Макар Троичанин - Шесть дней, которые потрясли мой мир. Повесть
Так прошёл третий мой счастливейший из дней жизни.
- 6 -
Наутро замолотил дождь.
То ли хлюпающие по лужам капли, то ли смачный шелест мокрой листвы, то ли пригоршни мелких брызг, забрасываемых ветром на стёкла полуоткрытого на ночь окна, то ли посвежевший воздух, насыщенный холодными густыми парами и обеднённый озоном, то ли выработавшийся за бесконечно долгие годы ненавистный рефлекс раннего пробуждения на работу, то ли чувство щемящее-тягучей тоски, заволакивающее мою душу в последнее время всё чаще и чаще, то ли ещё какая тревожная напасть, но только проснулся я рано и долго бездумно глядел на низко несущиеся за окном серо-свинцовые тучи, ёжась в тёплой постели от брызг косых струй дождя, заливающих уже и так мокрый подоконник. Под ним скопилась приличная лужа, отползающая живой амёбой внутрь спальни, но вставать и препятствовать ей не хотелось. Меня обуяла вдруг меланхолия, и мне, в общем-то, подвижному и активному в жизни, не хотелось этого состояния лишаться. Вспомнить бы, как она, какие-нибудь стихи к настроению, всплакнуть вместе с небом, но не оказалось во мне ни нужных рифм, ни облегчающих слёз. Тем более, что мелахюндрия быстро сменилась голодом, а у меня в доме – шаром покати. Вот жизнь-балалайка: потосковать бы всласть, а никак, есть хочется.
Встал, подошёл к окну, съёжившись от прохлады и стараясь не влезть в натёкшую воду, посмотрел на низкие переполненные дождём тучи, с трудом удерживающиеся в выси да и то, наверное, от инерции быстрого движения под сильным порывистым ветром. Похоже, зарядило надолго. Во всяком случае, на сегодня пикники и турвылазки отменяются. Естественно, захотелось пива. Чёрт! Не поинтересовался, как она относится к его запаху из моего рта. И не спросишь: спит, как сурок, без задних ног, нисколько не беспокоясь, что мою душу обуревает тоска, а желудок – голод. Придётся с пивом потерпеть.
Не спеша оделся, всунул ноги в любимые резиновые сапоги, большие нужных на два размера, прихватил женин цветастый зонтик и потопал за килокалориями, мечтая о единственном в городе сорте колбасы – докторской. Хороша с чесночком! Чёрт! Чеснок уж точно нельзя. Придётся с горчицей. Лишь бы хлеб достался свежий, не вчерашний, который мне всегда подсовывают, пользуясь явной лопоушностью. Не люблю я обычно собачиться с тучными от нездоровой жизни продавщицами, а в этот раз пересилил свою интеллигентность и, полаявшись всласть под погоду, выцарапал-таки пару свеженьких буханок. И мне, и продавщице приятно – пообщались. Взял и пару палок докторской, сделанной по рецепту дистрофиков из крахмала и кишок, столько же сдохших с голодухи куриных юнцов, которым не помогли в поисках жратвы непомерно длинные ноги и бледные острые гребни, целых три десятка мелких яиц с лиловым штампом « 1 с «, выброшенных, по всей вероятности, до срока голодными подружками сдохших квочей, взял и неожиданно появившееся бледно-жёлтое масло с белыми внутренними полосками, досталась и сметана. В общем, похватал всё, на чём останавливались голодные глаза, благо не прошла ещё и неделя моего одиночества, и суточные, оставленные женой впритык на две недели, ещё были. В отличие от неё, я никогда не мог с ними поладить, и они помимо моей воли уплывали сразу, как только заводились, да и отвык я за два года подкаблучного существования обращаться с деньгами.
Возвращаюсь, весело разбрызгивая лужи, нисколечко не заботясь куда ступить, а она уже встречает. Нет, не подумайте дурного, не жена, а – ОНА!
- Мороженое принёс? – спрашивает требовательно.
Меня словно доской по темечку плашмя стукнуло: я ж тёрся около мороженщицы в засопливленном фартуке, даже мысля проскальзывала – взять. Это ж она сигнализировала, а я отвлёкся чем-то, не взял, лопух. Протягиваю ей полную сумку, а сам разворачиваюсь – и бегом назад. Принёс целый килограмм в полиэтиленовом мешочке, у нас его на развес продают. Чего мелочиться, по каким-то бумажным стаканчикам стограммовым размазывать? Всё равно выкладывать в чай. Да и нормальными ложками удобнее есть, чем щепочками, что в областном центре издевательски подают: в рот тянешь, а оно – шмяк! – и соскользнуло на ботинок. А то и на штаны. Доказывай тогда дома происхождение пятна.
Посмеялась она таре, но ополовинила по-нашему, а я чаю попил с привычным бутером из колбасы и масла, потом сообщает:
- Нам доверили обед сварганить.
