Роберт Ирвин - Ложа чернокнижников
— Похоже, как будто живой мужчина ложится с мертвой женщиной и целует ее, но когда все заканчивается, то встанет и уйдет живым не обязательно мужчина. Томас Воэн, неоплатоник семнадцатого века, писал в своем трактате «Magica Academica»: «Написано, что Иаков пребывал во сне, но слова эти должно трактовать в мистическом смысле, ибо сон здесь означает смерть, а именно ту смерть, которую каббалисты называли Mors Osculi, или смерть от поцелуя, о коей больше не смею произнести ни звука». Существует еще нечто ужасное под названием Мерзостный поцелуй, который был принят у тамплиеров. Лора говорит, что самолично собирается проводить обучение этой крайней форме оккультного поцелуя. Не нравится мне все это, дружище.
Меня эта перспектива не очень волнует. Я ничего не говорю мистеру Козмику о том, что тоже прохожу курс смертоносных поцелуев, потому что через него это может дойти до Салли. Мистера Козмика, по крайней мере, учит Лора, которую он считает лакомым кусочком. Правда, он сказал, что у него серьезные проблемы с членом. Я сгорал от нетерпения узнать, какие именно, когда нас прервал Рон. Рон — такой зануда, что мы стараемся общаться с ним как можно меньше. Одна из его проблем в том, что он говорит настолько медленно, что это кажется почти оскорбительным — эта его тупая уверенность, что у нас вагон времени, чтобы слушать его занудную тягомотину. В тот вечер Рон стал говорить о том, что с него хватит, что он собирается свалить из Ложи и советует нам последовать его примеру. Он решил, что сможет сделать деньги, продавая газетам историю о том, что здесь происходит. По возможности вежливо мы от него отделались. Потом вернулись к великой проблеме мистера Козмика, которая, как выяснилось, состоит в том, что он паникует из-за того, что член его все больше съеживается, потому что он якобы подцепил какую-то восточную болезнь под названием коро. Мистер Козмик постоянно замеряет длину члена с помощью небольшой линейки, которую носит при себе. Если дело и дальше пойдет такими темпами, то ему придется отказаться даже от роли основателя и президента «Лиги мужчин с маленькими членами». Я предложил, чтобы он прицепил к крайней плоти бельевую прищепку, чтобы остановить пагубный процесс.
Мы все еще обсуждали приключившуюся с мистером Козмиком беду, когда нас подозвали к дверям Ритуальной Залы.
Нас по одному стали приглашать в саму Залу. Меня вызвали первым. Я пять раз легонько стукнул в дверь, как нам было сказано. Около тридцати братьев и сестер, облаченных в хламиды с капюшонами, приветствовали меня.
— Поступай как должен, дабы познать полноту Закона. Любовь есть Закон, Любовь подчиняется Воле.
Магистр, выступавший в роли Повелителя Запада, ударил в пол древком своего копья. Он велел мне раздеться. Рядом с Магистром, облаченный в белое и желтое, как подобает Диакону, стоял Фелтон и держал книгу. По другую сторону рядом с Магистром я увидел женщину в бело-сине-золотом облачении, державшую меч Жрицы. Остальные держали свечи или размахивали кадилами. Мне показалось, что у меня — deja-vu, но потом я вспомнил, что сцена, немного похожая на эту, была в фильме, который мы с Салли смотрели всего несколько дней назад. В ритуале чернокнижников, безусловно, много театрального, но эта театральность неслучайна.
Вообще Магистр редко принимает участие в ритуалах. (Между прочим, то, что тучность — это профессиональное заболевание людей, следующих по Пути, неправда, потому что Магистр высокий и довольно-таки худощавый. Худой, с острым взглядом, с бородой, он выглядит так, словно недавно вернулся из странствий по пустыне Гоби.) Еще более, чем присутствие Магистра, меня поразила резная деревянная ширма в дальнем конце Залы за изваянием Изиды. Я подумал, что за ширмой, может быть, прячется еще одна фигура в капюшоне, однако, скорей всего, это был лишь плод моей фантазии.
Как только я разделся, Гренвилль — мне показалось, что это был именно он, — провел меня вдоль всего Дерева Сефирот, нарисованного на полу Залы, к Магистру. Он стал торжественно задавать вопросы, чтобы решить, достоин ли я быть принятым в Ложу, — это было повторение клятвы, которую я уже дал ему пару недель назад. (Это напомнило мне романы Денниса Уитли, а кроме того, церемонию присвоения ученой степени в Оксфорде.) Потом меня попросили повторить Девять Страшных Имен, которые я должен был выучить на память. Затем он напомнил, что мужчина или женщина, вступившие в Ложу с неблаговидными целями, караются смертью. Смертью карается также любой, кто осквернит чистоту Ритуальной Залы. Такое же наказание ожидает любого, кто попытается вызвать Хоронзона или вступить в общение с духами без разрешения Магистра. И наконец, смертью карается любой, кто попытается оставить Ложу. (Разумеется, речь идет не о смерти в буквальном смысле слова. Здесь — это метафора. Просто в человеке что-то незаметно умирает, если он нарушает установления Ложи.) Наконец я преклонил колена, чтобы еще раз поцеловать руку Магистра, и он произнес мое новое имя. Прозвенел маленький колокольчик, и двое зелаторов облачили меня в черную хламиду и препоясали белой веревкой. Мое новое имя Non Omnis Moriar.
