Максим Кантор - МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ
Победившая демократическая империя взяла за основу принципы того, первого, русского авангарда — взяла просто потому, что первый авангард нагляднее прочих выявил чистый фермент власти. Используя этот внятный и четкий язык символов, регулировать общество удобно.
Впрочем, во времена холодной войны так никто не говорил, и даже не думал. Говорили, что Кляйн — гений свободы, а Герасимов — холуй и палач, и выбор меж двумя знаковыми системами украсился гражданственной лексикой.
Эта стремительная операция (с 50-х по 70-е) заставила забыть о естественном ходе развития русской культуры и сделала много вещей непонятными. Как авангардист Родченко создавал парады физкультурников, авангардист Филонов писал Сталина, авангардист Малевич — колхозниц, Редько — пионерок и проч. Привычным термином стало слово «сломали», и с каким же сладострастием произносили это роковое слово.
Архивы, хранящие указы по борьбе с формализмом, показывают, как именно ломали, но они не могут объяснить ни того, почему так быстро и качественно «сломали» решительно всех, ни того, почему им на смену пришли их же собственные ученики — Дейнека и Пименов, питомцы Вхутемаса, ни того, чем физкультурник Дейнеки — сталиниста отличается от физкультурника Родченки — авангардиста.
Исследователь, в голове у которого горькая судьба Мандельштама и указы против Ахматовой и Зощенко соединяются с чередой постановлений Инхука по борьбе с формализмом (подписанного самими же «формалистами»!), создает для себя ложную картину событий. Авангард, как искусство программно безличное, не мог дать и не дал примеров сопротивления. Авангард перетек в соцреализм тем легче, что сам авангард как раз и есть «социалистический реализм», авангард — это буквальное изображение новой реальности. И оттого, что в новой реальности трагедии произошли с Маяковским, Мандельштамом, Есениным, мы не должны думать, что авангард трагедии также пережил.
Тот факт, что Сталин уничтожал ленинских (и своих собственных) соратников, отстранил самого Ленина от правления — относится к хронике интриг, но не к сути вещей. Личные обиды и амбиции, естественные при столкновении того, что мы называем «авангардом», с тем, что мы называем «соцреализмом», не должны скрыть главного: в соцреализме сохранены и развиты основные принципы авангардной эстетики.
Вот они:
1) Знаковость. Герой соцреалистической картины такой же знак (идол), как квадрат или клякса. Он лишен индивидуальных черт, он — знак, пустая форма для вливания веры.
2) Отсутствие информации — то есть личной судьбы, прошлого, чувств и т. п. Сюжет, и герои — типичны. Не следует путать повествовательный характер соцреализма с информативностью. Так и голливудский фильм носит абсолютно знаковый, имперсональный характер, несмотря на детективное повествование.
3) Мифология. Предыдущая история является пьедесталом данного стиля. Не знанием традиции силен авангардист (или соцреалист) — но актуальностью. Он прав, поскольку современен — время остановилось на нем.
4) Победительность. Этот стиль мышления объявлен первым, наиглавнейшим, последним достижением в мире. Прочие — априорно худшею качества.
5) Канон. Разрушая и опровергая чуждое, устаревшее искусство, устанавливают весьма жесткие критерии нового. В будущее возьмут не всех, только верных канону, опознанных временем.
6) Первенство утилитарного (то есть идеологического) использования объекта над самим объектом. Безразлично, как написан квадрат, как изображен партаппаратчик, и т. д. Суть не в качестве изображения — но в том, что знак формирует социум. В обоих случаях практически отсутствуют вещи, делавшиеся подолгу. Оба стиля, как следствие, не знают детали, фрагмента. Невозможно рассматривать фрагмент Малевича или Дейнеки, в отличие, допустим, от фрагмента Рембрандта или Петрова-Водкина.
7) Массовость. Искусство авангарда, разумеется, было понятно массам — и на вечерах в Политехническом и на демонстрациях. Когда приказ потребовалось видоизменить, появился новый стиль, а именно, соцреализм.
Пришедший повсеместно тоталитарный стиль — то есть искусство Третьего рейха, Республики Сало, франкистской Испании — явился правопреемником и прямым следствием европейского авангарда 10-30-х. И это правильно: из первобытного хаоса, к которому упорно звал авангард, согласно природе языческого мифа, должны были появиться титаны и колоссы. Они и появились. Наивно было ждать от титана сантиментов.
