Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА
– Гребите! Какого черта!
Левое весло вспенило тугую воду, правое заскрежетало о камень, еще толчок, визг Дюка, искаженное от усилий лицо Князева, опять режущий по нервам скрип резины, лодка качнулась и выпрямилась. Мимо борта, вровень с поверхностью воды, проплыл огромный плоский валун.
Князев перевел дыхание:
– Такие камни самые опасные. Их метра за три замечаешь, не дальше. Ну, как самочувствие?
Заблоцкий, скособочась, частыми и сильными гребками гнал лодку вперед. Ох и гадкое у него было самочувствие. «Трус и подлец, вот ты кто! – думал он о себе. – Весла бросил, подонок…»
Дюк нетерпеливо перебирал лапами и скулил.
– На сушу просится, – сказал Князев и повернул к берегу. Они еще не пристали, как Дюк, изготовившись, сделал громадный прыжок и благополучно приземлился на гальку.
Передышка оказалась очень недолгой, короче длины сигареты. Впереди снова зашумело, и Князев выплюнул окурок.
А дальше некогда было ни курить, ни думать о чем-то постороннем, ни даже вытирать с лица брызги. Шивера пошли один за другим. Расстояние между ними все сокращалось, пока речка не превратилась в непрерывный грохочущий перекат.
Это было что угодно, только не плаванье. Глагол «плыть» сюда не подходил. Это был водный слалом-гигант. Но повороты отмечали не тонкие вехи с флажками, а грозные камни.
Заблоцкий греб отчаянно. Весла то врезались в воду, то скребли о камни. Лишь теперь он оценил достоинства клипер-бота. Деревянную или металлическую лодку разнесло бы на первой же шивере.
Раз, раз, раз… Весла выгибаются и поскрипывают в сочленениях. Заблоцкий спиной к движению, он видит только напряженное, устремившееся вперед лицо Князева, сквозь нарастающий грохот воды слышит его отрывистые возгласы:
– Давай! Еще! Еще давай! Левым гребани!
Заблоцкому тоже хочется кричать или петь что-то победное, но не хватает дыхания, он лишь командует себе: раз! раз! Вот она – жизнь! Грохот, брызги, и все на волоске, и нет сейчас ничего острее и слаще этого, и он – не пассажир, с ним впервые по имени и на «ты»…
В конце переката им не повезло. Заблоцкий чуть поторопился и сбил занесенное для гребка кормовое весло. Доля секунды, но Князев не успел вывернуть лодку, она с ходу наехала на круглый, едва выступающий из воды валун и перегнулась посередине.
– Ах ты! – воскликнул Князев. – Сели!
Он сделал попытку оттолкнуться веслом, но лодка только повернулась немного. Вода перехлестывала через борта. Заблоцкий уцепился за веревки и раскачивал лодку. Днище поскрипывало, но сидело крепко. Развернуться вниз кормой мешали соседние камни. Вода уже покрывала носки сапог.
– Машешь веслами, – проворчал Князев, перекидывая через борт ногу и примеряясь, куда ступить. Заблоцкий растерянно поглядывал то на него, то на кипящие буруны и вдруг, прежде чем Князев успел удержать его, прыгнул за борт. Ух ты, по грудь! А вода сквозь одежду обжигает. Только бы на ногах удержаться…
– Куда полез! – заорал Князев и, перегнувшись через борт, схватил Заблоцкого за шиворот. – Жить надоело?!
– Сейчас… – бормотал Заблоцкий, борясь с течением. – Сейчас поедем…
– А ну давай в лодку!
Князев рванул Заблоцкого, ноги того подбило течением, и он повис в воде. Лодка от толчка качнулась, накренилась и со скрипом сползла с камня. Волны подхватили ее. Князев перевалил Заблоцкого через борт, сунул ему под нос жилистый кулак.
– Дать бы тебе, чтобы еще раз искупался!
– Ни фига! – У Заблоцкого мелко стучали зубы, но он улыбался. – Если бы не мой самоотверженный поступок, до сих пор бы сидели!
– Спаситель… Сбило бы с ног, башкой о камень – и была бы твоя жена вдовою. Ты женат, кстати?
– Женат. А ты?
– Старая дева, – буркнул Князев. – Гребни-ка правым, опять на камни прет.
Шиверы кончились неожиданно. Река еще долго волновалась, крутила и всплескивала, но крупных камней больше не было.
Поворот – и снова спокойная гладь, мелкая рябь, веселые блики солнца. Мирная провинциальная речушка. Вот-вот покажутся на берегу деревенские избы, подмостки, бабы с бельем. Не верилось, что те буруны и эта гладь – одной воды.
А затем, миновав поворот, Князев увидел, что речку вдалеке пересекает широкая желто-белая полоска, за ней снова пространство воды, отчетливо видны оба берега и… Что за чертовщина? Третий берег поперек русла. Высокий, со щеточкой тайги. Плыть вроде бы некуда. Тупик.
