Уильям Кеннеди - Железный бурьян
— Эй, бродяга, — сказал он, выйдя из ванной, — не поднесешь бродяге выпить?
— Он не бродяга, — сказала Клара.
— Да разве я не знаю, черт возьми? Он настоящий человек. Рабочий человек.
— Что это ты побрился? — спросила Элен.
— Чесалось. Четыре дня — и волос обратно в кожу врастает.
— Тебе это, правда, к лицу, — сказала Клара.
— Это точно, — подтвердил Джек.
— Я знала, что Френсис интересный мужчина, — сказала Клара, — но бритым вижу его первый раз.
— Я думал: сколько бродяг на моей памяти умерли в бурьяне. Просыпаешься, весь засыпан снегом, а он уже замерз к хренам, окоченел. Некоторые все–таки встают и уходят своими ногами. Со мной самим так бывало. А другие так и остаются навсегда. Ты, когда скитался, не встречал такого Бузилу — Дика Дулана?
— Не встречал, — сказал Джек.
— А еще был один, Поконо Пит — умер в Денвере, как кирпич затвердел. И Собачник Фелтон — этот доплыл в Детройте: напустил в штаны и примерз к тротуару. А еще один чудила, — его так и звали Шестая Палата, без фамилии, — когда его нашли, у него из носу росла красная сосулька. Сколько же их — и никогда у них ничего не было, и не знали они ничего, глупые, воришки, сумасшедшие. Рыжий Фил Тукер, недоросток, замерз весь скрюченный, коленками к носу. Так вместо того чтобы разогнуть, его похоронили в половинке гроба. Господи помилуй, сколько дураков. И наверняка ведь все так помирают, и наверняка все попадают на небо, если только оно есть.
— А я так думаю: умер, в землю закопали, и всё тут, — сказал Джек. — А небо там всякое — это для меня одна бессмысленность.
— Ты все равно туда не попадешь, — сказала Элен. — Тебе забронировано в другом месте.
— Тогда я с ним, — сказала Клара. — Кому это небо надо, если там одни монашки. Скучища, господи.
Френсис с Кларой познакомился меньше трех недель назад, но кривую ее жизни видел ясно: гулящая девчонка, но даром не любит, переходит в профессионалки; надоело, выходит замуж, рожает детей, потом и это побоку и снова в проститутки; заболевает, больна не на шутку, стареет, страшнеет, вцепляется в Джека, превращается в мегеру. Но зубы почти все на месте, неплохие, и волосы: свести ее в парикмахерскую, завить, и будет ничего еще; одеть понарядней да в туфли с каблуками, в шелковые чулки; э, слушай, и грудь еще при ней, и нога — вон, кожа чистая.
Клара увидела, что Френсис изучает ее, и подмигнула.
— Я знала одного, очень был на тебя похож. Заводилась от него прямо.
— Да уж наверное заводилась, — сказала Элен.
— Ему нравилось, чем я его угощала.
— У Клары перебоев с мужчинами не было, — сказал Джек. — Мне повезло. Но она сильно болеет. Вот почему вам нельзя остаться. Она ест много тостов.
— О, я могу поджарить тосты, — сказала Элен и поднялась со стула. — Хотите, сделаю?
— Захочу есть — сама себе сделаю, — ответила Клара. — А потом, я спать собираюсь. Вы дверь заприте, когда будете уходить.
Джек схватил Френсиса за локоть и потащил на кухню, но не раньше, чем Френсис перенастроил зрение на Клару верхом на навозной машине, беззвучно славшую смрады из разрушенного кишечника и его стоков.
Когда Джек и Френсис вернулись с кухни, Френсис курил сигарету Джека. Потянувшись за вином, он уронил ее, и Элен застонала.
— Все падает на пол, — сказал Френсис. — Я не упрекну тебя, если выставишь этих бродяг, которые не умеют вести себя уважительно.
— Час для меня поздноватый, — сказал Джек. — Раньше два–три часа поспать мне хватало, теперь — нет.
— Сколько я у тебя не ночевал? — спросил Френсис. — Недели две уж, а?
— Да брось ты, Френсис, — сказала Клара. — Четырех дней не прошло. А Элен вчера ночевала. А в воскресенье ты.
— В воскресенье мы ушли, — сказала Элен.
— Я тут две ночи пробыл, да? — сказал Френсис.
— Шесть, — уточнил Джек. — Считай, неделю.
— Я с тобой не соглашусь, — сказала Элен.
— Неделю с лишним, — сказал Джек.
— А я знаю, что нет, — сказала Элен.
— С понедельника до воскресенья.
— Да нет же.
— Все перепуталось немного, — сказал Френсис.
— У него много чего перепуталось, — сказала Элен. — Надеюсь, еду у себя там в кафе ты не так путаешь.
— Нет, — сказал Джек.
— Ты оскорбительно разговариваешь, ясно? — сказал Френсис.
— Неделю, — сказал Джек.
— Ты врешь, — сказала Элен.
— Я знаю, что говорю, и вруном не обзывай.
— У тебя совсем мозгов нет? — спросил Френсис. — А считается еще, в колледже училась — я, мол, то да се.
— Я училась в колледже.
