Cлава Сергеев - Подайте что-нибудь бродячим музыкантам
И вот, когда очередная пара, она с короткой стрижкой и в белой короткой юбке, и в майке, очень подчеркивающей грудь, и он - коренастый или даже стройный, бережно и целенаправленно приобняв ее за талию, шли к стоянке такси - я подумал: надо написать такую картину, жаль, я не художник, но я запишу сюжет и пусть кто-нибудь напишет, мне не жалко, только чтобы название было - как у этой главы. “Молодой человек только что познакомился с девушкой и сейчас ведет ее к стоянке такси”.
Это должно быть большое, многофигурное полотно, почти панно, во всю стену, как у Глазунова или Репина, со множеством узнаваемых персонажей и типажей, они (девушка и юноша) - идут, а по бокам - Петр I, Ленин, Сталин, декабристы, Павел I, плачущий Ельцин, Путин, немного попсово, спекулятивно, с задним планом, улицей, столиками, домами, огнями и мчащимися машинами, вечереющим небом, облаками, иронично и чуть задумчиво, что, мол, что-то в этом есть, какой-то подтекст и контекст. Москва 2000-х. Публике должно понравиться, я уверен.
Французская философия
Попала в руки одна книжка. Жорж Батай и Колетт Пенье. Пара, известная своими садомазохистскими наклонностями и похождениями, но в данном случае дело не в этом.
Оказывается, эта Пенье, до того как полюбить Батая, сильно интересовалась коммунизмом (видно, есть что-то общее), да так сильно, что даже побывала в 1930-х годах в СССР, где некоторое время близко общалась с Борисом Пильняком. Правда, Батай впоследствии обозвал его “отвратительным субъектом”, что лично в нас пробудило чувство национальной гордости. Знаете, чтобы сам Батай такое о ком-то написал, - это надо уметь.
А еще мы подумали: вот тебе и на, вот это новость. А я все думаю, странный у Пильняка какой-то слог. Нервный какой-то. И тут же передача по ТВ: “Борис Пильняк”. (У него юбилей. Хотя ничего странного, это по Юнгу - принцип синхронистичности. Многие события повторяются несколько раз.) И читают его: “Посмотрите вокруг. Россия сейчас как сказка. Сказки творит народ. Революция началась как сказка. Разве не сказочен голод, разве не сказочна смерть? Разве не сказочно умирают города, уходя в XVII век, и не сказочно возрождаются заводы? Посмотрите, кругом - сказка…”
Красиво написано, елки-палки. Но - в 1919 году.
Я себе представляю, что должен был испытывать нормальный человек, читая такое в том же 1919, 1920 и т.д. году. Бунин, по-моему, писал в “Окаянных днях”, что испытывает постоянное чувство бессильной ярости. (Я не Бунин, но осенью 2004 года испытываю примерно то же самое, хотя Пильняков вокруг нынешних комиссаров, слава Богу, что-то не видно.) Но дело не в этом.
Вот, я раньше все думал, как же так, такие вроде бы талантливые люди, как тот же Пильняк, Бабель, Горький, Блок и еще многие, могли радоваться разрушению и писать о революции, что, мол, ура! Сказка… Хороша “сказка”! А вот прочитал, что он с будущей девушкой Батая общался, и сразу стало все понятно. Вопросов, как говорится, не имею.
Больше читайте, господа. Читайте больше - и будете многое понимать! (Если хотите, конечно…) Вот интересно было бы что-то узнать про нынешних.
Какие у них увлечения?
В чем смысл жизни?
Зашел тут в новое кафе на Мясницкой. Взял кофе, журнал, улыбнулся симпатичной девушке с короткой стрижкой, что сидела на балконе. У них кафе сделано, как дворик на юге - внизу столики, а по стенкам что-то вроде широких балконов, и там тоже столики и книжные полки. Для парочек и зашедших почитать. Впрочем, девушка оказалась не одна, а с мужчиной. Ну, жаль, думаю.
Сижу, смотрю журнал, пишу что-то на бумажку, и вдруг с “балкона” падает вилка. Упала - и ни гугу, как будто так и надо, никто даже не выглянул. Я еще почему-то подумал, что это со столика той девушки. Ничего себе, думаю, “привет” передали, от хороших женщин вилки не падают… Мужик с хаэром и бородой, “хипарь” такой 1970-х годов, Алеша Попович, у них целая компания за соседним столиком с ноутбуком сидели, говорит: это в вас, наверное, метились. Я говорю: а может, в вас… Может, там вообще чечены засели и теперь вилками кидаются.
Потом он смотрит, что я что-то пишу, и говорит: вы что, из треугольника Толстой - Достоевский? Замыкающая вершина? Я говорю: Боже упаси. Это просто деловая запись. В ежедневнике - на завтра. Он: а ну тогда, стало быть, Солженицын, те, которые двести лет вместе, и вы. Я посмотрел: вроде, незлобно говорит и глаза смеются. Сейчас всякое бывает. Я говорю: нет, что вы, какие двести лет. Мой прадед в Ростов-на-Дону из Польши переехал только в 1860-х годах. Он был обувщик и держал небольшую обувную фабрику. Хотя с Александром Исаевичем я часто мысленно корреспондируюсь. Шлю ему, так сказать, сообщения на пейджер. - И что, отвечает? - говорит хипарь. - Как вам сказать, бывает. Видите ли, может, это он мне написал: уже двести лет вместе, чего, мол, мы будем спорить…
Мужик смеется: а, ну тогда вы, говорит, может быть, из треугольника Дэвид Бекхем и Майкл Оуэн. Третий на воротах. Как Ринат Дасаев, так? - Точно, говорю, как вы угадали. Я - запасной голкипер. Выхожу на поле в сложных ситуациях.
