Анастасия Соболевская - Грета за стеной
Когда оказалась дома, она сделала набросок их рук, в масле, отчего-то используя цвета человеческой коже несвойственные.
После поездки Грета и Мартин перезванивались несколько раз по ночам, когда обоим не спалось, и болтали о всяких глупостях. Вернее, больше болтала Грета, взбудораженная голосом Мартина, а он же молчал и слушал.
В сентябре начались занятия. Грета уговорила Мартина пойти с ней в Парк развлечений «Звездный двор» — там как раз открывался фестиваль по случаю Дня осеннего равноденствия. Мартин купил ей сахарную вату, и она пыталась накормить ею парня. Грете вдруг все стало казаться таким милым — все эти нежности в отношениях влюбленных пар, которые она раньше не понимала, а теперь же во всем этом неожиданно находила смысл. Грета больше не просила Мартина сказать ей то, что просила в палатке. Одна половина ее сознания говорила, что это не так уж и нужно — глупая сентиментальность, другая надеялась, что он догадается, как это важно для нее. Мартин предпочитал слушать Грету, изредка допуская какие-то комментарии. Когда они поднялись в кабинке колеса обозрения на самый верх, она забралась ему на колени.
— Вон там мой дом, — сказала Грета, тыкая пальцем в стекло, в сторону торчащих на фоне неба высоток Ринга. — А твой?
— Где я живу?
— Да.
— Там, — он показал в противоположную сторону, — Знаешь, где Новый рынок?
— В районе Гёллинхаут?
— Рядом с Арочным мостом.
— Ты живешь один?
— С сестрой. Снимаю квартиру.
— Давно?
Мартин пожал плечами.
— Лет пять.
— И все это время ты живешь с сестрой?
— Да.
Грета поуютнее устроилась у него на руках.
— Как ее зовут?
— Ханна.
— Со своей бывшей подругой вы жили там же с сестрой? Или у нее?
— Мы не жили вместе.
Это было для нее откровением.
— Почему?
— Так вышло.
Грета испытала что-то вроде надежды однажды оказаться у него дома. И может быть даже подружиться с его сестрой. Интересно, а они похожи?
На землю они спустились молча. Потом они сидели в кафе «Грот» в глубине парка, и уплетали брусничное мороженое. Когда Грета разрезала ложкой розовый шарик, рядом с ней раздался щелчок — Мартин сделал снимок на телефон.
— Я же ем, — засмущалась Грета. Она сомневалась, что хорошо получилась на фото.
Мартин перегнулся через стол и оставил на ее подслащённых пломбиром губах поцелуй. Грета чувствовала себя почти счастливой.
Они гуляли до позднего вечера. Грете не терпелось напроситься к Мартину в квартиру, но он, угадав ее намерения, тактично объяснил, что это не лучшая идея. Грета расстроилась. Когда он подвез ее к дому, было совсем поздно, мать уже оборвала телефон, выясняя, собирается ли Грета домой. Они сидели в машине и целовались, но отчего-то Грета не ощущала удовлетворенности. В ту ночь она плохо спала.
Однажды в пятницу Грета приехала после занятий к отцу на работу — они вместе собирались на выставку современного черногорского искусства в галерее «Сальвадори».
Мартин сидел в его кабинете, опирался бедром о стол и невозмутимо листал страницы чьего-то дела. Грета молча сидела в своем углу и ждала — или отца, пока тот вернется от шефа полиции, или решительных действий от Мартина — она сама толком не знала. Если бы Мартин был актером, его бы наградили за виртуозное исполнение роли чужого ей человека. Ей же с трудом удавалось не броситься ему на шею. Чтобы отвлечься, она листала альбом с набросками и подштриховывала детали наточенным куском грифеля. Пальцы стали черными, и на белой бумаге начали появляться грязные отпечатки. Грета достала влажные салфетки и принялась вытирать руки. Потом встала, подошла к Мартину, выхватила из его рук папку и отбросила на стол.
— Эй?..
Грета жестом призвала его к молчанию, взяла его руку и указала идти за ней. Мартин сдался почти без боя. Они тихо, как кошки, вышли в коридор и скользнули вверх по лестнице, выше, выше, с каждым пролетом ускоряя шаги. Людей в участке было много — они то и дело натыкались на кого-то по пути и делали вид, что идут независимо друг от друга, но стоило им оказаться в пустом коридоре, тут же хватались за руки и шмыгали дальше, беззвучно, как призраки. Грета сильнее сжимала горячую руку любимого и уводила его все дальше. На третьем этаже они едва не столкнулись нос к носу с Куртом, который выходил из кабинета баллистиков. Сердце зашлось от волнения у обоих. Курт прошел мимо, в нескольких метрах от них. Глупый радостный смешок. Мартин показал Грете быть тихой, но нечто похожее на улыбку нет-нет, да и скользнуло по его губам. Они вышли на узкую лестницу — слева двери, сколоченные из старого ДСП. Мартин из ведомого превратился в ведущего. Он вышел вперед, легонько втолкнул Грету в кладовку, быстрее, чем она успела опомниться, и ловко захлопнул за собой дверь. В кладовке было настолько тесно, что вдвоем там с трудом можно было развернуться. Мартин набросился на Грету и, обхватывая руками, как тисками, прижал к себе. Они почти потеряли равновесие, и только столешница без ножек, прислоненная к стене, не дала им упасть. Жадный поцелуй, от которого у них обоих свело все внутренности. Он бедром прижал Грету к столешнице, и ее рука сама собой оказалась у него под рубашкой, другая запустила пальцы в непокорные кудри. Грета почувствовала, что пропадает в этом человеке, и уже не понимала, где заканчивается она и начинается он — они оба клубок обезумевшей энергии. У обоих, где-то в самой глубине, мышцы сводило от сладостного томления. Внезапно Мартин отстранился. Взяв лицо Греты в ладони, он нежно очертил большим пальцем контур ее губ. Тусклая лапочка на потолке освещала его неспокойное лицо. Он ее хотел — Грета это чувствовала. Она положила свои ладони на его, и он оставил на ее губах нежный поцелуй, ласково играя с ее разноцветными прядками, обнимая, запечатлел себя в ней еще одним поцелуем. Потом прильнул лбом к ее лбу. Грета обвила руками его шею, и поймала себя на странном желании превратиться в статую, чтобы навсегда остаться с чувством этого счастья. Так они и стояли, растворяясь друг в друге, а когда вернулись, отец уже был в кабинете, и ее Мартин снова спрятался за стеной учтивого равнодушия и задумчивости.
