Уильям Кеннеди - Железный бурьян
— Не нужна мне их благотворительность.
— А суп их ела.
— Не ела. Только кофе выпила. А потом, я Честера не люблю. Он не любит католиков.
— А католики не любят методистов. Выходит — квиты. Что–то я католических приютов тут не видел. И католического супу давно не ел.
— Не останусь, и все тут.
— Ну и замерзай на здоровье. Цветок твой уже замерз.
— Замерз, и ладно.
— Ну, ты хоть песню спела.
— Спела. Я пела, а Сандра умирала.
— Она бы и так умерла. Срок ей пришел.
— Нет, я другого мнения. Это фатализм. Я думаю, мы умираем, когда больше не можем терпеть. Я думаю, мы терпим, сколько можем, и, когда можем, умираем — вот и Сандра решила, что можно умереть.
— С этим я не спорю. Умираем, когда можем. Лучше не скажешь.
— Я рада, что хоть в этом мы согласны.
— Мы нормально ладим. Вообще ты ничего.
— Ты тоже не поганый.
— Мы оба не поганые, — сказал Френсис, — только у нас ни гроша и ночевать негде. Мы бездомные. Пошли скорей к Джеку, пока он свет у нас перед носом не выключил.
Элен взяла Френсиса под руку. По другой стороне вровень с ними шагали молча Альдо Кампьоне и Дик Дулан, под конец жизни прозванный Бузилой.
Элен отпустила руку Френсиса, стянула на шее воротник, потом обняла себя и спрятала руки под мышками.
— Я продрогла до костей, — сказала она.
— Да, холодновато.
— Нет, я по–настоящему продрогла, насквозь.
Френсис обнял ее одной рукой, и они вместе поднялись по ступенькам к двери Джека. Дом стоял на Тен–Брук–стрит, короткой улице в районе Арбор–хилла, названной в честь героя Революции и известной тем, что в семидесятых и восьмидесятых годах прошлого века здесь поселились новоиспеченные богачи–лесопромышленники, числом до дюжины, и жили стенка в стенку, состязаясь в роскоши. Дома они себе отгрохали каменные, а теперь эти дома были заняты под квартиры, как у Джека, и под меблированные комнаты.
Подъезд у Джека не запирался. По широкой ореховой лестнице, еще сохранившей следы элегантности, несмотря на вытертый ковер, Элен и Френсис поднялись к двери в квартиру и постучались. Джек приоткрыл дверь и выглянул наружу с выражением воинственного ракообразного. Одной рукой он придерживал дверь, а другой держался за косяк.
— Зашли навестить тебя, Джек, — сказал Френсис. — Не найдется выпить бродяге?
Джек приоткрыл дверь чуть шире, заглянул Френсису за спину, увидел Элен и, отпустив дверь, сделал шаг назад. Их встретил голосок Кэт Смит из проигрывателя, подключенного к приемнику. На кого–то, ждавшего Кэт, светила луна в Каролине. Перед проигрывателем на ночном горшке сидела Клара; горшок был обложен пурпурными подушками, и от этого казалось, что она сидит верхом на огромном животном. Ноги ее были прикрыты красным одеялом, но оно съехало на сторону, обнажив голое бедро до самой ягодицы. Рядом с проигрывателем на столике стояла бутылка с белой жидкостью, а на другом столике, поменьше, — четверть мускателя, которую можно было наклонить, не поднимаясь с места. Элен подошла к Кларе и остановилась над ней.
— Ну и холодный же ноябрь выдался. Снег того и гляди пойдет. Ты пощупай мои руки.
— Между прочим, это мой дом, — хрипло сказала Клара, — и руки твои щупать не собираюсь. И голову тоже. И снега никакого не вижу.
— Выпей, — сказал Джек Френсису.
— Ага, — сказал Френсис. — Часов шесть назад я съел тарелку супа, но она уже пролетела насквозь. Не мешало бы скоро поесть.
— Ешь ты или нет, меня не касается, — сказал Джек.
Джек ушел на кухню, а Френсис спросил у Клары:
— Тебе полегче?
— Нет.
— Ее несет, — сказала Элен.
— Я сама скажу людям, что со мной, — сказала Клара.
— Она потеряла мужа на прошлой неделе, — сказал Джек, вернувшись из кухни с двумя стаканчиками. Он наклонил бутыль и налил оба до половины.
— Как ты узнала? — спросила Элен.
— Прочла сегодня в газете, — сказала Клара.
— Утром я сводил ее на похороны, — сказал Джек. — Взяли такси и поехали в похоронный зал. Ее даже не позвали.
— Выглядел совсем так же, как на нашей свадьбе.
— Брось! — сказал Френсис.
— Только волосы — как снег, и всё.
— Ее дети там были, — сказал Джек.
— Чванятся, — сказала Клара.
— Иногда думаю: что, если я удеру или протяну ноги? — сказал Френсис. — Элен, наверно, с ума сойдет.
— Если протянешь ноги, она тебя похоронит раньше, чем завоняешь, — сказал Джек. — Вот и всё.