Логическим продолжением титанизма 30-х годов стал современный стиль демократического язычества — расслабленный, салонный, вертлявый авангард, так называемый «второй авангард». Это уже откровенно холуйский, декоративный, кокетливый стиль. Этот авангардный эллинизм стал завершением цикла развития авангарда — социальный реализм первых мастеров прошел через стиль соцреализма и закончился сегодня — полным торжеством авангардной эстетики.
К тому времени как сформировалась единая демократическая империя, знаковый ряд был унифицирован — высвободились простейшие, самые доступные толпе знаки. Эти знаки стали основой демократической эстетики, эстетики авангарда.
7
Стоило советскому режиму дать слабину, как единая знаковая система восторжествовала во всем (некогда христианском) мире. Девственную публику российскую огорошили высказываниями мастера нонконформизма. Им так долго затыкали рот, так беспощадно наступали на горло их песне, что вот едва убрали сапог — как свободная песня полилась рекой. И то сказать, заждался народ свободы, истосковался по международным стандартам — и вот стандарты были предъявлены.
О, какие отчаянные перформансы и эпатажные инсталляции увидели потрясенные москвичи. Один новатор мастурбировал на вышке в бассейне, а искусствоведы стояли внизу и аплодировали, другой изображал животное и кусался, кто-то наложил кучу в музее у картины Ван Гога, кто-то зарубил топором козленка, а некий джентльмен привязал к члену газовую горелку и — с риском опалить детородный орган — бегал по выставочному залу. Впрочем, подавляющее большинство выражало себя методами менее конфузливыми — просто проводили неряшливые линии по холсту. Многие из новаторов не знали и не умели решительно ничего. Кроме того, им было абсолютно нечего сказать. Но вот говорить громко очень хотелось. Оставалось только убедить их, что громкость и беззастенчивость высказывания и является свободой от клише. То был фейерверк самовыражения: накопилось, накопилось у людей в годы застоя невысказанное, потаенное. Сколько дерзновенных теорий было высказано новоиспеченными критиками, почитателями Дерриды и Бодрияра. И ни одно слово из ювенильного дискурса не осталось втуне. Студенты художественного училища в городе Златоуст, после посещения своего уездного уральского городка авангардным мастером из Москвы, впали в такое экстатическое состояние, что решили порвать с тоталитаризмом немедленно. Тяга к самовыражению обуяла юные умы уральцев — они поймали белую болонку, покрасили ее чернилами в синий цвет и с гиканьем гоняли обезумевшего песика по коридорам. Кровавый Сталин содрогнулся в гробу и ахнули адепты закрытого общества, когда в брызгах чернил неслась эта синяя болонка по городу Златоусту. Так — в брызгах и кляксах — входила долгожданная свобода в наши дома.
Самым же потрясающим было то, что произведения нонконформистов России как две капли воды — до неразличимости — напоминали творения западных нонконформистов. Те же баночки с какашками, те же глубокомысленные полоски, те же произведения видео-арта. В темном зале стоит телевизор, и на экране девушка (или молодой человек) ест бутерброд, предлагается сесть напротив, созерцать, думать. Снова и снова повторяются эти кадры — вот она подносит ко рту бутерброд, кусает, жует, опять кусает, опять жует. Как бельгийский и французские огурцы в супермаркете трудно различить, так же трудно отличить друг от друга произведения видео-арта, созданные по разные стороны океана, или глубокомысленные полоски, проведенные по холсту в Бельгии и Франции, в России и в Америке. Да что там Россия — она, как известно из речений наших либералов, практически уже стала Европой. Раньше нас с Европой объединил Петр Первый, а вот теперь — дерзновенные загогулины и прогрессивные какашки. Больше, может, ничто и не объединяет — но вот авангардный видео-арт объединяет! Но стоит ли удивляться авангарду в России, если даже в далеком желтом Китае проросли зерна свободы! Стоило чуть вестернизировать политику Китая, и появились китайские авангардисты, явление курьезное. Отринув заветы дедов и прадедов, они кинулись воспроизводить европейские закорючки и кляксы — хотя их собственная каллиграфия превосходит старания Кандинского или Арпа. И вот уже в Центре Помпиду висят неотличимые от европейских, русских, американских — только что сработанные по новомодным рецептам, мейнстримные китайские загогулины.