А они что-то там за своим столом работают. И едят, и работают, какие-то картинки на ноутбуке гоняют, мне издали показалось что-то предвыборное, плакаты какие-то. Пиарщики то есть, а может, реклама. Я посидел, что надо из книжки выписал, глотнул пару раз водочки и говорю: - А что вы думаете, я серьезно, все время хочу Солженицыну написать. Вот смотрите, какая есть история…
И рассказываю:
Лет пять назад мы с дочерью жили в Воронежской области, почти в заповеднике, снимали там у одних людей дом в деревне. Жили-жили, и знаете, не я, бывшая жена заметила: что-то, говорит, к хозяевам теща не заходит. Странно… Что значит женский взгляд. Я бы никогда внимания не обратил. Все о высоком ведь. “Вместе” двести лет или “раздельно”… И, кстати, что значит “двести лет”, когда к Владимиру Святому от хазар делегаты приходили в 1007 году! За иудейство агитировать. А “приходили от хазар” - это ведь как-то очень общо. Конкретно, откуда? Из-под Астрахани. Так что, какие же “двести лет”?!. Хотя, с другой стороны, знаете, пусть лучше двести. Ответственности меньше.
И в этих мыслях не до мелочей, сами понимаете. Приходит теща - не приходит… А она жива, теща-то? Жена говорит: жива, Тамара ее все время вспоминает: мама-мама. Но как-то напряженно. И представляете, постепенно жена выяснила, в чем дело. Оказалось, наш хозяин тещу… пятнадцать лет назад… того. Представляете?! А еще говорят - тот же Солженицын, что весь разврат в городе.
- Трахнул тещу, что ли? Вполне себе представляю, - говорит мужик спокойно. - Обычное дело. И вы Александра Исаевича из-за такой ерунды хотели беспокоить? Стыдно.
Я как-то даже смешался.
- А что, - говорю, - вы считаете, не стоит внимания? Кровосмешение все же-с. Не помню, что он ответил, - что-то забавное. Что-то типа мы же вместе, так что, мол, какие тут могут быть церемонии. Что значит “стоило” или “не стоило”? Свои люди. И, потом, - говорит, - все равно, в том, что ваш хозяин тещу трахнул, виноваты эти, которые “вместе”. Они же во всем виноваты.
Я так растерялся, даже на шутку не обратил внимания и говорю: ну, ясно, что эти. Но почему же “обычное”? Дело-то? Была еще повесть такая когда-то, “Обычное дело”. Помните? - Ну как почему обычное… Вы, говорит, почитайте Библию. Там чего только нет. И Лия, и Рахиль. За милую душу. А Сим, Хам и Иафет, они вообще имели всё, что движется. А повесть помню плохо, хотя и читал. Только дело там было не обычное, а привычное, по-моему. Согласитесь, есть некоторая разница.
И я как-то вдруг расслабился (действительно, а что такого особенного, все это условности; бывает между родственниками, не надо сразу кричать о разрушении традиций) и говорю, сводя все к шутке: ну, знаете, во времена Потопа это было просто необходимо. Демографическая яма. Потом Восток, полигамия… Там любой уважающий себя человек по несколько женщин имел. И имеет, что характерно. Царь Соломон, арабские шейхи… Слыхали, в Ингушетии многоженство разрешили?
Посмеялись. Потом немного помолчали, и я спросил, кивая на комп: а вы чем тут занимаетесь? Он говорит: да так, ничем, в общем. Это хобби. Раньше я был членом партии “Либеральная Россия” и издал “Черную книгу коммунизма”, знаете такую? Ленин, Сталин, то да се. - Слышал, говорю. Были такие. - А про партию нашу, говорит, слышали? - Нет, Боже упаси. - Ну, понятно. Опять помолчали. Я говорю: сколько набрали-то на выборах? Он так спокойно: ноль-семь процента. Я говорю: то-то же. Черная книга. Еще чего-то хотите? Чаю, может, или водки?
А там еще неподалеку, в уголке, очень симпатичная девушка сидела. Темненькая, почти мулаточка, совсем молоденькая, вся книжками обложилась, и она немножко слушала наш разговор и улыбалась так, поглядывая в нашу сторону. Шутим же. И я посмотрел, что она читает. На столе Карл Густав Юнг (! - неплохое чтение для молодой женщины), а в руках - не видно что. Психологичка, наверное. Я говорю: бросьте, Николай (его так звали), вот смысл и вот проценты. - И показываю на мулаточку. - А “Либеральная Россия”, “Черная книга” - это как-то грустно. Издавайте хоть голубую, все равно люди за “медведей” проголосуют. Правильно говорю, девушка?
