Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

Когда я стану немножко старше,
слегка добрее, чуть-чуть умней,
я обвенчаюсь на секретарше
и забурею на склоне дней.
Я буду ей диктовать лениво
да эротизьмом одолевать.
Она мне — кофе варить и пиво
попутно с клизмою подавать…
Мы понасадим в горшки гераней,
ведя беседы про прелесть взгод.
Мы с нею встретим маразм мой ранний
и День Победы, и Новый Год…
Ах, секретарша — мечта поэта
днём и в ночи — для любых атак…
Она ж умеет и то, и это,
и не фырчит, коли что не так…
Она полезнее всякой музы —
не по научке, так по уму.
А эти — сучки… им только б узы…
Чего ж я раньше-то, не пойму?..
Живу-быву как какой-то Гаршин —
ищу-свищу неторёный путь…
Эх — обвенчаюсь на секретарше!
Как Достоевский какой-нибудь!..

Познакомьте же меня кто-нибудь
с одинокой спокойной женщиной —
без судьбы с бронебойной трещиной,
без голодного эга до небу…
Я такую хочу — свободную,
а по-вашему, первую встречную,
веком нынешним не искалеченную,
или попросту старомодную.
Чтоб открытая — а не пошлая,
чтобы умная — да всё шуточки.
И глядела при этом в туточки,
а не пялилась тупо в прошлое…
А ещё хочу — ну, пожалуйста! —
чтоб она в полушалок куталась…
Я шепну ей: как всё запуталось,
и она мне ответит: жалуйся…
И схоронит меня под мышкою,
и укроет — всего — ладошкою,
и свернувшись под мышкой кошкою,
я опять обернусь мальчишкою.
Жизнь моя! Из чего ты сплавлена!..
И обронит моя любимая:
трудно верить, когда исправлено,
нужно верить в непоправимое.
Да, прохнычу я, да, красавица,
да, хорошая, да, любезная!
А как мне-то черкать не нравится!
А как я-то устал над бездною!
И почнётся лихая исповедь —
что кампания или баталия…
И получится вознеистоветь,
и тем более, и так далее…
И её — по-любому смелую,
а по-моему просто сладкую,
я за пару недель сделаю
слезомойкой и психопаткою…

иди и обижайся на ветер!
на ливень с градом, на листопад,
на звёзды дуйся: дескать, и светят,
и падают не больно впопад,
а нет — иди, воспитывай штили,
злись на прилив, ворчи на капель,
вини туман в неясности, или
отчитывай за резкость метель…
ты видел, чтоб пурга не сердилась?
кто осень приструнил, мол, не лги?
иль паводок кому доводилось
вести на поводке у ноги?
сравнения, положим, лихие,
да, видно, до других не дорос:
ведь женщина — всего лишь стихия,
какой с неё поэтому спрос…

Ты умеешь так улыбнуться, что мне не жить,
и сопишь во сне так, что хочется жить вечно.
И уже видно дно, нужно только в одно сложить,
ведь игра стоит всех на земле свеч, но —
ни несясь вскачь, ни на цыпочках семеня,
ты не сделаешься единственно дорогою,
ибо: Женщина — это то, что нежней меня.
А грубее меня — это что-то совсем другое.
Мне ужасно свезло: я живу на меже эпох
та — уже извёстка, а эта пока из воска.
Мне твердят: там, откуда ты и куда — бог.
Я готов согласиться… тут только одна загвоздка:
ту эпоху рвя, а эту дразня и мня,
я ищу лик, а навстречу одни лица.
Потому что Бог — это то, что честней меня.
Покажите честней, и я буду ему молиться.
И я торчу меж эпох и женщин, раззявив рот.
И хочу, чтоб и то, и это, и та, и эта.
Но на наших широтах не до таких щедрот,
и зима почему-то зимою, а летом — лето,
и ни в ту, ни в другую не падает бутерброд,
и висит, паразит, словно истина прописная
в том простом, что Женщина — Бог, и наоборот.
Два в одном… Для меня — в одном, а для вас — не знаю…

а когда-то я был настоящим —
воспаряющим и парящим,
и летящим, куда глядят;
и всё было гораздо проще,
я умел целоваться слаще —
обе тысячи подтвердят…
а ещё — не ещё, а тоже —
я не знал, что чего дороже,
так, не выяснив, и забыл;
а она всё одна и та же,
и оно всё равно до дрожи —
как когда настоящим был…
скоро я стану вовсе призрак,
это очень хороший признак
настоящести бытия,
потому что любая тризна
изначально всего лишь праздник
наступленья бес-смерти-я…
значит, что-то идёт как надо,
значит, вот и моя монада
обреклась меж других монад;
значит, хоть я и был зануда,
мне нашли упокой вне ада —
где-то самую малость над…
и когда наконец я стану
стопроцентно уже бывшим —
всё испившим, избывшим пыл, —
вспоминайте меня странным…
вспоминайте меня любившим…
  ах, как странно я вас любил!

и сияла звезда, и не знала, кому
и зачем, но сияла, и было светло,
и от веку, всегда только мне одному
путь она осеняла и слала тепло
и я тысячу лет собирал этот свет —
так и сяк, тут и там, по глотку, по лучу,
и собрал, и чудесней сокровища нет
а и есть — я другого уже не хочу
и — иду и шепчу, и — бегу и пою,
потому что — могу, потому что — звезда,
потому что — отыщете в небе свою —
и научитесь
                     может быть
                                         тоже
                                                 тогда