Карлос Оливейра - Современная португальская повесть
Случались чудовищные происшествия. Так, например, в последних газетах, выпущенных последними мужественными журналистами, можно было прочитать, что ряды деревьев в аллеях и парках добровольно нарушали порядок, выходили из строя, бесцеремонно прорастали в домах, разрушали крыши и губили людей своими листьями, превращавшимися в металл и приобретавшими форму мечей.
Кроме того, утверждали газеты, целые эскадроны слизняков, увеличенных с помощью линз, помещенных благодаря премудрой науке в хорошо найденные стратегические пункты, захватывали города и села, поднимались по лестницам, пожирали двери, деревянные полы, потолки…
Все, что до сих пор отличалось терпением, теперь щеголяло своим неистовством, торопливостью, разнузданностью.
Вместе с тем не было недостатка и в подлинно оптимистических и благоприятных известиях, таких, как, например, известие о разгроме счетно-вычислительных машин благодаря действиям некоторых отважных ученых, которые сумели окончательно утвердить власть человека над техникой, уничтожая атомные бомбы, бомбардировщики, ракетные снаряды и спутники, обнаруженные специалистами с тонким чутьем — этим универсальным оружием, — не считая автоматического уничтожения множества роботов, которые, вместо того чтобы помогать людям, готовились к тому, чтобы их заменить.
Разумеется, и контрреволюционные силы не отказывались от борьбы, используя при этом с тем рвением, которое неизбежно возникает, когда люди начинают все разрушать, некоторые чувства, укоренившиеся в человеческой душе за несколько веков гнета; больше всего использовали они те доктрины и формулы, которые призывали покорно переносить страдания и нищету как единственное средство всеобщего спасения и разрешения серьезных проблем на Планете.
«Скука — это то, что делает блеск звезд еще более ярким. Упразднить скуку — значит уничтожить небо!» — вопиял некий знаменитый писатель, лауреат Нобелевской премии, и эти лозунги немедленно были приняты в тех странах, которые сохранили верность Диктатуре Однообразия как главнейшему условию существования. Но даже в этих странах, где состоялись грандиозные массовые демонстрации, во время которых хором вызевывали священный slogan[145] «БЕЗ СКУКИ НЕТ НЕБЕС», — даже в этих странах восторжествовал Необходимый порядок. Другими словами: в беспорядок пришло все, и, таким образом, наступила первая фаза Революции-Которая-Не-Лжет, революции, прямо противоположной обыкновенному плюгавому, гнусному мятежу, с его обманчивыми переменами, цель которых — раз навсегда отнять у людей Иное Воображение, предназначенное для того, чтобы облагородить и возвысить все низменные чувства и все ничтожные Вещи на Земле.
XIV
— А что теперь? — спросила растерявшаяся Ты-никто, как можно теснее прижимаясь к Мы-я, чтобы ей было слышно, как бьется его чистое, пылающее сердце.
Оба переговаривались в темноте вполголоса: они боялись, что слова, произнесенные громче, утратят свою таинственность.
— А теперь мы опять увидим Обновление.
Вопросительный и нерешительный возглас:
— А эти Обновления уже бывали раньше?
— Такая гипотеза не исключается, — неуверенно сказал Мы-я, двинувшись вперед. — Земля — это шар, знавший немало кораблекрушений, и мне нетрудно предположить, что на нашей планете погребены остатки мертвых цивилизаций, в которых Человек совершенствовался в беспредельном времени посредством ужасающих катастроф… Может, мы вступаем в последние фазы, и как раз самые страшные и трудные. В фазы создания Справедливого Общества, где будут царить Братство и Справедливость, последние и незапятнанные в нашей миссии на этом малюсеньком и бесконечном клочке звезд и туманов, который принадлежит нам по праву борьбы «высших приматов».
— Но ведь это утопия!
— Может быть. Но…
Произнеся это «но», он остановился, боясь сказать нечто напыщенное, чего ему никогда не удавалось избежать именно в те мгновения, когда он больше всего стремился к естественности.
А тут еще Ты-никто недовольно тряхнула головой:
— Послушай! Я хочу сказать тебе, что мы одиноки, Мы-я. Одиноки и молоды.
И тут девушка в первый раз заметила, что тело ее товарища медленно стынет и мало-помалу становится похожим на крупную, чистую слезу, и эта слеза словно усиливала страшный холод, которым веяло от фразы Мы-я; эту фразу он произнес сурово, как приказ:
— С этих пор любовь между нами нежелательна. Она становится временно контрреволюционной.
Ты-никто тихонько заплакала.
