Надя Лоули - Брачный транзит Москва-Париж-Лондон
Екатерину Великую подхоронили к мужу. Тогда, в сорок четвертом, устанавливая оградку, Екатерина Великая застолбила место и для себя. Но место это спустя двадцать лет занял ее сын, Алькин отец. Теперь на красивом куске черного с серыми прожилками мрамора было написано: «Александр и Екатерина Захаровы». И даты.
— Ну вот, Ритка, а меня зароют где-нибудь на лондонщине. Весело, а? — Алька огляделась вокруг. — Теснотища-то какая, ногу поставить негде. Вся жизнь совдеповская прошла в коммуналке, померли — тоже в коммуналке оказались. Так же пестро, так же вкривь и вкось.
— Ничего, Алечка, вон, метрах в ста отсюда, «новорусские» могилки, так там есть где разгуляться, — утешила подругу Ритка.
Потом они зашли в старый деревянный храм, поставили свечки за упокой, и на душе стало как-то попросторнее, полегче.
А вот с утра Альку опять «забрало».
Наконец ее скулеж надоел решительно настроенной Рите, она скомандовала: «Одевайсь!» — и сама первая побежала натягивать кашемировый джемпер, Алькин подарок.
Алька слегка подвела немного припухшие после недавних слез глаза, чуть нарумянила скулы («А то как бледная спирохета»), собрала волосы в высокую прическу, надела элегантный брючный костюмчик от Кардена и была готова.
Через час они были на Каменноостровском, у входа в высокое серое здание, два верхних этажа которого принадлежали издательству «Северная Столица».
Алька застопорилась у входа.
— Не дрейфь, подруга, готовь свой опус. — Ритка довольно хохотнула.
— Легко смеяться-то. — Алька собралась с духом и гордо прошествовала мимо вахтера, ражего детины в форме защитного цвета. — Да, это тебе, Риточка, не «Лениздат».
Приветливая секретарша предложила им снять верхнюю одежду, сообщила директору, какие к нему посетители, и пригласила их с Риткой в кабинет.
В просторном светлом помещении вдоль стен стояли дорогие книжные шкафы. За тонированными стеклами мерцали золоченые корешки. Письменный стол красного дерева занимал пространство между двумя окнами, которые выходили на Петропавловку, и золотой шпиль собора тоже мерцал в лучах низкого зимнего солнца, как корешок дорогого фолианта. Сбоку стоял журнальный столик и кожаные кресла возле него.
В кабинете неуловимо и приятно пахло чем-то уже знакомым Альке. От стола навстречу вошедшим шагнул высокий мужчина. Блеснула тонкая золотая оправа очков.
Алька в растерянности остановилась.
— Миша?!
Через секунду Мишель-«холодник» обнял Альку и, прижав к себе, чуть-чуть оторвал от пола.
— Алечка, душа моя, как же долго мы не виделись!
Алька машинально закрыла лицо руками, словно старалась спрятаться: двадцать лет прошло, и она уже не та девочка, которую он запомнил в день их последней встречи на углу Невского и Садовой.
Мишель правильно понял этот жест. Отвел от ее лица руки, поцеловал в щеку:
— Ты совсем не изменилась. Даже лучше стала. Высокий стиль. Молодец.
Ритка в полном удовлетворении наблюдала за делом рук своих.
Повернувшись к подруге, Алька спросила:
— Так это ты все состроила?!
— А что прикажете делать? — Рита скромно опустила глаза. — Должна же и бедная девушка свое удовольствие от жизни поиметь?
Мишель усадил их в кресла, велел секретарше принести чай.
Алька еще раз окинула взглядом кабинет, встала, подошла к письменному столу. Что-то не давало ей покоя. Сбоку, возле компьютера, она увидела пачку бумаги «верже» и тут же поняла, откуда здесь этот запах: так пахло от присланного незнакомцем письма…
Она обернулась к Мишелю. Тот засмеялся, виновато опустил голову.
