Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья
– Тогда поторопись начать, а то ведь никто не знает, когда он наступит…
Роберваль, дом семьи Шарденов, вечер
Наступала ночь. Мадлен уложила всех четверых детей спать и ушла в соседнюю комнату, не став ничего есть. Она сильно устала из-за того, что очень много молилась и плакала, жалея Шарлотту. Лора, хотя она тоже сильно устала, взялась приготовить довольно плотную холодную закуску для тех, кто собирался поужинать у нее в доме в этот вечер, а именно: для своего мужа, Эрмин, Тошана, их дочерей-близняшек, Акали, Кионы, Мирей, Одины, Мукки, Луи, Людвига и Онезима. А вот Иветта настояла на том, чтобы ее муж отвез ее и их двоих сыновей в Валь-Жальбер.
И вот теперь этот гигант в черном костюме, сидя за столом под люстрой с хрустальными подвесками, подпирал свою большую голову ладонями. Безвременная кончина сестры так сильно поразила его, что он то и дело тяжко вздыхал.
– Муки небесные, если бы человек мог заранее знать, когда он умрет! – пробормотал Онезим. – Моя бедная Лолотта… Она не смогла стать счастливой в своем Маленьком раю.
– Это тяжело, Онезим, да, очень тяжело, – закивал Жослин, допивавший уже третий бокал хереса.
Эрмин тихонько плакала. Тошан обнимал ее за плечи.
– Ох, какое горе, какое большое горе! – захныкала Мирей, глаза которой уже покраснели от слез. – Послушай, Мимин, ты вся измучилась. Тебе бы выпить целебный настой с одной из таблеток мадам, которые она называет своим снотворным. Это поможет тебе заснуть.
Лора никак не прокомментировала эти слова Мирей, хотя вообще-то злилась, когда та рассказывала о ее маленьких пристрастиях.
– На ужин – салат, сваренные вкрутую яйца, блины с творогом и копченый лосось, – объявила Лора.
Ее голос дрогнул, и она тоже начала плакать. Луи вскочил со своего стула и подошел к ней, чтобы утешить.
– Мама, если ты будешь плакать, то и я тоже заплачу! – воскликнул он.
Бабушка Одина, полуприкрыв глаза, курила свою трубку, от которой исходил такой едкий запах, что это раздражало Мирей.
– Иисусе милосердный, мадам Одина, интересно, а что вы используете в качестве табака? Табак моего хозяина и то менее крепкий. У меня аж нутро наизнанку выворачивается.
– Я курю травы, которые забирают у меня мои слезы и горе и относят их к Маниту. Хочешь попробовать?
– Конечно же нет!
Мирей, рассердившись из-за того, что старая индианка обратилась к ней на «ты», замолчала и поднесла к своему носу салфетку. Акали, сидящая рядом с ней, посмотрела на нее сочувствующим взглядом. Ей, Акали, довелось пожить рядом с Одиной, а потому ей уже не раз и не два приходилось выносить этот едкий запах. Она подумала о том, как много странностей бывает в человеческой судьбе. А еще она с облегчением подумала, что уже больше не испытывает никаких чувств к Людвигу, хотя тот и овдовел, то есть стал свободным. Да, она не испытывала к нему больше никаких чувств, кроме глубокого сострадания. Три года назад ей хотелось, чтобы Шарлотта умерла, и вот теперь, когда это произошло, Акали мысленно благодарила Бога за то, что она в данном случае вообще ни при чем. Ее мысли перенеслись в Шикутими, где Антельм сейчас, наверное, тоже ужинал. Акали написала ему письмо, в котором отменила их встречу, запланированную на следующее воскресенье, потому что Мадлен решила, что в сложившейся ситуации его приезд был бы не совсем уместным. Тем не менее в этом письме фигурировали нежные слова любви, пусть даже пока и довольно робкие.
Все стали ужинать, но ели без аппетита и не решались затеять какой-нибудь разговор. Лоранс и Мари-Нутта, радуясь тому, что снова находятся рядом, обменивались еле заметными грустными улыбками и печальными взглядами.
Киона, сидевшая с безучастным видом, не притронулась ни к воде, ни к питью. Она надела на голову черный платок, скрыв под ним свои рыжевато-золотистые волосы, и от этого ее лицо казалось при свете люстры еще более красивым.
– Тебе, Киона, все-таки следовало бы прийти на кладбище! – неожиданно пробурчал Онезим. – С твоей стороны было не очень вежливо отправиться во время погребения на прогулку.
– Я решила, что будет лучше, если я присмотрю за Аделью и Томасом и утешу их, – ответила Киона нейтральным тоном. – Я от рождения обладаю и этим даром – умением утешать людей.
– Ее упрекать не в чем! – вмешался в разговор Людвиг. – Когда пришло время ложиться спать, малыши уже вели себя спокойно и даже улыбались.
Киона затрепетала – так, как трепещет парус, когда его наполняет ветер. Ей захотелось встать из-за стола, за которым собрались близкие ей люди, и куда-нибудь уйти, чтобы больше не чувствовать на душе тяжести их переживаний и невеселых мыслей.
– Я сообщаю вам всем, что Шарлотта попросила меня позаботиться о ее детях, – сказала Киона. – Это произошло тогда, когда похороны уже заканчивались и когда я была на берегу озера. Меня, видимо, потянуло пойти туда как раз для того, чтобы встретиться там с Шарлоттой. Иисус сказал: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов».
Жослин, побледнев, покачал головой и заявил, что он никогда толком не понимал смысла этих слов, фигурирующих в Евангелии.
– А я его понимаю, папа, – сказала его дочь. – Я не могла терять свое время на кладбище, где вы предавали земле телесную оболочку, которую уже покинула душа. Шарлотта захотела со мной попрощаться. Она торопилась вознестись на небо и обрести там покой. Вам нет никакой необходимости оплакивать и жалеть ее.
– Киона, ты невыносима! – сердито сказала Эрмин. – Я не могу тебя слушать. По какому праву ты призываешь нас не оплакивать Шарлотту, которая ушла из жизни в расцвете лет и у которой осталось двое маленьких детей?! Мне иногда кажется, что у тебя нет сердца, что ты черствая и бесчувственная.
Онезим резко отодвинул назад свой стул, выпрямил массивное туловище и поднял – как будто в знак приветствия – руку:
– Хорошо сказано, Мимин! А теперь я отсюда уйду. Я хотя Святое Писание и не цитирую, но зато проявляю уважение к мертвым. До свидания!
Он ушел, хлопнув входной дверью. Тошан посмотрел на Киону удивленным взглядом.
– Что за заявления ты делаешь сегодня вечером, черт побери?
– Отвечай! – крикнула Эрмин с отчаянным и одновременно разгневанным видом.
– Я не сказала ничего гнусного или злого, – возразила Киона.
– Да нет же, ты поступила отвратительно! Начнем с того, что не сообщила нам о том, что Шарлотта при смерти, в тот вечер, когда мы обнаружили ее мертвой. Ты отправилась на прогулку. Ты бросила ее одну!
– Мин, пожалуйста, не говори так! Как ты смеешь такое заявлять? Ты несправедлива! Я не командую своими видениями и предчувствиями. Я ничего не могла сделать.