— Я чувствую себя такой несчастной! Зажги любое солнце в этой мгле, Мы-я! Или зажги луну! Нет, не хватает у меня мужества для того, чтобы продолжать сражение с Никем. И к тому же я так и не научилась любить абстрактно. Абстрактно ненавидеть — да, могу. А чтобы любить, необходимо чувствовать рядом чье-то тело. Горячее тело. Не такое, как твое: сейчас от него веет холодом и отвращением. Послушай: почему ты не позволяешь мне вернуться к обыкновенной жизни, какой живут все? По правде говоря, у меня никогда не было желания спасать мир. Верни меня в жизнь заурядных людей. К подлинному товариществу и братству, а это и есть любовь к ненависти других. Разреши мне агонизировать с низшими, но теплыми существами — агонизировать тяжело, ежедневно…
— Это невозможно! — желчно ответил ей Мы-я. — Хочешь ты или нет, но должна следовать за мной. Потому что мы любим друг друга. И охлаждение в иные мгновенья тоже становится частью любви. Согрей ее. Очисти ее. Заставь людей отбрасывать длинные тени на снегу…
Ты-никто закрыла глаза, чтобы мгла представилась ей чем-то добровольным и чтобы она могла смаковать ее с обновленным чувством свободы и чистоты.
Потом она покорилась.
— Ты прав, — тихо сказала она. — Веди меня за собой. Но, по крайней мере, ответь мне хотя бы на этот вопрос: куда?
И тут Мы-я произнес эти ужасные слова:
— Разве я знаю? И разве все это не просто сон?
Ты-никто чувствовала, что его обнаженное тело становится все более и более холодным и скользким. И она закрыла глаза, чтобы легче было ползти, двигаться во мгле. Легче ползти. Эти слова в самом деле хорошо соответствовали ритму движений, с помощью которых они передвигались в темноте, а темнота неправдоподобно расползалась через потолок, через крышу, через стены…
— Мы уже летим в пространстве? — тихонько спросила Ты-никто, боясь услышать собственный голос.
— Думаю, что да.
— В Царство Мглы? Кто-нибудь живет в Царстве Мглы?
— Этого не знает никто. В общем, прими гипотезу, что некий человеческий мозг свободно развивался в недрах одного вулкана гораздо более интенсивно, нежели обыкновенный мозг жителей Земли, о чем у нас имеются лишь скудные сведения.
— Это бог?
— Да нет! Речь идет о таком же мозге, как у любого из нас, таком же ограниченном, как у всех людей, только без принижающих нас страстей. Говорят, что в начале Всего Сущего в Царстве Мглы существовали мозги точно такие же, как у тебя или у меня, только, вопреки законам природы, они находились в недрах вулканов, холмов и гор. И как гласит очень распространенная легенда, один из этих мозгов сошел с ума и объявил себя богом, что сбило нашу планету с пути истинного на целые века.
Но вот в один прекрасный день он умер. Совершенно очевидно, что он был убит своим соперником, возможно, ныне здравствующим космическим мозгом, который будет общаться с нами с помощью огромного рта — расселины в Центральной Горе Царства Мглы.
— А покуда мы ждем этого, поцелуй меня, Мы-я. Ужасно ждать. Не дай мне упасть… поскользнуться… Держи меня крепко… Ты такой холодный… Совсем ледяной… Ты меня пугаешь…
— Не смешивай страх с любовью, дорогая.
И они, соединенные друг с другом холодом любви, отправились по пути к небесам вместе с тысячами тысяч призраков на густом облаке с расплывчатыми очертаниями, и тут Мы-я время от времени узнавал то там, то сям старых товарищей по борьбе — по дороге они нашептывали известия о небывалых победах.
— Мы все время побеждаем на всех фронтах. Сегодня ожидается конституция, созданная первым Правительством Земного Шара, наконец-то освободившегося от Фальшивого Света.
Одна лишь Ты-никто, казалось, не разделяла радости всеобщего восхождения: она словно оцепенела — она устала существовать, и от этого тело ее тяжелело, хотя она продолжала воодушевлять своего товарища:
— Еще выше! Еще выше! Не отпускай меня! Не дай мне упасть! Ведь так легко потерять друг друга в этой неразберихе!..
— Ничего не бойся! — возражал Мы-я. — Никто из нас не может дезертировать. Нас все время притягивает к себе Гигантский Магнит…
Но Ты-никто чувствовала, что постепенно теряет силы и долго не продержится. Вскоре руки ее заскользили по этому телу, такому холодному и такому чуждому ее женскому естеству («Любить — значит быть контрреволюционером», — с огорчением повторяла она).
