне возможно, что наш каллиграф боялся, что несколько позже свиток увидят соседи. Или скажем ценители искусства из «Клуба Каллиграфии». Представляешь, приходит к тебе некий пожилой китаец, и заявляет: «А Вы знаете, депьюти, тот свиток на стене! Очень похоже на руку нашего мистера Ли! Вот такую закорючку только он и может нарисовать.» А ты тут же подумаешь про себя: «А не поговорить ли мне ещё разик с мистером Ли из Пятого Китайского?»
– Ты мистера Ли просто для примера сюда вставила, или ты подозреваешь его в убийстве?
– Мистер Ли – не убийца. Но после того, как я съездила на место, а ты мне всё рассказал, я больше не подозреваю. Я знаю, кто убийца, и куда делось тело.
– Знаешь?
– Сто процентов. Опять из моей любимой книжки. «Отбросьте невозможное, и то, что осталось, какое бы невероятное оно ни было, – и есть правда.»
– Ну, ты даёшь! Просвещай!
– Тело спрятал мистер Ли. У себя в лачуге. А к завтрашнему утру – это тело окажется в оросительной канаве.
– Так. Соблаговолите объяснить почему.
– Помнишь, вчера у нас было три варианта исчезновения трупа?
– Не три, а пять. Ещё гипноз с цветными грибочками и летающая тарелка с зелёными человечками.
– Не паясничай. Так вот. Я сегодня покаталась по Пятому Кварталу и поняла, что вчера меня подвёл стереотип мышления.
– Что ещё за стереотип такой?
– А такой. Я ставила себя на место преступника. Что бы я делала с трупом. В нашем доме, вот тут. А в нашем квартале – тропинки между лачугами широкие и прямые. Наш квартал – «старый», чуть ли не при Обаме строить начали. Тогда, после Обвала, на всякий случай оставили много места. Для автомобилей, которые так и не вернулись, но это неважно. Главное, у нас тропинки прямые, и всё видно из конца в конец. А Пятый Китайский начали строить три или четыре года назад. Там тропинки узкие и кривые. В некоторых местах и инвалидное кресло едва проходит.
– Я понял, что ты имеешь в виду. Четвёртый вариант – это перебросить тело в соседнюю лачугу.
– Именно так. Если тащить труп днём, в нашем-то квартале номер не пройдёт, а вот в Пятом Китайском — запросто. Если действовать быстро, решительно и вдвоём, вероятность, что другие увидят – невелика.
– Почему именно: вдвоём?
– Мистер Ли и мистер Чен. Двое. Хотя тут я могу ошибаться. Мог быть и кто-то третий. Однако, это менее вероятно.
– Значит, всё-таки Виктор Чен убил отца?
– Да нет же! Я не сказала: «Виктор Чен» и не сказала: «отца». Слушай. Хотя нет. Сначала поставь-ка ещё кофе и принеси из дому печенье. И пообещай мне помыть котелок. Я же тебе приготовила кролика.
– Вымогательница! Ты допрыгаешься, заведу на тебя дело, – Я подчиняюсь и запускаю примус.
– Котелок моешь?
– Да. Слово полицейского.
– По рукам, депьюти. Дело было так, дорогой Уотсон. Мистер Чен-старший приходит домой и обнаруживает там своего двойника.
Я хохочу так, что соседка высовывается из окошка своей лачуги и неодобрительно качает головой. У нас в Квартале есть и такое Правило: после наступления темноты вести себя тихо.
– Признаюсь, такой наколки я от тебя не ждал, – Говорю я Кэйт вполголоса, одновременно отвешивая долгий поклон-извинение соседке, – Ты выудила из меня обещание помыть посуду, а теперь рассказываешь мне какую-то ненаучную фантастику. А я, как дурак, купился.
– Успокойся, никаких наколок. Ты дослушай, а потом хохочи. Если будет над чем.
– Ладно. Слушаю. Но скептически.
– Ты видел, какие у мистера Чена книги, мистер скептик?
– Ну, видел. «Питон» сказал: что-то про очень продвинутый инжиниринг. А Воксман думает, что это какие-то военные технологии.
– Твой Воксман не совсем дурак. Именно: военные технологии.
– Я тебе говорил уже: он не мой Воксман. Какие-такие военные технологии у нас в трущобах?
– Я не говорю, что Чен-старший сейчас работает над военными технологиями. Мог работать. Раньше, до Обвала. Над чем-то очень важным. Ты в курсе, что китайцы постоянно искали своих бывших соотечественников, иммигрантов в США и членов их семей, чтобы выкачивать из Америки разведданные?
– Ну. А почему двойник? Шпионские страсти?
– Хорошо. Ты решил незаметно пошарить у мистера Чена в лачуге. Ночью – нельзя. Хозяев придётся убивать. А кроме того, ночью – темно. Если обыскивать хижину с фонариком в зубах, наверняка что-то пропустишь.
– Тогда – днём.
– Именно. Но днём – соседи увидят. Поэтому надо, чтобы твой агент был ростом, комплекцией и лицом примерно как мистер Чен. Да точное сходство и не требуется, лишь бы издали было похоже. Теперь – одежда. Это как раз проще всего. Сейчас почти все жители трущоб ходят в подержанном армейском камуфляже. Имея фотографии настоящего мистера Чена и несколько тысяч долларов в кармане, всё необходимое для маскарада покупается на толкучке, не вызывая подозрений.
– А дверь как твой двойник открыл?
– Ты полицейский или парикмахер? Такой английский замок вскрывается элементарно. Были бы инструменты подходящие.
– А тот же мистер Ли не может быть шпионом?
– Не может. Он бы знал, что раз в месяц Виктор Чен приходит с работы раньше обычного, и его отец тоже возвращается чуть раньше.
– Ладно. Принимается. Хотя и скептически. Значит так: Чен-старший пришёл домой. В имуществе роется Чен-два. Дальше?
– Чен-один чего-то подобного ждал, и у него был на этот случай кишковёрт. Трах, бах, и Чен-два лежит на кровати с дыркой в груди. Чен-один бросается к своему другу мистеру Ли из дома напротив. Вместе они наблюдают, как с работы вернулся сын как-будто убитого, Виктор Чен.
– По-твоему, сын не понял, что убит двойник?
– Совершенно верно. Не понял. Представь, что ты вернулся сегодня со службы, приковал велик к столбу. Мой скейт стоит у двери. Бегун, ты где? Молчание. Ты такой открываешь дверь, а в дальнем углу полутёмной хижины неподвижно лежит темнокожая безногая девочка, моей комплекции, в моей подержанной флотской форме, а на полу у входа – окровавленный кишковёрт. Кстати, если такой штукой убивают, морда почти наверняка будет вся перекошена. Смерть не мгновенная, болевой шок, всё такое.
