Надя Лоули - Брачный транзит Москва-Париж-Лондон
— А Света?
— Ну, видишь ли… Ей скорее всего в понедельник откажут. Слишком много мелких грешков за ней водится.
Алька молчала, переваривая полученную информацию.
— А что будет, если я просто не пойду на собеседование?
В голосе Игоря звучали одновременно увещевание и угроза:
— Не рекомендую, Аличка. Лучше пойти и там уже отказать под каким-нибудь предлогом. И вообще, сначала надо послушать, что тебе скажут. Дать отрицательный ответ никогда не поздно.
И он пошел к иностранцам в другом конце зала, как бы давая понять, что тема исчерпана.
Алька, подхватив рюкзачок, направилась к выходу.
— Спасибо за добрый совет!
Игорь, никак не ожидавший, что Алька так быстро уйдет, догнал ее уже у лифта:
— Не советую отказываться. Хорошие заработки и официальная крыша — это на улице не валяется. Лучше сходи. Все равно житья тебе в Москве не будет. — Он зло посмотрел Альке в глаза. — Им про тебя все известно.
Алька замерла на месте.
— Известно — что?
— Что ты в бегах из Ленинграда!
Непонятно было, он блефует или правда им все известно.
Дверцы лифта раскрылись, и Алька, как ошпаренная, заскочила внутрь.
— Не делай глупости! — еще успел крикнуть ей Игорь, и лифт мягко пошел вниз.
Москву опоясывал августовский густой закат. Домой идти не хотелось. Настроение было подавленным, а перспективы совершенно туманными.
И что же теперь делать? Собирать манатки и валить домой, в Питер? Так рука Кремля везде достанет. Алька бросила недобрый взгляд на рубиновые, точно кровью налитые, звезды. Вот влипла так влипла.
Или как в том анекдоте? Если вас насилуют в кустах, то расслабьтесь и получите максимум удовольствия…
Может, и впрямь посмотреть на все это как на сбор материала для книги? Точно, умница. А потом тебя вместе с этой книгой отправят на сто первый километр. Или в асфальт закатают.
Альке захотелось совершить какой-нибудь безрассудный поступок (будто все предыдущие были рассудительные). Например, закричать во всю глотку или разбить витрину магазина. Это желание было настолько сильным, что она испугалась.
Она вышла на площадь Свердлова. Над «Метрополем» парила, почти сливаясь с вечереющим небом, принцесса Греза. Эх, воспарить бы так же и унестись далеко-далеко от всех этих проблем, не имеющих ничего общего с нормальной человеческой жизнью.
Впереди маячил памятник Железному Феликсу. Алька сплюнула про себя и развернулась в обратную сторону.
В Александровском саду еще вовсю гулял народ. И правда, в такой вечер трудно было усидеть дома. Алька с тоской глядела на влюбленные парочки, на молодых мамаш с колясками… Милая, простая и такая недосягаемая для нее жизнь.
Она села на свободную скамеечку. Сейчас бы на метлу да рвануть куда подальше, исступленно повторяя: «Невидима и свободна!» Так нет же, будет гнить здесь…
Алька почувствовала, что копившиеся весь день слезы наконец-то покатились по щекам. Так и сидела, едва всхлипывая и вытирая ладонью мокрые щеки.
Внезапно прямо перед ее носом возникла рука с идеально белым носовым платком. Икнув от неожиданности, Алька подняла глаза на хозяина руки. Высок, скорее некрасив, чем красив, но зато море мужского обаяния. Этого нельзя было не почувствовать. Она взяла платок и благодарно кивнула незнакомцу.
— Могу я что-то еще для вас сделать?
— Спасибо. Меня зовут Александра. И вы можете присесть. Если хотите, конечно.
— А меня зовут Кристиан. Мне показалось, что вы нуждаетесь в помощи.
Еще бы, конечно нуждается. Однако не говорить же этому добросердечному (ну, не для того же, чтоб ее «снять», он тут ей сопли утирает) человеку с ярко выраженным французским акцентом, что ее вот-вот завербует КГБ и вообще неизвестно чем вся ее молодая непутевая жизнь закончится.
Слезы покатились по Алькиным щекам с новой силой. Кристиан сел рядом и стал ласково похлопывать ее по вздрагивающей спине. Это, как ни странно, возымело действие. Алька успокоилась, пригладила волосы и собралась уходить.
— Я постираю платок, и если вы мне дадите свой телефон, то верну его на днях.
— Нет причин для беспокойства. Но мне не хотелось бы вас отпускать в таком состоянии.
— А вы что, из Армии спасения? — Алька улыбнулась впервые за этот вечер.
— Нет. Определенно нет. Но вам я хочу помочь.
