Д. Томас - Белый отель
Дремлющего портье разбудил звонок. Открыв дверь, он увидел Болотникова-Лескова и Вогеля; грязные, растрепанные и измученные, они ввалились внутрь. Каждый заказал в номер чашку кофе, большую порцию коньяка и бутерброды, а наутро — обычный набор газет. Болотников-Лесков сухо пожелал адвокату спокойной ночи и стал подниматься к себе. Этот субъект даже не был ему симпатичен, однако их объединял общий подход к жизни. Кроме всего прочего, Вогель, как и он сам, умел выплывать при любых обстоятельствах, а такие люди стоили тысячи добродетельных неудачников.
На следующий день, ближе к вечеру, юноше стало скучно. Он предложил выбраться из постели и предпринять небольшую экспедицию — осмотреть гору, нависшую над отелем. Она устала и предпочла бы прогулку у озера, возможно, в компании мадам Коттин. Но он хотел, чтобы они вдвоем забрались наверх.
Юноша позвонил, чтобы принесли чай и открыли окно. Когда глаза перестал слепить солнечный свет, она заметила что горничная-японка плачет. Молодая женщина спросила, в чем дело, и девушка рассказала о чудовищном оползне, засыпавшем тех, кто участвовал в похоронах. Она очень расстроилась, потому что искренне привязалась к английскому майору, погибшему вместе со всеми. К ее изумлению, выяснилось, что он побывал у нее на родине, и даже немного знал японский. Пока не приехал племянник, майор чувствовал себя одиноко и попросил девушку составить ему компанию во время прогулок по вечерам, когда у нее заканчивается дежурство. Его очень интересовало то, что она изучает; в общем, Лайонхарт стал для нее добрым и внимательным другом. Бедняжке будет очень недоставать его.
Ободренная их участием, горничная попросила разрешения ненадолго отлучиться. Через несколько минут девушка вернулась, прижимая к сердцу тонкую книжку, которую, по ее словам, майор вручил ей еще вчера. Молодая женщина взяла маленький томик, взглянула на неброскую обложку: «Таволга. Поэмы. Гарольд Лайонхарт». Она быстро просмотрела двадцать, или около того, небольших сочинений и вернула книжку, сочувственно кивнув: «Память о нем». Глаза горничной увлажнились, она открыла титульный лист и протянула томик женщине. На нем каллиграфическим почерком были выведены несколько строк и подпись: «С любовью, от майора Гарольда Лайонхарта». Девушка объяснила, что однажды во время прогулки разговор зашел о коротких стихотворениях, которые велел ей составить во время каникул преподаватель. Вчера утром, когда подавала майору чай, он подарил ей книгу, а на титульном листе красовался перевод ее стихов. Она так растрогалась тогда, что заплакала. Женщина вгляделась:
«В минуту заката
даже косточка сливы окрасит
зеленое озеро алым.
Слива, сроднившись с быком,
испытает в избытке
великое горе, великую радость.
Как сливу надкусишь
чтоб косточку вынуть, так страсть
сближает на час.
Вот слива созрела
и лебедь слетает. Вот рядом любимый
и сердце поет».
Каменистая и крутая тропинка за отелем, ведущая к вершине, вилась между лиственниц и сосен. Сначала они шагали рядом, обняв друг друга. Но дорога шла в гору, сужалась все больше и больше; наконец, он пропустил подругу вперед. Ее платье совершенно не подходило для того, чтобы карабкаться по камням, но другой одежды не было. Стояла сухая жара, пропитанная потом ткань прилипала к бедрам и ягодицам, и он, не в силах устоять перед искушением, то и дело просовывал пальцы между скользких бедер. Наконец они добрались до прохладного покрытого зеленью уступа в горе, где среди пышных тисов угнездился шпиль церкви. Остановившись перевести дыхание, он обнял ее за талию, повернул к себе, чтобы целовать губы, шею. Потом заставил опуститься на траву.
«Вдруг кто-нибудь придет», — шепнула она, а тем временем юноша задрал платье до пояса. «Неважно», — отозвался он. — «Я хочу тебя. Пожалуйста. Пожалуйста».
Рядом щипал невысокую траву ослик. Шагая кругами, он медленно наматывал веревку на колышек изгороди, к которому был привязан, уменьшая и без того небольшое свое пастбище. Ослик принадлежал монахиням. Они жили и совершали обряды в монастыре рядом с церковью. Незаметно для любовников, к роднику подошла древняя сгорбленная монахиня с корзиной, полной грязного белья. Им показалось, что с горы катятся глыбы камня; на самом деле это старая монашенка била по груде мокрой ткани большой палкой.