Больше им не удавалось остаться наедине.
Однажды в ноябре им чуть было ни удалось поцеловаться в лифте, когда Грета уезжала от отца, но, когда двери уже закрывались, и Грета с Мартином подались друг к другу, в лифт вошла Лота.
Грета развлекала себя смс Мартину на ночь, гаданиями о том, что он сделал с ее фотографией в телефоне и тем, что усиленно подбирала ему подарок на день рождения. До него оставалось еще полтора месяца, но для нее, не имеющей ни малейшего представления о том, что дарить молодым людям, времени казалось катастрофически мало. Советы подруги не помогли. Паулю Суннива в разное время дарила ручки, книги, необычные часы, прыжок с парашютом, но все это казалось Грете либо слишком обычным, либо слишком экстравагантным. Она не представляла себя, дарящей офицеру полиции абонемент на экстремальный вид отдыха. Мысль вломится к нему в дом в одном пальто, под которым она будет «в чем мать родила», показалась ей еще более безумной и отмелась сразу. Она нашла всевозможные сайты, где предлагался огромный выбор необычных подарков: от кричащих диким криком брелоков и подлетающих к потолку с помощью пропеллера будильников, до сексуальных игрушек со смешными надписями, светящимися в темноте, которые Грета посчитала просто вульгарными. Ей хотелось подарить Мартину что-то особенное. Казалось бы, она уже подарила ему то, что девушка может подарить только раз, но кто ж его знает, оценил он это или нет? Свой портрет он тоже вряд ли бы оценил. Она бы могла подобрать ему красивый галстук, но он их не носил: не вылезал из джинсов, свитеров с V-образным вырезом и рубашек со всегда расстегнутыми двумя верхними пуговицами. Одно время она собиралась подарить ему ремень, и уже подобрала один с красивой хромированной пряжкой, но позвонила Суннива, и Грета вышла из комнаты, а когда вернулась, отец смотрел в ее монитор. Вряд ли бы он не заметил такой же на Мартине. Меж тем тихими шажками подкралось Рождество, и одной проблемой стало больше.
К Рождеству Гёльдерлин как обычно красиво украсили. Особенно Центр. Вдоль всей улицы Линделан развесили светящиеся сосульки, которые гроздьями свисали с фонарных столбов и «таяли» светодиодными каплями. Фасады зданий украсили полотнами мерцающих желтыми и белыми огоньками лампочек, по карнизам пустили все те же сосульки и кружевные снежинки. На площади Пяти дворцов и у Ратуши поставили по самой высокой ели, каждая из которых состояла из нескольких менее густых елок, уж больно много в каждой из них было ветвей, и густо украсили шарами, мишурой, рождественскими фонарями и электрическими свечками. Футбольную площадку на Ринге залили катком, а у спусков к реке поставили ограждения с предупреждениями о том, чтобы люди не пытались перейти Дерн по льду, потому что он еще был слишком тонок. Снег валил уже целую неделю и засыпал пушистыми сугробами все и вся. Но холодно не было. Всюду пахло рождественскими пирогами, мандаринами и горящими петардами. Город жил в предвкушении праздника, а Грета согревалась ожиданиями звонков Мартина и встречи у Суннивы в общежитии, но Мартин отчего-то не звонил. Наверное, он занят. Они договорились отпраздновать свое Рождество на следующий день после обычного. В тот же день Грета сама набрала Мартина и, как бы между делом, позвала его с собой, а он ответил согласием. В тот вечер ее душа так и пела. Грета вдруг почувствовала какой-то непривычный прилив вдохновения. Она не стала искать рождественский подарок для любимого — она сделала его сама. Взяла паспарту, которое осталось с прошлых вывесок, с помощью канцелярского ножа, вырезала дырку под изображение, чтобы туда влезла фотография, взяла из старой фоторамки держатели и приклеила к заднику своей. Самодельную рамку для фотографии она облепила плоскими бусинами цвета от светло-синего до лазоревого, затирая оставшееся пространство между ними серебряным и белым бисером. Из купленной серебристой пластики она слепила двух дельфинов и приклеила их так, чтобы они служили и подпоркой рамке, и украшением. Внутрь она вставила распечатанную фотографию, которую в бухте сделала Суннива, когда они с Мартином резвились в воде. Ни Грета, ни Мартин не видели, как их фотографировали, а потому вышли на снимке настоящими, без каких-либо стен. Грета знала, что Мартин никому этот снимок никогда не покажет и скорее всего сразу его уберет — ей было важно, что он оценит дорогое ей мгновение, а еще — ее труд. Рамка получилась красивая, необычная.
