Кейт Мортон - Забытый сад
Дрожащими пальцами Кассандра распечатала конверт. Тонкая бумага легко рвалась. Она развернула письмо и начала читать.
3 ноября 1975 года
Уважаемая миссис Эндрюс!
Признаюсь, что после того, как вы навестили меня с расспросами о даме-сказочнице, ничто другое не шло мне на ум. Вы и сами это поймете, когда доживете до моих лет, — прошлое становится чем-то вроде старого друга. Из тех, что приходят незваными и отказываются уходить! Видите ли, я прекрасно ее помню, просто ваш визит застал меня врасплох. Вы появились на пороге, как раз когда подошло время пить чай. Я сомневалась, хочу ли толковать о былом с незнакомкой. Но моя дочь Нэнси сказала, что я должна, что все случилось ужасно давно и сейчас уже не имеет значения. Поэтому я решила написать вам, как вы просили. Ведь Элиза Мейкпис возвращалась навестить мою маму. Всего один раз, заметьте, но я прекрасно это помню. Мне в то время было шестнадцать, случилось это в 1913-м.
Я помню, мне сразу показалось, что в ней есть что-то странное. Словно чистая одежда дамы не вполне сидела на ней. Более того, в Элизе крылось что-то общее с нами, жильцами Баттерси-Бридж-роуд, 35, отличавшее ее от прочих разряженных дам, которые гуляли по улицам в те времена. Она вошла в дверь немного взволнованно, как мне показалось. Будто спешила и не хотела, чтобы ее увидели. Подозрительно, вот как. Она кивнула маме, словно они были знакомы, и мама, в свою очередь, ей улыбнулась. Редкое зрелище, скажу я вам. Я тогда подумала про себя, что кем бы ни была эта дама, мама наверняка знает, как выжать из нее деньжат.
Когда Элиза заговорила, ее голос оказался чистым и мелодичным. В этот миг я впервые подумала, не встречала ли ее прежде. Словно голос был мне знаком. Дети любят слушать такие голоса. Такие голоса рассказывают о феях и духах и не оставляют ни малейшего сомнения в своей искренности.
Элиза поблагодарила маму за прием и сказала, что уезжает из Англии на несколько лет. Помнится, она ужасно рвалась наверх, в ту комнату, в которой жила когда-то, кошмарную комнатушку под самой крышей. Холодную, с вечно сломанным камином, и темную, без окон. Но она говорила, что хочет вспомнить былое.
Так вышло, что у мамы в то время не было жильца — они здорово поцапались из-за денег за кормежку, — так что она охотно разрешила даме заглянуть. Мама сказала, чтобы Элиза поднималась наверх и чувствовала себя как дома. Даже поставила чайник на плиту. Совсем не похоже на мою маму, знаете ли.
Мама глянула, как она поднимается по лестнице, затем быстро подозвала меня. «Иди за ней, — сказала мама, — и проследи, чтобы она не слишком скоро спустилась». Я привыкла к маминым приказам и наказаниям за непослушание, так что сделала, как велено, и пошла за дамой наверх.
Когда я добралась до площадки, за Элизой уже закрылась дверь комнаты. Мне оставалось только сесть у двери и постараться ее задержать, если что. Мне было любопытно. Я никак не могла понять, зачем дама закрыла дверь. Как я уже сказала, в той комнате не было окон и открытая дверь служила единственным источником света.
Внизу, в двери, мыши прогрызли дыру, так что я легла на живот, распласталась, как могла, и заглянула в комнату. Я увидела, что дама стоит посередине комнаты и озирается по сторонам, а потом подходит к старому сломанному камину. Она присела на выступ, засунула руку в трубу, после чего, казалось, прошла целая вечность. Наконец она вытащила руку, в ладони ее лежал маленький глиняный горшочек. Должно быть, я пискнула — я ужас как удивилась, — потому что дама подняла широко распахнутые глаза. Я затаила дыхание, и через какое-то время она снова занялась горшочком, поднесла его к уху и немного потрясла. По ее лицу было видно, что звук ей понравился. Затем она засунула его в потайной карман, который был вшит в платье, и направилась к двери.
Тогда я поспешила вниз и сказала маме, что Элиза идет. Я удивилась, когда увидела, что Том, мой младший брат, стоит у двери и тяжело дышит, будто только что бежал. Но у меня не было времени спрашивать, где он был. Мама смотрела на лестницу, и я тоже. Дама шла вниз, благодарила маму за то, что разрешила зайти, уверяя, что не может остаться на чай, потому что время поджимает.
Когда она спускалась, я заметила, что сбоку, в тени лестницы, стоит мужчина в забавных маленьких очках — знаете, такие без дужек, только с маленькой перемычкой, которая цепляется за нос. Он держал в руке губку и, когда дама ступила на последнюю ступеньку, сунул губку ей под нос. Дама упала. Прямо-таки рухнула ему на руки. Должно быть, я тогда заорала, потому что мать залепила мне пощечину.
Мужчина не обратил на меня внимания и потащил даму к двери. С помощью папы он загрузил ее в карету, затем кивнул маме, вынул конверт из нагрудного кармана, и поминай как звали.
Мне потом надрали уши, когда я рассказала маме все, что видела. «Почему ты не сказала, глупая девчонка? — кричала мама. — Там могло лежать что-то ценное. Мы могли бы забрать это себе за труды». Не стоило напоминать маме, что мужчина в черной упряжке уже изрядно заплатил за даму. Мама всегда считала, что денег много не бывает.
Я больше никогда не видела Элизу и не знаю, что с ней случилось. На нашем изгибе реки вечно что-нибудь случается, о чем лучше не вспоминать.
Не знаю, сильно ли это письмо поможет вам с поисками, но моя Нэнси говорит, что при встрече я вам ничего толком не рассказала. Так что исправляю свою ошибку. Надеюсь, вы найдете то, что ищете.
С уважением,
мисс Хэрриет Суинделл.Глава 47
Брисбен, Австралия, 1976 год
Ваза из майолики «Сказочная страна» всегда была ее любимой. Нелл нашла ее в лавке старьевщика несколько десятков лет назад. Любой торговец антиквариатом, который не зря ест свой хлеб, знает, что всему есть цена. Но ваза «Сказочная страна» была бесценна. И дело даже не в материале, пусть и весьма дорогом, дело в том, что она олицетворяла самый первый раз, когда Нелл наткнулась «на жемчужину в навозной куче».
Подобно золотоискателю, который хранит свой первый самородок, хотя уже нашел другие, более ценные, Нелл не хотела расставаться с вазой. Она держала ее завернутой в полотенце, в укромном темном углу бельевого шкафа на самом верху, время от времени доставала и разворачивала, просто чтобы полюбоваться. От красоты вазы, темно-зеленых листьев на боках, золотых нитей, бегущих через рисунок, фей в стиле модерн, прячущихся в листве, у Нелл по коже бежали мурашки.
