Ирвин Шоу - Хлеб по водам
— Знаешь, я как-то не слишком задумывался, каким он будет, остаток нашей жизни. И пока удовлетворен тем, как протекают неделя за неделей.
— Ах, дорогой! — воскликнула Лесли. — Вижу, я тебя расстроила. Ладно, забудем об этом. Ни слова больше. Лучше расскажи мне об Элеонор. — В голосе ее звучали неподдельная живость и интерес: можно было подумать, что ей ничего не стоило отмахнуться от идеи переезда в Париж. — Где Джузеппе?
— Пусть лучше Элеонор сама тебе расскажет.
— Что-то случилось? — Это был не вопрос, скорее утверждение.
Он кивнул.
— Что, настолько плохо?
— Можно ожидать самого худшего. Я пока сам толком не разобрался. Только смотри, не выдавай ее. Она не хочет, чтобы Кэролайн или Рассел что-то знали. А вот и она, — заметил он, видя, как к тротуару подкатил «фольксваген».
Он уселся на заднее сиденье, чтобы не мешать Элеонор вдоволь поболтать с матерью. Элеонор говорила тихо, и из-за шума старого, изношенного мотора он почти не разбирал слов. Впрочем, время от времени до него доносилось имя Джузеппе. Хотя Лесли никогда не выдвигала ему ультиматума, подобного тому, что выдвинула в свое время Элеонор Джузеппе, Стрэнд чувствовал: и его ждет примерно та же участь. Его заставят выбирать — или ехать с женой, или остаться одному. Сам он никогда не давил на детей, не решал за них, чем им стоит заняться в жизни; подобную снисходительность он должен был проявить и по отношению к жене. В отличие от Джузеппе ему никто не грозил взрывом, но, если смотреть на мир глазами Лесли, нетрудно представить, что Данбери казался ей столь же малопривлекательным местом, как и Элеонор тот городок в Джорджии, из которого она бежала. Ладно, позже он подумает о предложении переехать в Париж.
И едва он пришел к этому заключению, идея поменять Данбери на Париж начала казаться более привлекательной и заманчивой. Он закрыл глаза, убаюканный плавным покачиванием автомобиля, и вообразил, как сидит на солнце, в открытом кафе, за столиком, с французской газетой в руках, и улыбнулся. В конце концов, пятьдесят — ведь это еще не старость. Генералы, ведущие в бой армии в таком возрасте, считаются молодыми. Да, он понимал: это вызов судьбе, испытание. Но так ли уж много испытаний выпало на его долю за последние несколько лет, не считая, конечно, сердечного приступа? И он вышел из этого испытания с честью. Стрэнд знал, что и Кэролайн, и Элеонор одобрят подобный шаг. Уже хотя бы потому, что у них появится предлог съездить в Европу.
Элеонор умолкла, он больше не слышал ее тихого бормотания. Зато услышал голос Лесли. Она громко сказала:
— Ты поступила совершенно правильно, дорогая. Все это просто чудовищно, ужасно!.. И если я увижу его, то повторю эти слова. Если он настолько глуп и упрям, что готов рисковать собственной жизнью, — что ж, это его дело. Но требовать, чтобы рисковала ты, — это просто подло, отвратительно! — Она обернулась и заметила: — Надеюсь, Аллен, ты сказал ей то же самое?
— Совершенно не стесняясь в выражениях, — ответил Стрэнд.
— Ты хоть пытался поговорить с этим Джузеппе?
— Звонил два раза. Но он, узнав мой голос, бросал трубку.
— А с Расселом ты говорил?
— Решил, что это дело сугубо семейное.
— Наверное, ты прав, — сказала Лесли, но в голосе ее звучало сомнение.