Смущенная, женщина выскользнула из объятий любовника и опустила платье. Монахиня на минуту прервала работу, повернулась к ним, растянув губы в беззубой улыбке: «Не надо беспокоиться. Понимаете, родник снимает любые грехи. Когда захотите уйти, выпейте воды. Но не спешите. Простите, что помешала. Я быстро закончу». Она объяснила, что сестрам требуются чистые одеяния для заупокойной службы по отцу Мареку и другим католикам, погибшим во время оползня, и набожно перекрестилась.
Они снова приникли друг к другу, лишь на мгновение разорвав объятия, чтобы улыбкой выразить благодарность старушке: закончив работу, она пожелала молодым доброго дня и удачи и, прихрамывая, медленно ушла, волоча тяжелую корзину с мокрой одеждой. Потом любовники, подставив ладони, отпили по глотку из родника. Освежающе-чистая вода была ледяной. Стряхивая травинки с помятой одежды, они взглянули на распростертое внизу озеро и поразились, в какой глубокий темно-красный цвет, словно сочнейшая слива, оно окрасилось.
Дорога к вершине терялась среди нагромождения валунов и обманчиво-неглубоких снежных островков, продвигаться вперед следовало осторожно. Иногда приходилось ползти на четвереньках, а быстро сгущавшийся сумрак еще больше затруднял путь. «Я порвала платье», — отметила она; юноша сказал, что на следующий день надо справиться на станции, возможно найдется ее потерянный багаж. Если же нет, можно узнать у горничной, где здесь ближайший магазин, чтобы купить одежду. «И зубную щетку», — прибавила она. — «Для меня главное иметь зубную щетку».
Влюбленные хотели разыскать маленькую обсерваторию; когда-то ее построили здесь, но потом забросили. Как только они нашли ее, солнце скрылось за снежной вершиной, и мгновенно настала ночь. Было ужасно холодно, молодая женщина пожалела, что не захватила пальто. Они вошли в черный провал. Тут оказалось совершенно пусто, лишь наверху зияла прорезь для телескопа, который так никогда и не поставили.
Он очень неудачно выбрал время для небольшой экспедиции, рассчитывая достичь вершины намного раньше. Начинать спуск ночью было совершенно немыслимо. «Я не дам тебе замерзнуть», — сказал он; любовники легли на ледяную землю, юноша сжал ее в объятиях. Сквозь отверстие в скале на них падали снежинки.
«Пожалуйста, осторожней, я не должна забеременеть», — шепнула она. В темноте сверкали белки ее глаз, они казались белее, чем снежинки. Именно так все и может случится, решила она, каким бы странным это ни казалось. Не в удобной постели, когда по небу плывут розы и апельсиновые деревья, а ледяной ночью в пещере, где звезды, обратившись в снежинки, падают сквозь маленькое отверстие в камне. Щеку обожгло ледяное прикосновение. Снежинки — семя Господа, подумала она. Ярость совокупления согрела молодую женщину. До нее доносилось журчание ручьев с вершин, окружающих озеро и белый отель. И все они слились в торжественном гимне, потому что ночь и снег позволили горам встретиться и они пели, как пели, никем не услышанные, киты на рассвете, когда их заметили секретарша и сестра Вогеля.
Юную женщину согревал и обильный снег, наполовину засыпавший их ледяную хижину. За ночь небеса низверглись на землю, все созвездия, все звезды до единой. До нее донесся едва слышный вздох, — первый звук, который издала вселенная при рождении.
Когда настало утро, их покрывал иней и мучил голод; однако пришлось довольствоваться питьем. Чтобы добыть воду, они собирали целые галактики белоснежных звезд, и пили, когда те таяли. Пробившись сквозь сугробы, почти завалившие за ночь вход, они ахнули. Внизу землю полностью накрыл снег. Даже озеро сковал лед. Лишь кое-где проглядывал темно-зеленый покров пихт и сосен. Отель растворился в воцарившейся белизне. В том месте, где он, по их расчетам, должен был стоять, виднелись лишь глубокие сугробы.
«Надо найти способ возвратиться», — произнес он полным безнадежности голосом.
«Ты сам знаешь, что это невозможно», — отозвалась женщина. — «Нельзя вернуться в прошлое, да и зачем? Помнишь, что сказала монахиня: греха нет».
Юноша не ответил, лишь коснулся аккуратно подстриженных усиков, словно убеждаясь в том, что еще существует, и, с трудом пробиваясь сквозь снег, пошел вперед. Когда облака разошлись и выглянуло солнце, они приободрились. Трудный путь расшевелил их; кожу пощипывало, тело пронизывали энергия и теплота. Лед на озере треснул, льдины постепенно растворялись в голубой воде. Слышалось пение птиц. Шипя, снег сползал со шпиля церкви, и следя за этим ориентиром, они без особого труда отыскали путь. Между обсерваторией и церковью располагалась площадка для отдыха с деревянной скамейкой и телескопом, чтобы наблюдать за альпинистами, облюбовавшими отвесную скалу напротив.