— Знаешь, Френни, — сказал Джек, — я думал тебя здесь оставить, пока работу не найдешь и денег не подкопишь. Ты мне ничего платить не должен.
— Ударьте по рукам, — сказала Элен.
— А теперь я засомневался, — сказал Джек.
— Потому что я бродяга, — сказал Френсис.
— Я бы так не сказал. — Джек подлил Френсису вина.
— Я знала, что это одни разговоры, — сказала Элен.
— Я тебе так скажу, Джек. Я всегда хорошо относился к Кларе.
— Ты напился, Френсис, — завопила Элен и снова вскочила со стула. — Ну и ходи пьяным всю жизнь. Я ухожу от тебя, Френсис. Ты ненормальный. Только и думаешь, где бы нажраться. Ты сумасшедший.
— А что я такого сказал? Сказал, что Клара мне нравится.
— И ничего в этом плохого, — сказал Джек.
— Я ничего против не имею, — сказала Элен.
— Что мне делать с этой женщиной, не знаю, — сказал Френсис.
— Будешь или нет здесь ночевать — это хоть ты знаешь? — спросила Элен.
— Нет, не будет, — сказал Джек. — Будешь уходить — забери его.
— Мы уходим, — сказала Элен.
— Клара болеет, понимаешь? — сказал Джек.
Френсис отпил вино, поставил на стол и принял позу чечеточника.
— Клара, как тебе нравятся мои обновки? Ты не сказала мне, какой я нарядный.
— Ты прямо артист, — сказала Клара.
— Не трать зря время, Френсис, — сказала Элен.
— Ты ведешь себя враждебно, поняла? Хочешь ночевать со мной сегодня в бурьяне?
— Я никогда не ночевала в бурьяне.
— Никогда? — сказала Клара.
— Да, никогда.
— Ну да, — сказал Френсис. — Она спала со мной в вагонах и в поле.
— Никогда. Выдумываешь все.
— Мы с ней и долиной ходили.
— Ты, может, и ходил. А я в такую даль вообще не заходила — и не собираюсь в такую даль заходить.
— Не такая уж и даль. Позавчера она спала в машине у Финни.
— Это в последний раз. Если до этого дойдет, я лучше к родным наведаюсь.
— Ты в самом деле наведайся к ним, милочка, — сказала Клара.
— Мои родные — почтенные люди. Мой брат — очень зажиточный адвокат, но я не люблю просить у него.
— Иногда приходится, — сказал Джек. — Поселилась бы с ним.
— Тогда — попрощаться с Френсисом. Нет, у меня есть Френсис. Мы бы завтра поженились, если бы он получил развод. Верно, Френ?
— Да, золотко.
— Иногда мы ссоримся — но только когда он пьет. Он тогда голову теряет.
— Надо тебе завязывать, — сказал Джек. — Всегда будешь с двадцаткой в кармане. Такие люди, как ты, нужны. У тебя будет все, чего пожелаешь. Новенький проигрыватель вроде этого. Это радость.
— Имел я все это говно, — сказал Френсис.
— Поздно уже, — сказала Клара.
— Да, ребята, — сказал Джек — Пора придавить.
— Сделай мне сандвич, а? — сказал Френсис. — С собой.
— Нет, — сказала Клара.
Элен встала и пошла на нее с криком:
— Ты забыла, как сама голодала?
— Сядь, заткнись, — сказал Френсис.
— Не заткнусь. Я помню, как она пришла ко мне, давно еще, и есть просила. Я ее давно знаю. Что знаю, я не забываю.
— Я никогда не просила, — сказала Клара.
— Он только сандвич попросил, — сказала Элен.
— Я дам ему сандвич, — сказал Джек.
— Джек больше не хочет, чтобы ты приходила, — сказал Френсис.
— Я и сама больше не приду.
— Он попросил сандвич. Я ему дам сандвич.
— Я знаю, что дашь.
— Правильно, черт возьми. Дам.
— Правильно, черт возьми, — сказал Френсис. — Я знал, что дашь.
— Вы мне мешаете, — сказала Клара.
— С острым сыром. Любишь острый сыр?
— Больше всех, — сказал Френсис.
Джек ушел на кухню и принес завернутый в вощеную бумагу сандвич. В комнате молчали. Френсис сунул сандвич в карман. Элен уже стояла в дверях.
— Спокойной ночи, друг, — сказал Френсис Джеку.
— Счастливо тебе, — сказал Джек.
— Ну, увидимся, — сказал Френсис Кларе.
— Пока, — сказала Клара.
На улице Френсис ощутил потребность бежать. Они двигались по Тен–Брук–стрит в сторону Клинтон–авеню, то есть под уклон, и он ощущал, как сила тяготения вынуждает его перейти на рысь и предоставить Элен самой позаботиться о своих нуждах. Холод завернул еще круче, небо окончательно прояснилось, луна в стерильном одиночестве стояла еще выше. Норт–Пёрл–стрит была пустынна: ни людей, ни машин в эту пору — час сорок пять по большим часам на Первой церкви. Три квартала они прошли молча и теперь направлялись туда, откуда начали путь, к южному краю, к миссии, к табору бродяг.