— Ну да, я это, Алечка, я. Духу не хватило позвонить, вот и написал. Боялся, знаешь: вдруг старая любовь взыграет. Я ж тогда, двадцать-то лет назад, еле в себя пришел. Хотел даже ехать в Москву, тебя разыскивать. Да никто адреса не знал. Теперь у меня сын и жена… Все по-взрослому. Они сейчас на Кипре. Я письмо для тебя оставил, а потом струсил, как мальчишка. Включил автоответчик. Тогда Рита сказала, что приведет тебя и что ты книгу написала. — Он ударил ладонями по коленям и сменил тон на шутливый. — Однако, уважаемый автор, покажите, с чем пожаловали.
Алька достала из сумки папку.
— Там и про тебя есть, Мишель…
— Ого, неужели увековечила?
— И тебя, и Ритусю, и Екатерину Великую, всех. Ну, по мере скромных наших сил, разумеется.
— Так это ж надо отметить. Собирайтесь-ка, девушки, сегодня я вас гуляю. Есть тут недалеко место, где и вкусно, и, главное, красиво. По спецзаказу — для гостей нашего города. — Он мигнул в сторону Альки.
И вскоре они уже проехали мимо Петропавловки, через Тучков мост выехали к Бирже, оттуда свернули на Университетскую набережную. Прямо перед ними, за мостом Лейтенанта Шмидта, садилось огромное, по-зимнему красное, без короны, солнце, и видно было, что воздух над городом ясный и морозный.
Возле Румянцевского садика Мишель развернул свой «крайслер», и по пандусу они съехали к самой Неве, к причалу, возле которого стоял небольшой белый корабль, украшенный по периметру мигающими лампочками.
— Что это, Мишка, за крейсер «Аврора», загримированный под елку? — Ритка в модных ресторанах была профаном и поэтому могла себе позволить поиздеваться.
В сопровождении одетого в морскую форму официанта они поднялись на вторую палубу, прошли ее до конца и по крутой лестнице спустились вниз. Там, в самом носу корабля, уже был сервирован стол.
Мишель оказался прав: лучших декораций для этого вечера, последнего перед Алькиным отлетом, и придумать было нельзя.
Белая крахмальная скатерть казалась кусочком льдины, отколовшимся от сплошной ледяной поверхности Невы. Большие, в человеческий рост, окна делали границу между помещением и пространством снаружи совершенно иллюзорной: казалось, сделаешь шаг — и окажешься на невском льду. И хотя корабль стоял, было впечатление, что они движутся в стремительно наступающих зимних сумерках.
— Как красиво, Мишечка. — В Алькиных глазах показались слезы. — Спасибо тебе. Я и не заслужила такого. — Непонятно было, что она имела в виду: Мишину к ней любовь, пронесенную-таки через время, или сказочный городской ландшафт, частью которого они себя вдруг почувствовали.
— Неправда твоя, Алечка. Все мы заслужили то, что имеем. Вон у Ритки чудный сын растет. Я всю жизнь с ума сходил по книгам, теперь сам их делаю. А ты… Ну, Алька, ты — это ты. Вот за это и выпьем.
Посетителей в этот будний день в ресторане почти не было. Тихо играла музыка, верхний свет был притушен, на столе горели свечи, а снаружи, в окончательных уже сумерках, парили подсвеченные мосты и дворцы.
Они сидели, вспоминали прошлое, за что-то без конца благодарили друг друга, пили за успех Алькиной книги и чувствовали себя счастливыми от того тихого, почти родственного друг к другу чувства, которое так хорошо знакомо людям, проведшим вместе молодость.
Завтра, в четыре дня, Алька улетала самолетом Британских авиалиний.
Алька смотрела в иллюминатор: небо над Европой было чистым, редкие легкие облака отбрасывали на землю стремительные тени. Оставался час полета. Дальше — аэропорт Хитроу. Ричард. Дорога домой. Дом. Как хорошо!
Вчера ночью, после ресторана, она, лежа в постели, еще и еще раз прокручивала в памяти все впечатления последних двух недель. Ей казалось, что-то еще не завершено, еще одна секунда, еще одно душевное усилие — и все произойдет, все окончательно встанет на свои места: два живущих в разном времени человека — Алька Захарова из прошлого и Александра Стюарт из настоящего — соединятся в одной точке пространства — ее сердце. И тогда ее двухнедельное путешествие действительно завершится.
И вот сейчас, на высоте десяти километров над землей, она почувствовала, что сердце ее приняло в себя все и все вместило, и, значит, можно было жить дальше.