Интересно, подумал Стрэнд, насколько Элеонор была откровенна с матерью. Сказала ли ей то, что говорила ему, — что постарается забыть мужа, но если не сможет, то вернется в Джорджию? Он все же надеялся, что Элеонор не зашла столь далеко. А если да, то наверняка вселила в сердце Лесли тревогу. Теперь жена будет опасаться, что Элеонор может вернуться в Джорджию, и это отравит ей все удовольствие от триумфальной поездки во Францию и от радужных планов на будущее. Удовольствие, которое возросло бы многократно, если б он, Стрэнд, вдруг сказал жене, что уже подумывает над тем, как бы получить место в американской школе в Париже.
Уже стемнело, когда они добрались до дома на пляже. Океан давал о себе знать глухим ровным рокотом, а в заледенелом и кристально чистом черном небе сверкали холодные звезды. Стрэнд глубоко вдохнул прохладный соленый воздух и почувствовал, как защипало в легких и горле.
Хейзен сидел в гостиной, в одном из парных, обитых кожей кресел с высокими спинками, перед камином. От пылавшего в камине плавника разлетались голубоватые и зеленые искры. В углу стояла новогодняя елка, ветви ее украшали мишура и разноцветные стеклянные шарики, в которых отражались пляшущие язычки пламени. Дерево наполняло комнату густым хвойным ароматом. В руке Хейзен держал бокал. Увидев, что вошел Стрэнд, он поднялся и стал готовить ему виски с содовой. Женщины поднялись наверх, переодеться с дороги.
— А я уже почти забыл, как здесь хорошо, — сказал Стрэнд. — И всякий раз, когда возвращаюсь, меня охватывает почти детский восторг. — Он уселся в кресло напротив Хейзена, чувствуя, как приятно греет колени жар из камина. — Хочу поблагодарить вас прямо сейчас от имени всей семьи за приглашение, а потом умолкнуть и не упоминать больше эту тему.
— Спасибо, — кивнул Хейзен. — Особенно за то, что вы собираетесь заткнуться и не рассыпаться больше в благодарностях. Жаль только, что Джимми не смог приехать.
— Он в Калифорнии.
— Знаю, — снова кивнул Хейзен. — Соломон мне рассказал.
— Он объяснил причину?
Хейзен опять кивнул:
— Соломон раздул из этого целую историю. Зря… Именно так и должен поступать молодой человек с амбициями — использовать любой шанс, как только он появится. Уверен, Соломон выкидывал штучки и похлеще, когда был в возрасте Джимми. Да и я тоже… Так что не стоит читать мораль на эту тему, Аллен.
— «Камелоту капут» — вот что сказал мне Джимми, когда я стал возражать.
Хейзен усмехнулся:
— Что ж, можно посмотреть на все это и так… Капут, причем уже очень давно.
— А как идут ваши дела?
— Как обычно. Мелкие неприятности. — Хейзен пожал плечами. — Вот, пришлось уволить Конроя.
— А я еще удивился, почему его не было в аэропорту.
— Недавно выяснилось, что моя несчастная жена платит ему немалые деньги за то, чтобы он шпионил за мной. Вот откуда она знает о вашей семье, вот почему оказалась в тот вечер в Туре. Говоря о моральном аспекте…
Бедный серолицый услужливый Конрой, подумал Стрэнд. И вспомнил, как обнимали его тонкие руки Конроя в бурлящем потоке, вспомнил собственное замешательство, когда пытался поблагодарить этого человека за спасение своей жизни… Вспомнил о презренном чеке на тысячу долларов, который вручил Конрою Хейзен, как бы оплачивая услугу. Вспомнил слова Хейзена: «Деньги для этого человека абсолютно все. Он копит их по крохам, как церковная мышь». О каком вознаграждении может идти речь, когда человек, видя, что его, Стрэнда, уносит в открытое море, очертя голову бросается в волны? Каждый понимает это по-своему, единой морали нет. Он знал, что бесполезно просить Хейзена оставить Конроя, дать ему еще один шанс. В подобных случаях соображения о предательстве всегда перевешивают.