Князев зажмурился, отогнал странное видение. Теперь их несло прямо к порогу в устье Деленгды, а дальше Тымера и ее правый берег.
Надо высадиться, посмотреть порог. Уж очень бурлит…
А может, не стоит? Проскочить с ходу?
Нет, пристать!
– К берегу! – крикнул Князев и длинным гребком развернул лодку. – Поднажми!
Берег скалист и крут, сразу не пристанешь. Ах, елки зеленые, не успеть! Порог уже рядом…
– А ну, назад! Правым греби, левым табань!
Камни как поднятые морды чудовищ. Метровые буруны. Оглушающий грохот. В средине по самому стрежню – узкий проход.
– Нажми! Не успеем!
Они успели, но лодка вышла на стрежень боком и ее мгновенно развернуло поперек.
– Держись!!
Лодка уже не слушалась руля, порог перебрасывал жевал ее зубастой пастью. Какой там порог – целая лестница! Они боками считали ступеньки. Оглохшие, ослепшие. В провалах между горами воды мелькало близкое дно. Вцепились в веревки, мокрые с головы до ног. По пояс в воде. Беспомощные младенцы. Вода и камни. Бессильно, как руки утопленника, болтаются брошенные в уключинах весла. Мощный толчок, с маху, серединой. Круто, как в вираже самолета, сдвинулось набекрень небо. И все. Лодка заскакала на частых волнах.
Берега сразу раздались, вода потемнела.
Лодка все еще плыла боком, но они смотрели не вперед, а назад. На пологую длинную лестницу, покрытую грязно-белой пеной.
– Чертова мясорубка, – еле выговорил Князев. Заблоцкий криво улыбался посеревшими губами. Оба смотрели на порог, не отрываясь. Только что они были там, в самой чертопляске.
– Сверху он безобидней, – сказал Князев.
– Куда, к черту, – без всякого выражения сказал Заблоцкий.
– Ну, лихо мы с тобой…
Клипер-бот плавной дугой выносило в Тымеру.
Пристали кормой. Князев выпрыгнул первым, подтянул лодку, за ним, прихрамывая, выбрался Заблоцкий, пожаловался: – Ногу отсидел! – и заковылял по берегу. Полез в нагрудный карман за куревом и свистнул – сигареты раскисли, полопались, мокрый табак перемешался с бумагой – черпай пригоршней и выбрасывай.
– Пропали мои сигареты, – начал он и умолк, пытливо глядя Князеву в лицо. «Как же обращаться к тебе? Шиверы ведь позади…»
– Сейчас посмотрим, – сказал Князев. – Я тоже подмок. Вы на меня всю дорогу веслами брызгали… нет, ничего, курить можно. Держите!
– Спасибо, – пробормотал Заблоцкий и разочарованно подумал: «Ну вот, кончились шиверы – кончилось «ты»… Никогда не думал, что меня это сможет волновать – на «ты» или на «вы»…»
Князев тем временем начал разгружать лодку, весело ругался, выуживая из воды их вещи, открыто и весело глядел на Заблоцкого, и тому опять стало хорошо.
– А здорово вы меня в лодку втащили, – засмеялся он. – За шиворот, как кутенка. Бицепсы у вас, видно, в порядке.
– И бицепсы, и трицепсы. И по шее вам ох как хотелось съездить. Прямо руки чесались…
– А я бы тогда доносик: начальник Князев избивает своих младших техников.
– Тоже мне техник – без пяти минут кандидат… Кстати, я вас без трудовой книжки и на такую должность не имел права брать.
– Ну вот, видите! Еще одно нарушение трудового законодательства. Вы у меня в руках.
– Шантажист вы мелкий, – сказал Князев. – Ладно, давайте костром займемся.
Через несколько минут костер уже пылал, и Заблоцкий стягивал с себя мокрую одежду. Глядя на его крепкую спину со следами прошлогоднего загара, Князев удовлетворенно думал о том, что этот колючий парень начинает ему нравиться. Мелкие неурядицы, настороженность, пустяковые обиды – все это, кажется, отошло. Знакомство, кажется, состоялось.
Заблоцкий, выкручивая штаны, чувствовал спиной солнце и думал примерно о том же.
Средина июля не принесла особых перемен. Карта квадрат за квадратом покрывалась линиями маршрутов и точками горных выработок, шла зарплата и полевое довольствие, множились палочки «едодней» в тетрадке Костюка, Федотыч неизменно спрашивал по рации, как ищутся «габбро-теодолиты», все шло заведенным порядком как вчера, как в прошлом году, как пять лет назад. И Князев усилием воли гасил в себе приступы злой тоски. Еще один сезон впустую, сколько можно?!
В маршруты он ходил с Заблоцким, привычно объяснял, что к чему, радовался его успехам, но иногда задавал неожиданные задачки. Заблоцкий отвечал уверенно, чуть небрежно. Сам он спрашивал о чем-нибудь редко, но вопросы его почти всегда ставили Князева в трудное положение – заниматься сугубо теоретическими исследованиями на камералке не было ни времени, ни возможностей.