— А вы кто?
— Я музыкант. Два года назад я закончил вашу Консерваторию. Композиторское отделение. А сейчас приехал на стажировку к своему профессору. Я иду с занятия. Вот решил немного прогуляться. Я живу тут рядом.
Алька оглянулась. Вроде никаких сколь-нибудь жилых зданий, кроме Кремля и мавзолея, поблизости не было. По Алькиному шальному взгляду он понял ход ее мысли.
— О нет. Совсем не это. У меня маленький номер в «Национале». Это удобно — Консерватория рядом. Простите, но у меня тут не так много друзей, не могли бы вы со мной поужинать? В ресторане гостиницы вполне прилично кормят.
«Как хорошо, что он живет не в „Интуристе“, тогда точно пришлось бы отказаться. А в „Национале“ я была всего пару раз, и то случайно. Ну кого я там могу встретить? — подумала Алька и хмыкнула: — Разве что пару знакомых потаскух».
— Это означает «да»? — Кристиан смотрел на нее добрыми карими глазами.
— Я одета как-то не очень для ресторана…
— О, вы, русские, слишком много значения придаете условностям. Есть вещи более важные.
Для иностранца он отлично, просто отлично формулировал свои мысли. Вот тебе и гуманитарий, сочинитель. Хотя как это там было у классика? «Поверить алгеброй гармонию?»
Через час, после четвертой рюмки водки, Алька почувствовала, что ее отпустило. К тому же у нее проснулся просто волчий аппетит. Котлеты по-киевски она умяла в считанные секунды. А салат и вовсе пролетел незамеченным.
Перехватив сочувственный взгляд Кристиана, Алька сказала с оправдательной интонацией, что вообще-то она обычно так на еду не набрасывается, но сегодня с утра ничего не ела, а день был очень трудный. Потом она рассказывала ему про Екатерину Великую и Ленинград, про Университет и работу в «Смене». А он рассказывал Альке про мост Мирабо в Париже, разноязыкую толпу на Монпарнасе и свою музыку. Потом они пили шампанское и танцевали.
Потом он пригласил ее к себе в номер, и Алька мгновенно протрезвела от ужаса: в номер к иностранцу? А может, это все провокация? Но она посмотрела на доброе, открытое лицо Кристиана и устыдилась своих мыслей.
Потом они опять танцевали, и Алька чувствовала, что объятия Кристиана ее успокаивают. Что ей совсем не хочется покидать это место — его объятия.
Потом они заказали такси и поехали к Альке, и она даже не могла целоваться в машине, потому что после пережитых волнении и всего выпитого засыпала прямо на плече Кристиана.
Проснулись они одновременно. Солнце светило прямо в глаза. Внизу, во дворе, звенели детские голоса. Было воскресенье. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Оба чувствовали себя легко и свободно.
— Алекс, если ты мне скажешь, где у тебя чашки, я принесу тебе кофе в постель.
Так у нее появилось третье, после Александры и Альки, имя.
Пока Кристиан звенел посудой на кухне, Алька перебирала в памяти события вчерашнего дня. Кажется, она была услышана. Кажется, провидение послало ей помощь в образе этого добросердечного милого француза. Теперь будет, наверно, не так страшно. Страшно? И тут Алька вспомнила — завтра же понедельник!
Она встала, накинула на голое тело рубашку Кристиана и пошлепала босыми ногами на кухню. Там Кристиан сервировал маленький поднос. «Господи, где он его взял? Я раньше его тут вроде не видела». (Впрочем, хозяйственность не относилась к числу Алькиных добродетелей.)
— Ты почему встала? У меня все готово. — Он посмотрел на Алькино потухшее лицо, увидел вчерашнюю тоску в ее глазах. — Кажется, ты хочешь мне что-то рассказать.
Не то чтобы Алька сильно этого хотела, но не рассказать тоже не могла. Она чувствовала, что Кристиан сейчас, может быть, единственный ее шанс на спасение. Она тяжело вздохнула, уселась на табуретку и понуро опустила голову.
Кристиан приподнял за подбородок ее лицо, отвел со лба светлые пряди.
— Я слушаю, Алекс.
И она рассказала ему все. Про Стефана, про его друзей, про чудовищный долг, про то, как она попала в Москву и чем тут занималась. Про вчерашний вечер в ресторане «Арбат» и ночную беседу с комитетчиком. Всё. С деталями и без купюр.
Кофе совсем остыл. Кристиан выплеснул его в раковину и заново накрыл уже на столе.
— Завтра мы пойдем туда вместе.
— Да ты что! Заметут обоих!
— Заметут?
— Ну, арестуют.
— Алекс, но я все же гражданин другой страны. И потом — «перестройка».
