Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2005)
Лида напрягает слух, чтобы слышать тихий голос Саши. Ей кажется, что он нарочно говорит так тихо — слова его едва пробиваются сквозь шум фонтана, на краю которого они сидят. Тихий голос каким-то чудом достигает ее слуха. Саша говорит, а сам как будто прислушивается к ее мыслям. Лида спит в своей комнате. Она и во сне пытается расслышать Сашину речь, но вместо Саши видит тетю Любу, которая одной рукой обмывает загрязненные яйца, другой — проворно переворачивает уже отмытые в инкубаторе, чтобы зародыш не прилип к скорлупе. Наседки купаются в зольных ваннах, желтые комочки цыплят возятся в ящике с грелкой. Тетя Люба выуживает комочек с сомкнутыми веками — цыпленок болен кокцидитозом. “Простокваша где? Я тебе сто раз напоминала: захвати простоквашу!” Лида послушно идет за простоквашей, но во дворе у птичника остолбенело останавливается, пытаясь вспомнить, зачем ее послали, и смотрит на поблескивающую сквозь изгородь реку как завороженная. Солнце печет в голову, в которой роятся мысли о Саше. За спиной слышен раздраженный топот тети Любы: пока Лида смотрела на реку, тетка успела обмазать глиной и побелить птичник. “Что ты застыла, как придорожный столб? Нечего засматриваться на реку… — и тут же, не упуская случая съязвить, прибавляет в назидание: — Живая рыба может плыть против течения, а дохлая — только по течению”. Лида плывет по течению, как сонная рыба с взъерошенной чешуей и выпученными глазами, омытыми светлой водой, плывет безвольно, как мертвая, в сторону Саши, и шум реки отдается в кончиках ее пальцев… Голоса родителей в гостиной будят ее. “А меня ты спросил? А с Лидой посоветовался?” — “Позволь, ты сама говорила, что тебе жалко этих людей. Многодетная семья, им тесно в двухкомнатной квартире”. — “Да, я им сочувствую, но не до такой же степени!” — “Твое сострадание имеет степени?” Лида как будто видит сквозь стену, как отец поднимает брови, разыгрывая удивление. “Уступить свою трехкомнатную квартиру чужим людям — это чересчур! То есть не свою, а нашу!” — “А чем плоха эта квартира? Ладно, не надо мне устраивать сцену у фонтана (у фонтана!)”. Мама входит к Лиде — она уже сидит на постели. “Ты слышала? — яростным шепотом говорит мама, отпустившая поводья своей ярости, как сказано у Расина. — Твой отец в очередной раз встал в позу праведника”. Лида ныряет под одеяло и сверху накрывает голову подушкой — это ее ответ.
До того, как Саша расплел Лидины косы, мама была желанной гостьей в ее комнате. Мама излагала ей сюжеты своих любимых романов и рассказывала байки о знаменитых людях, оттачивая на дочке свое искусство лектора. Поделиться с мамой переживаниями из-за Саши Лида не могла, заранее зная, что мама не одобрит ее выбора и даже, чего доброго, поделится Лидиной тайной с отцом, а тот станет донимать ее своими шуточками. В последнее время мама, в силу неясных для Лиды причин, стала явно присматриваться к ее комнате, — заговаривала с Лидой, не поставить ли ей для себя диванчик в ней… Лида решила отвратить маму от этой затеи, в отсутствие родителей самостоятельно сделав перестановку, и в оформление комнаты внесла изменения, которые не могли понравиться маме: перенесла к себе из коридора книжные полки с поэтическими сборниками, словарями и альбомами по живописи, поставила их на то место, где мама планировала втиснуть диванчик; на подоконник водрузила горшки с геранью, на которую у мамы была аллергия… Между прочим, три года назад тетя Люба повесила в Лидиной комнате бумажные иконы Божией Матери — Тихвинскую, Казанскую, Смоленскую и Донскую, которые, как утверждал дедушка, защищают нашу страну от вражеского нашествия с Севера, Востока, Запада и Юга. Мама знала, что Бога разрешили, но не совсем, а только отчасти, к тому же к Лиде иногда приходили школьные подруги, которые могли рассказать об иконках своим родителям… Лида была летней верующей, она начинала верить в Бога, лишь когда поселялась у тети Любы, у которой проводила каникулы, а остальные месяцы о Боге не помышляла. Мама потихоньку стала снимать со стен иконы — сначала Смоленскую, потом Донскую, потом Тихвинскую, последней спрятала в секретер Казанскую. Лида заметила, что мама постепенно открывает путь врагам сначала с Запада, потом с Юга, с Севера и с Востока, но ничего не сказала, потому что тетя Люба приезжала редко и к ее приезду родину можно было снова защитить со всех сторон, быстро вернув иконы на прежнее место… Чтобы защитить свою комнату от маминых посягательств, Лида на место икон повесила четыре офорта Гойи, которого мама не любила. На западной стене окном в Европу она поместила 23-й офорт с изображением аутодафе. Южную стену украсила 63-м офортом, изображающим двух ведьм, летящих на шабаш. К северной стене прикрепила 49-й (“Маленькие домовые”) — уродцев с загребущими лапами. Над своей кроватью с восточной стороны повесила 21-й офорт (“Как ее ощипывают”), изображавший маленькое получеловеческое-полупернатое существо, возможно — птицу Алконост, попавшуюся в лапы полулюдей-полульвов с горящими глазами. Лида вывесила уродцев Гойи в один день, точно ее осенило вдохновение, подсказавшее, как сделать пребывание чувствительной мамы в ее комнате невозможным. Мама только сняла иконы, а Лида повесила на их место иконы наоборот — изображения ведьм, домовых, чудовищ… “Гадость какая…” — увидев офорты, сказала мама. “Это самые великие произведения Гойи”, — парировала Лида, и маме оказалось нечем крыть: если со всех сторон света снята защита, то вполне логично появление защиты наоборот .
