Автор неизвестен - Азюль
— Сюда заходить не нужно, — авторитетно заявил Юра. — Здесь дорогой. Там чуть дальше есть «АЛДИ». Тот лучше и дешевле.
Ну, «АЛДИ», так «АЛДИ»! Весь путь моему сознанию представлялся маленький ужин на троих из свинины с салатом, картошкой, разной колбасой. Нужно как-то пытаться выходить из тяжелого положения с питанием. В супере удалось к счастью найти пару-тройку видов продуктов, которые должны помочь моей семье бороться с голодом в лагере. Я долго набирал коляску, потом не удовлетворился и перешел в другой магазин…
Аппетит медленно, но верно разыгрывался. Несмотря на недавно съеденный обед, сытость не обуревала ни желудок, ни включала покупочные тормоза. Впрочем, наполнить мой пищеварительный тракт не по плечу многим, и немецкому правительству в особенности.
Посещать на несытый или, тем более, на голодный желудок немецкий супермаркет, в момент, когда карман греет порядочная сумма, совсем недальновидно, и задача вовсе не по мне. Хочется съесть все, и начинаешь набивать продуктовую коляску, будто на пороге стоит грядущая блокада. Юра и Леня, составляя почетный эскорт, торжественно сопровождали меня. Они подходили к полкам, рассматривали, пускали слюни и клали товары назад.
— Это хорошее! — пояснял Юра, оказавшийся, как и следовало ожидать еще и экспертом в торговле продтоварами. В его глазах горел голод неделю не евшего волка. — Вот, вот — это хорошая ветчина. Угу! Я знаю точно.
В его руках вертелась большая банка.
Пристальный взгляд на нее помог понять, что и вправду не помешает полакомиться консервой. Потом дружно подошли к винному ряду. Большая полка занимала всю стену и уходила в далекую перспективу, плотно уставленную бутылками. В четком порядке от крепкого к более слабому, гнездилось всякие виски, водки, за ними ликеры, вина. Этикетки и наклейки пестрели гаммой красок. От них рябило в глазах и возмущало податливые мозги. Пестрели и цены.
— Вот! — Юра вытащил бутылку яичного ликера и демонстративно показал мне. — Вот таких «Адвокатов» в Голландии я много пил.
В его голосе звучало безразличие, но все же он чуть-чуть дрожал, выдавая Юрино беспокойство, что прозрачные намеки до меня не дойдут. Я подумал, что, мол, ладно, так и быть. Может и нужно, как новенькому, что-то поставить. Впрочем, это — лишь отговорки для самого себя и, главное, для Кати.
Назад отправились тем же способом, что и сюда. Попутная машина была поймана сразу. Мы обменялись с шофером традиционными вопросами, соответствующими кодексу поведения немца и азюлянта при совместной встрече, однако, на этот раз последовало и продолжение.
— Русские — это хорошо! — немец покачал головой, правда как-то необычно, наискось. Не было понятно, выражал ли он этим жестом одобрение или, наоборот, неудовольствие. — Много негров берут. Плохо, ненавижу негров.
Я уже второй раз за день слышал, что ненавидят негров. Потому пришло в голову развить тему.
— Но я слышал, что многие немцы любят негров… А?
— Да, но они — идиоты, — спокойным, почти знающим тоном продолжал тот. — От негров прока нету. Они совершенно глупые и ничего не делают. Румыны и албанцы воруют.
— Но русские тоже воруют, — подковырнул я его каверзно.
— Тоже, но не все. Многие работают и хорошо зарабатыавают. В моей фирме есть двое, они хорошие. А воровать — это нехорошо.
Лично я с ним согласен.
В лагере с Катей состоялся долгий разговор, главной темой которого было то, что приобретает ее муж, ей не надо. «Она может вполне питаться и тем, что дают в лагере.» Потом спросила, что мы начнем есть. Я предложил ей начать с лагерного пайка. На этом возмущения зря потраченными деньгами прекратились.
Через полчаса в дверь постучали, Леня и Юра с радостными лицами, явно предвкушая что-то, стояли на пороге.
— Ну? — Леня добро уставил свою глупую физиономию на меня.
— Ну, — передразнил его, уже заранее зная, что плакал тихий ужин.
— Что у нас на перекус? — Юра довольно потирал руки просачиваясь в дверной проем. Его глаза и щеки ярко сигнализировали лишь одну эмоцию: «Жрать!» Не ожидая приглашения, «генерал» плюхнулся на стул и утвердился на нем.
— У меня для вас есть дерьмо кошачье под сладким соусом. Вчерашнее, но можно разогреть, — мрачно глядя предложил я для них меню в своем понимании.
— Ну а нам, тогда, пожалуйста, колбаски, — ничуть не возмутимо отчеканил Юра.
— Оно и есть в виде колбаски, — злобненько пробурчал я и добавил про себя матерно.