— Душевный ты человек, — сказал Френсис.
— Надо погребать своих мертвецов, — сказал Джек.
— Это католической церкви правило, — сказала Элен.
— Не о католической церкви речь, — сказал Френсис.
— Короче говоря, теперь она холостая, — сказал Джек. — Я узнаю, какие у ней планы.
— У меня план жить нормально, — сказала Клара.
— Нормально — это хорошо, — сказал Френсис. — Только вот что такое нормально, черт возьми? Холод сегодня нормальный. Адский прямо холод. Пальцы. Все тер себя — проверял, жив ли. Знаешь, хочу задать тебе один вопрос.
— Нет, — сказала Клара.
— Ты сказала «нет». Это как понять?
— Что он хотел спросить? — сказал Джек — Ты узнай, что он хотел спросить.
Клара молчала.
— Как вообще дела? — спросил Френсис.
Со столика, где доскрипывала последней бороздкой пластинка Кэт Смит, Клара взяла бутылку с белой жидкостью и отпила. Сделав глоток, она тряхнула головой, и сальные нечесаные пряди взметнулись хлыстами. Глаза ее сидели низко в орбитах — пара убывающих лун. Она заткнула бутылку и запила неприятную жидкость мускателем. Затянулась сигаретой, закашлялась и злобно сплюнула в скомканный платок.
— Дела у Клары не очень, — сказал Джек, выключив проигрыватель.
— Ползаю пока, — сказала Клара.
— Для больной ты неплохо выглядишь, — заметил Френсис. — По мне, так не хуже обычного.
Клара улыбнулась Френсису, не отнимая стакана от рта.
— Меня никто не спрашивает, как дела, — сказала Элен, — но я скажу. У меня дела чудесно. Просто чудесно.
— Пьяная как не знаю что, — сказал Френсис.
— Да, нагрузилась до жабер, — со смешком подтвердила Элен. — На ногах не стою.
— Ты ни в одном глазу, — сказал Джек — Пьяный у вас — Френсис. Тебе уж не завязать, а, Френни?
— Если Элен останется со мной, ничего путного из нее не выйдет.
— Я всегда считал, что ты умный, — сказал Джек, отпив из своего стакана половину, — но это не так, это не так.
— Ты мог ошибаться, — сказала Элен.
— А ты не встревай, — сказал Френсис, показав на нее большим пальцем и глядя на Джека. — От этих забот в сумасшедший дом загреметь недолго: где она будет жить да где ей притулиться.
— Думаю, ты был бы завидным мужчиной, — сказал Джек, — если бы отстал от вина. В любое время имел бы в кармане двадцать долларов, в неделю бы пятьдесят зарабатывал, а то и семьдесят пять, красивую квартиру имел бы со всем хозяйством и какой хочешь выпивкой — если бы бросил пить.
— Я сегодня работал на кладбище.
— Работа постоянная? — спросил Джек.
— Только на сегодня. Завтра надо повидать одного человека — таскальщика себе ищет. Кое–какая силенка пока есть.
— Будешь работать, всегда будешь с полсотней.
— Была бы полсотня, на нее бы истратил, — сказал Френсис. — Или туфли бы купил. Мои сносились, а Гарри, комиссионщик, дал мне за четверть доллара. Увидел, что я почти босой, и говорит: «Френсис, разве можно так ходить?» — и дал мне эти. Но размер не мой, и в одном шнурка нет. Бечевкой вот завязал. Шнурок–то у меня в кармане, да все не вставлю.
— Это что же, шнурок в кармане, а в туфлю не вставил? — спросила Клара.
— Он у меня в кармане, — сказал Френсис.
— Так вставь его в туфлю.
— Кажись, в этом был. Элен, ты знаешь, где он?
— Меня не спрашивай.
— Сам поищи, — сказала Клара.
— Она хочет, чтобы я вставил шнурок в туфлю, — сказал Френсис.
— Да, — сказала Клара.
Френсис перестал рыться в кармане и уронил руки.
— Я отрекаюсь, — сказал он.
— Ты — чего? — спросила Клара.
— Я отрекаюсь, а я это не люблю делать.
Френсис поставил свой стакан, ушел в ванную, сел на крышку унитаза и стал думать, почему он соврал насчет шнурка. Зловоние, исходившее от его паха, ударило ему в нос; он встал и спустил брюки. Вышел из них, потом стянул трусы и бросил в раковину. Поднял крышку унитаза, сел на сиденье и мылом Джека, пригоршнями черпая воду из раковины, вымыл причинное место и ягодицы — все заросшие корой отверстия, тайные складки и морщины. Ополоснулся, еще раз намылился и снова ополоснулся. Вытерся одним из полотенец Джека, вынул трусы из раковины и подтер ими залитый пол. После этого он набрал в раковину горячей воды и опустил в нее трусы. Стал намыливать — и у него в руках они распались на две части. Тогда он выпустил из раковины воду, выжал трусы, сунул в карман пиджака и, приоткрыв дверь, крикнул: «Джек!» Когда Джек вошел, Френсис прикрыл свою наготу полотенцем.