Гойя начал создавать “Капричос”, когда окончательно потерял слух и общался со всеми посредством разговорной тетради, как Бетховен. В сущности, “Капричос” — это и есть его разговорная тетрадь, с помощью которой он вступил в общение с человечеством. Язык, избранный им, аскетичен, цветовая гамма сводится к двум краскам, изображающим безумное роение невидимого мира. Черные крылья ленивцев ударяли о его оглохшую барабанную перепонку, разнообразные краски отступали под натиском оглушительной тишины, и глазные яблоки художника словно повернулись на оси, открылись двери в мир, который оживляло воображение, но не зрительная память. Красота природы обернулась злыми испарениями души. Прекрасная дама играла на лютне — а он видел ослов, топтавшихся на его барабанной перепонке. Король милостиво улыбался ему — а Гойя рисовал воронку рта, разверзшуюся над чревом… В сущности, все, что он писал до сих пор, было сюжетом, под который подкапывались духи злобы поднебесной, чье наступление на человека можно было отразить только сверхреальным их видением. Это и стало задачей Гойи: извлечь из универсального воздуха с бесчисленными коридорами перспективы населяющих его чудовищ, чтобы пригвоздить их к гравировальной медной доске.
Самодельную книжку “Астрология” вместе с выкройкой модной четырехклинной юбки спустили в их “В” класс десятиклассницы. Она ходила по рукам в течение сентября и наконец попала к Лиде, которая рассчитывала на звезды, как на опытного стороннего наблюдателя, с высоты световых лет видевшего многие тайны. К человеку, оказывалось, у звезд был пристальный интерес, точно каждое рождение человеческого существа, зажигающего главные зодиакальные точки, укрепляло космические позиции того или иного созвездия. Божественное происхождение человека косвенно подтверждалось тем, что в нем были заинтересованы звезды и четыре стихии — земля, вода, воздух и огонь.
Сначала Лида справилась у книги о себе. Звезды оказались в отношении ее плохо информированы. В каждом слове книги Лида узнавала, что далека от истинных представлений о самой себе, как от звезды. Словом, ее существо так же свободно соответствовало зодиакальной кальке, как выкройка юбки-четырехклинки более крупной десятиклассницы. Лидой, оказывается, управляла изменчивая и пассивная стихия воды . Рыбы не наделены настойчивостью и упорством, они предпочитают плыть по течению. Из-за вялости и мечтательности Рыбам трудно определиться в жизни (на суше) и выбрать правильный путь. Рыба живет в гипотетическом мире, где все туманно и расплывчато, погруженная в мир собственных переживаний, и на все происходящее смотрит сквозь увеличительное стекло воды глазами больного жереха.
Прочитав про себя, Лида перелетела через три четверти неба к Саше, родившемуся в период зимнего солнцестояния, и выяснила, что Козероги наделены даром ощущения реальности, что они предусмотрительны и терпеливы, способны на сильную привязанность, но не умеют выразить свои чувства, отчего кажутся угрюмыми.
Стихией Юры — Льва — оказался неподвижный огонь . Про Юру было сказано, что он — хозяин своих эмоций. Если Лев принял решение, никто не в силах его остановить. Его цельный характер не прощает оплошностей. Лев напоминает дирижера оркестра — он интерпретирует произведение, руководит исполнителями, каждому музыканту назначает партию, в которой тот может проявить себя с максимальной отдачей. Итак, Юра не просто посредник, — а именно такую роль придумала для него Лида, — он, оказывается, интерпретатор события, которое, возможно, считает музыкальным. Пока реальные стихии — земля (Саша) и вода (Лида) — присматриваются друг к другу из-за береговой линии, огненная стихия Юры, появление которого оказывалось неслучайным, парит над ними, как математический знак степени, без которого они представляют собой малые величины.