Остальные, во главе с мистером Козмиком, один за другим входили в Ритуальную Залу и были официально введены в состав Ложи. Все очень волновались и дрожали, когда разговаривали с Магистром. Особенно мучилась Элис, из-за того, что ей пришлось показаться перед всеми нами голой. Рон принял участие в ритуале, хоть и говорил нам, что собирается бросить Ложу. Член мистера Козмика, хоть и маленький, был не такой уж и ужасный. Он получил имя Vigilans, что означает Бдящий. Ритуал продлился недолго и завершился тем, что Магистр продекламировал гимн, который начинается словами:
Трепещи же, если света хочешь,
О, муж! Мой муж!
Появись, внезапно грянь из Ночи
Пана! По, Пан!
Гимн завершился, большая часть присутствовавших разошлась, а мы, испытуемые, остались с женщиной, которая исполняла роль Жрицы Ритуала, — для нас она — сестра Dolorosa Mundi, а для тех, кто остался за дверьми Ложи, — Максин. Она усадила нас перед рядом освященных зеркал медитировать, а сама ходила перед зеркалами. У нее сильный южнолондонский акцент.
— Мы посвящаем это упражнение Индре. Согласно индуистскому преданию, зеркало — это Сеть Индры. Цель этого упражнения — постараться увидеть себя таким, какой ты есть, без всякой предвзятости. И в то же время вы должны постараться увидеть свое отражение в зеркале.
Мы расселись в несложной позе, то есть асана, откинули капюшоны и принялись пристально вглядываться каждый в свое зеркало. Я тут же принялся медитировать о своем «я», его отражении и природе этого отражения. Нет, нет, это мне только казалось, на самом же деле голова у меня была забита разными посторонними мыслями, например: как долго продлится эта медитация? Каким я кажусь своему соседу, сидящему перед таким же зеркалом? Нравится ли мне мое новое имя? Что это за тихий скрип и позвякивание у меня над головой? «Да» — это существительное? Может быть, мне следовало поесть, прежде чем прийти в Ложу? Сколько осталось жить моей матери? Если в зеркале меняются местами правая и левая сторона, то не должны ли меняться верх и низ? И еще Фелтон. Мне не хотелось бы думать о нем так часто. Каждый раз, когда я перечитываю дневник, мне кажется, что Фелтон все больше и больше овладевает моей жизнью.
По крайней мере, я не поддаюсь искушению думать об улётном теле Салли, подумал я, но потом я понял, что я как раз об этом и думаю. Таким образом, обнаружился второй уровень отвлеченности, то есть когда понимаешь, что эти отвлеченности суть искушения, или то, что индуисты называют сидхи. Как от них отделаться? Я не должен думать об этом и не должен думать о том, что мне об этом не нужно думать. Но, может быть, суть как раз не в том, чтобы отделаться от этих мыслей, а надо спокойно признать их такими, какие они есть?
Всего десять-двадцать минут назад, стоя рядом с другими испытуемыми, я чувствовал себя нормальным человеком, но как только меня усадили и заставили медитировать, я превратился в современного Святого Антония, одолеваемого всевозможными фантастическими и ужасными мыслями. Зеркало передо мной исчезло, а я все продолжал думать о бедрах Салли, и, продолжая думать о ее бедрах, я понял, что со мной всегда так, что я думаю о сексе ежечасно, ежедневно. К медитации это не имеет никакого отношения, не считая того, что медитация заставляет меня острее это осознать. Я не могу смотреть на молодую женщину и не думать о сексе. Такой уж я есть, и это одна из вещей, которые дневник до сих пор скрывает.
Из зеркала на меня смотрело мрачное лицо, недовольное тем, что я уделяю ему слишком мало внимания. Я изо всех сил старался держать в фокусе это лицо, такое мрачное, такое чистое, такое юное, такое ничем не отмеченное, вылепленное с таким совершенством — как маска, предназначенная для того, чтобы скрывать мысли, бушующие в этой черепной коробке. В зеркале человек видит все что угодно, кроме самого себя. Эта мысль показалась уже знакомой. Потом я понял, что это перефразированное замечание Фелтона о дневнике. Мне никогда не удастся увидеть самого себя. Мы все разделяем судьбу Дракулы — быть невидимым в зеркале.
