Зэди Смит - Белые зубы
Джоэли расцвела в улыбке и кинулась массировать Джошу плечи.
— Что ж, похоже, в этом есть здравый смысл. Итак, Падди, ты говорил о том, что вопрос заключается в следующем: можно сфокусироваться на Маркусе Чалфене, а можно на глазах у мировой прессы выпустить мышь на свободу.
— Прошу слова!
— Да, Джош.
— Криспин, тут совсем иное дело. В данном случае неважно, выпустишь ты мышь или нет. Ничего уже не поправить. Ее пытка — в ее генах. Как часовая бомба. Освободи ее — и она умрет в страшных мучениях где-нибудь еще.
— Прошу слова!
— Да, Падди.
— Ну, в общем… Разве вы не станете помогать политзаключенному бежать из тюрьмы только потому, что он неизлечимо болен?
Многочисленные члены ФАТУМа рьяно закивали головами.
— Правильно, Падди. Думаю, что Джошуа ошибается и что Падди предложил нам верное решение. Мы не в первый раз сталкиваемся с проблемой выбора, и каждый раз приходится действовать по обстоятельствам. В прошлом, как вы знаете, мы были сосредоточены на борьбе с преступниками. Составляли списки и осуществляли наказание. В последние годы мы несколько отошли от нашей старой тактики, однако думаю, даже Джоэли согласится, что это случай особенный, фундаментальная проверка прежних принципов. Мы имеем дело с настоящими безумцами. С другой стороны, мы проводили широкомасштабные акции протеста и освобождали тысячи животных, томящихся в неволе. Но в данном случае у нас не будет ни времени, ни возможности осуществить обе стратегии. Там соберется вся общественность, и… Впрочем, хватит об этом. Думаю, что выбор, который мы должны будем сделать в связи с тридцать первым числом, очень прост, как и сказал Падди. Мышь или человек. Так что, голосуем? Джошуа?
Сев на руки, чтобы Джоэли было удобнее делать ему массаж, Джошуа ответил:
— Голосуем.
* * *Двадцатого декабря ровно в ноль часов ноль-ноль минут в доме Джонсов зазвонил телефон. Айри в ночной сорочке прошлепала вниз и сняла трубку.
— Э-э-э… ммм… Отметьте в своем духовном сознании тот день и час, который я выбрал, чтобы позвонить вам.
— Что? Это кто? Райан? Слушайте, Райан, не хочу показаться грубой, но сейчас полночь, понимаете? Неужели это не может…
— Айри? Деточка, это ты?
— Ваша бабушка на параллельном телефоне. Она тоже хотела с вами поговорить.
— Айри. — Гортензия была взволнована, — говори громче, мне плохо слышно.
— Айри, повторяю: запомните день и час этого звонка.
— Зачем? Я не могу, я очень устала, прошу вас, давайте отложим до…
— Двадцатое число, Айри. Ноль часов ноль минут. Двойки и нули…
— Слушаешь, деточка? Мистер Топпс пытается объяснить тебе что-то очень важное.
— Ба, говорите по очереди… Вы подняли меня с постели. А я как выжатый лимон.
— Двойки и нули, мисс Джонс. Это указывает нам на двухтысячный год. А известно ли вам, какой сейчас месяц?
— Декабрь, Райан. Так ли это ва…
— Декабрь — двенадцатый месяц, Айри. Таково же число колен сынов Израилевых. От каждого запечатлено двенадцать тысяч. Из колена Иудина запечатлено двенадцать тысяч. Из колена Рувимова запечатлено двенадцать тысяч. Из колена Гадова…
— Райан, я в курсе.
— В определенные дни — назначенные дни, дни-предупреждения — Господь велит нам действовать.
— И мы должны попытаться спасти заблудшие души. Заблаговременно предупредить.
— Мы предупреждаем вас, Айри.
Гортензия тихо заплакала.
— Мы просто пытаемся тебя предупредить, милая.
— Хорошо. Отлично. Я предупреждена. Всем спокойной ночи.
— Это не все, — торжественно провозгласил Райан. — Это было лишь первое предупреждение. Есть еще несколько.
— Только не говорите, что их еще одиннадцать.
— Ох, — вскрикнула Гортензия. Она выронила трубку, но Айри все равно слышала ее голос. — Ее посетил Господь! Она уже все знает!
— Райан, а не могли бы вы как-нибудь сжать оставшиеся одиннадцать предупреждений в одно? Или хотя бы сообщить мне самое главное? Иначе, боюсь, я буду вынуждена развернуться и пойти спать.
С минуту трубка молчала.
— Э-э-э… ммммм… — послышался наконец голос. — Хорошо. Не путайтесь с этим мужчиной.
— Айри! Пожалуйста, прислушайся к тому, что говорит мистер Топпс! Прошу тебя!
— С каким таким мужчиной?
— Ох, мисс Джонс. Не притворяйтесь, будто вы не знаете за собой большого греха. Откройте нам свою душу. Позвольте мне, от имени Господа, протянуть вам руку, смыть с вас…
— Знаете что, я правда чертовски устала. Что за мужчина?
— Этот ученый, Чалфен. Вы зовете другом того, кто на самом деле враг рода человеческого.
— Маркуса? Ничего я с ним не путаюсь. Отвечаю на звонки и веду переписку, вот и все.
— Это все равно что быть секретарем дьявола. — От этих слов Райана Гортензия зарыдала еще сильнее и громче. — Как низко вы пали!
— Райан, у меня нет времени. Маркус Чалфен просто пытается разобраться с такой чертовщиной, как рак. Понятно? Не знаю, кто вас информировал, но уверяю вас, что никакой он не дьявол.
— Значит, его приспешник! — заявила Гортензия. — Сражается в первых рядах!
— Успокойтесь, миссис Б. Боюсь, ваша внучка зашла слишком далеко. Как я и предполагал, уйдя от нас, она примкнула к темным силам.
— Шли бы вы, Райан… Я не Дарт Вэйдер.[96] Ба…
— Молчи, деточка, молчи. Я и я очень расстроены.
— Значит, сдается мне, тридцать первого числа мы с вами встретимся, мисс Джонс.
— Не надо звать меня мисс Джонс, Райан. Что… что вы сказали?
— Тридцать первого числа. Для нас, Свидетелей Иеговы, это удобный повод сделать заявление. Там будет пресса со всего мира. И мы тоже там будем. Мы намерены…
— Мы хотим их предупредить! — встряла Гортензия. — Мы всё так хорошо придумали. Миссис Добсон будет играть на аккордеоне, потому что пианино туда не притащишь, а мы будем петь гимны. А еще мы объявим голодовку — до тех пор, пока это исчадие ада не перестанет вмешиваться в дивные творения нашего Господа и не…
— Голодовку? Ба, тебя же начинает тошнить, если ты в одиннадцать не позавтракаешь. Ты за всю жизнь ни разу не сидела без еды дольше трех часов. И тебе восемьдесят пять.
— Ты забываешь, — холодно и резко сказала Гортензия, — я родилась в землетрясение. И выжила. Отсутствие еды меня не пугает.
— Вы ведь не позволите ей голодать, правда, Райан? Ей восемьдесят пять лет, Райан. Восемьдесят пять. Какие в этом возрасте голодовки?
— Говорю тебе, Айри, — громко и отчетливо вешала в трубку Гортензия, — я это сделаю. Небольшое недоедание мне нипочем. Господь одной рукой дает, другой отнимает.