— Ладно, зови Филиппа! — Катя решила взять инициативу в свои руки. До нее скорей дошло то, что мы в любом случае не отделаемся от назойливых посетителей. — Нам нужна печка. Сейчас будем чего-нибудь готовить.
Через несколько минут привели Филиппа. Силу применять для этого явно не пришлось. Он уже знал, что готовится сабантуй и суетился, предлагая свою помощь.
— Ну, чего, ребятки, разбогатели? Молодцы! Сейчас чего-нибудь сообразим. Давайте картошечки, еще чего-нибудь.
Через полчаса «чего-нибудь» резали, «картошечка» начала глухо шкворчать на сковородке, густо приправленная жирной свининой. Филипп колдовал над ней, приговаривая себе под нос заклинания или просто повторяя «рецепты домашней кухни». Мы сидели вокруг и за этим внимательно следили, сглатывая потоки слюны. У всех она давно наполнила желудок до предела и с каждой минутой становилось все больше невмоготу. У меня срабатывал рефлекс на жаркое, у всей компании на предполагаемую бутылку. Филиппа эта тема, как оказалось, тоже занимала. Оторвавшись от камлания вокруг сковородки он, наконец, задал долгожданный вопрос.
— Ну как, господа хорошие, нужно что-то сообразить по такому случаю?
Его вопрос заранее не предусматривал возражений. В ответ Юра и Леня дружно загудели, а я поддерживающее кивнул головой. Филипп, как человек не слов, а действий, достал из кармана хрустящую немецкой свежестью зеленую двадцатку и протянул Юре.
— На, сходи к югам, возьми пачку сигарет, ну и чего-нибудь там.
Юра в таком деле оказался расторопным и быстро вернулся с сигаретами и коньяком.
— Сорок четыре оборота! — оценивающее посмотрели на бутыль с плескавшейся в ней омерзительно-коричневой жидкостью. Я предложил позвать Бориса, чтобы хоть таким образом подпортить настроение Юре.
— Да, ребятки, он из вашей компании, — Филипп поддержал инициативу.
— Ну его! Он — дурной! — Юра скривил губы. — Зачем он вам нужен?
— Тебе жалко? Боишься, что тебе не достанется? Твою порцию съедят?
— Боюсь! — петушился он, и был вполне искренен: вправду боялся.
— Так тебе и так никто не даст.
Я пошел за Борисом, не обращая внимания на недовольные выступления Юры. Он обиделся, что его мнение не приняли. Ну и пускай его!
Борис лежал у себя на кровати и учил немецкий или делал вид, что учит.
— Пойдем! — позвал я его.
Тот быстро откинул книжку и спустился с кровати.
— А к-куда? — спросил он, продолжая оставаться в состоянии готовности, но несколько удивленно.
— Мы там решили чего-то отпраздновать, — нетерпеливо потянул я его к выходу.
— Чего отпраздновать? — (Чтоб его забрало! Педант проклятый! Все надо знать!)
— Пока не знаю, но Филипп ставит. Наверное, он и решает, чего!
— Да я не хочу, — произнес он без большого энтузиазма, скорее ради куража, но все равно стал двигаться вперед.
— Пойдем, пойдем! Потом не будешь хотеть, когда пойло закончится.
У нас компания уже крутилась вокруг стола с бутылкой, почти танцуя гопака от явного нетерпения.
— Ну, что, ребятки, — это слово присутствует у Филиппа постоянно. Давайте по одной. Нельзя ж так душу мучать. За что страдаем?
— Так картошка еще не готова! — удивленно вытаращился я на него. Вот дают! Без закуса. Лишь бы нажраться!
— Ну, мы как раз и согреемся — убедительно продолжал он тянуть в свою сторону.
— Нет, извини, без закуски я не могу, — я и вправду не могу. Пьем-то для кайфа, а не чтобы блевать потом!
— Давай, давай, потом закусишь! — Ленины глаза горели, как огромные кошачие изумруды при виде валерьянки.
— Ты что — не русский? — «генерал» раздражался совершенно серьезно и очень злобно. Одно это обстоятельство улучшало мое настроение. — Русские после первой не закусывают.
— Ну, во-первых, немцы уже пару дней как лишили меня этого звания. Во-вторых, русские не закусывают по привычке, у меня такой привычки нет.
Юра клацнул зубами от моей твердости. Но портить настроение не хотелось. Пришлось, вздохнув, вытащить колбасу и разрезать ее тоже. Разлили виньяк по чашкам.
— За что пьем? — Борис единственный вспомнил правила приличия.
Компания напряглась, как бегуны перед стартом и молчаливо посмотрела на меня. Проклятье! Терпеть не могу говорить тосты. Не умею… Они смотрели на меня своими добродушными глазами, а я стал терятся, как ребенок.