Врёт, конечно, потому что я знаю невысокое мнение соседки о моих кулинарных способностях, а всё равно приятно, что без меня не хочет обойтись. Я согласен даже что-нибудь вроде носовых платков простирнуть и пол помыть на веранде, только бы вдвоём, бок о бок.
- Ты что умеешь делать? – интересуется моей теоретической подготовкой.
Я сразу же, без ложных самомнений и стыдливости, удивил её:
- Са-а-андвичи, - говорю с небольшой гундосостью, - с колбасой.
Вижу: сразу проняло, заинтересовалась дальше:
- А ещё? – выпытывает мои недюжинные познания и способности.
- С колбасой и маслом, - удваиваю свои кулинарные секреты.
- Так, - удовлетворена она, но всё же, настырная, хочет совсем опорожнить мою копилку кулинарных тайн. – А ещё?
- Яичницу с луком, - выкладываю без сожаления последний секрет и не успеваю поторжествовать от её удивления, как она фыркает:
- Фу! – и морщится.
Тут же понимаю, что переборщил с деликатесами и быстренько сдаю назад.
- Но я уже отвыкаю. Даже, можно сказать, совсем отвык от лука.
Тогда она успокаивается и, выведав всё, что ей надо, и проигнорировав мои профессиональные таланты, постановляет:
- Будешь чистить картошку. Только чтобы без глазков! Ясно? Проверю.
- Бу сделано! – мирюсь с несправедливостью и низкооплачиваемой черновой работой.
А затеяли мы, оказывается, борщ с мясом и картошку жареную с колбасой жареной. Но я сразу же передумал и настоял, чтобы колбасу заменили на добытых мною куро-цыплят, иначе будущее меню выглядело благородно: борщ по-украински, птица с картофелем во фритюре и чай по-грузински. Пока чистил картошку, слюнями изошёл.
Только всё взгромоздили на электроплиту в их кухне, где я не раз подкармливался, обвык, а теперь чувствовал скованность, будто это её квартира, и я у неё впервые в гостях, как заявился - не запылился под дождём – мой приятель с дежурной трёхлитровкой пива. Шёл уже двенадцатый час.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, - чёрт бы тебя побрал вместе с твоим пивом.
А она – само благодушие.
- Заходите, - журчит, - обедать с нами будете.
Ему бы, идиоту, отказаться, а он, ошалев от непривычной доброжелательности, протягивает ей вместо меня банку и мямлит:
- Вот, пиво принёс.
- И хорошо, - хвалит она, вгоняя пивоноса в краску. – Мы его пока в холодильник спрячем. Идите, пока варится-жарится, в комнату.
И идёт первой, он – за ней, я – следом. Дал ему тычка в бок, хоть душу отвёл. А он лыбится, оборачиваясь, что лещ занюханный, ни приличия, ни совести, а ещё руководитель советского предприятия. Даже стыдно за него. По-дружески помогаю всё же выйти из неприятного положения.
- Тебе, - говорю строго, - наверное, нельзя и на минуту оставлять ответственное производство?
А он, щучонок паршивый, расквасился совсем, будто в одиночку уже выжрал трёхлитровку, противоречит, словно ему и на самом деле рады.
- Не, сегодня у нас климатический простой.
- Так и валил бы в коллектив, - грублю в открытую, - рассказал бы о безысходном положении трудящихся Эфиопии и о задачах, поставленных последним съездом женщин.
Бесполезно! Заклинило его здесь, бесстыжесть свою снова выказывает
- Я им с утра ещё на два литра в счёт прогрессивки отпустил и ушёл пораньше, чтобы разбежались. Теперь уж точно никого, кроме сторожихи, нет.
- Стараешься, стараешься, - говорю в сердцах в пространство, - чтобы скорее вступить в коммунизм, а такие вот только и делают, что тормозят наше стремительное движение.
Наконец-то, его проняло, отвечает:
- Я ж не знал, что ты не один. Думал – спишь.
Машу рукой в сердцах, прощая стечение обстоятельств, но тонус падает, несмотря на умопомрачающие и желудкоспазмосжимающие запахи из кухни. Смирившись, жду близкого обеда, потеряв целых полдня и надеясь, что после него приятель отвалит, и мы останемся вдвоём. А пока треплемся обо всём и ни о чём толком.
Тётка с мужем ахали и охали, нахваливая обед, она кивала на меня, как на шефа, а они в ответ обещали похлопотать о моей реабилитации у жены, скромно намякивая, чтобы я не забывался с племянницей, не разевал рот на чужой каравай. Пошамав, немного побалакали с соседом о нашем жестяном производстве, которое, как ни странно, нисколько не потеряло от отсутствия моего присутствия, подышали утихающим дождичком на крыльце-веранде, и трудяги, стесняясь своего главного инженера, вовремя заспешили на посудное предприятие. А мы снова остались втроём. Приятель сделал было робкую попытку смыться, но она остановила:
