Дидье Ковеларт - Принцип Полины
— Сожалею, — сказал я Раймону, возвращая ему газету, закапанную вареньем.
В другое время подобная статья обеспечила бы мне изжогу и бессонницу на неделю. Но сейчас мне было на нее плевать с высокой колокольни. Спасибо, Полина Сорг.
— Он настоял на том, чтобы лично проводить вас к поезду, в порядке извинения, — сообщил мне Раймон торжественным тоном.
— Журналист? — удивился я.
— Нет, президент. Я вас не тороплю, но поезд в 10.43. У вас осталось пять минут, если хотите принять душ.
Я отодвинул стул. Он удержал меня. Глаза его блестели, улыбка подрагивала.
— Знаете, моя Жанна, с ней не всегда легко, но она настоящая чародейка. Фея. Она чувствует скрытые в людях обещания. Полина и Максим — ее дети, должны были бы ими быть вместо этого паршивца, который… ну да ладно… Ну вот, и она так счастлива, что они к вам прониклись. И потом, вот что я вам скажу, не сочтите за похвальбу: все, что она сделала для меня, мсье Фарриоль, она может сделать и для вас. Она такая — превращает тыквы в прекрасных принцев. Вас ждет большое будущее.
Я поблагодарил его и побежал под холодный душ: бак успели изрядно опустошить, пока я спал.
— Раймон, упакуй пока его подарок!
* * *Пять минут спустя я в своей вчерашней одежде, зажав между ног мой жуткий портрет в прозрачном пластике, томился ожиданием перед витриной между чародейкой и ее старым прекрасным принцем. Лучезарное солнце заливало безупречно расчищенную стоянку, ослепительные горы вырисовывались на фоне безоблачного неба, и мне было почти жарко в теплой парке.
— Вы уверены, что я не опоздаю на 10.43? — спросил я, глядя на часы.
— Если опоздаете, он отправит вас в Париж на машине, уж это-то он может для вас сделать, — отозвалась Жанна Вуазен. Она стояла, скрестив руки на груди, в позе потерпевшей, ожидающей обещанного возмещения ущерба.
У меня вытянулось лицо. Весьма приятное искушение не давало мне покоя последние четверть часа. Допустим, я опаздываю на поезд до Бург-ан-Бресс и — перст судьбы — перебегаю на соседний перрон, чтобы вскочить в экспресс до Гренобля. «Галери Лафайет», парфюмерный отдел, здравствуйте, Полина, у вас есть Habit Rouge от Герлен? Это все, что я запомнил из вашего письма, уж не обессудьте.
В 10.31 длинный бутылочного цвета автомобиль, горделиво поблескивая решеткой радиатора, подкатил и остановился перед нами.
— «Даймлер Соверен Дабл Сикс», модель 1972 года, — шепнул мне на ухо Раймон с неподдельным почтением.
Я и сам узнал. Только хромированная решетка радиатора цвета корицы позволяет опытному глазу отличить его от менее утонченного «Ягуара ХЛ2» с тем же мотором и кузовом. Когда-то в Тионвилле я долго пытался отреставрировать отцовский «Рено 4CV» и остался с тех пор подписчиком «Авторетро». Я спросил Раймона, увлекается ли он, как и я, старыми машинами.
— Нет, просто вспомнилось, — улыбнулся он, взяв за руку свою Жанну. — Максим возил нас обедать в казино в Эксле-Бен — в прошлом году, на нашу пятую годовщину.
Новый водитель выскочил из лимузина и поспешил открыть левую заднюю дверцу передо мной, а правую — перед моей хозяйкой.
— Счастливого пути! — крикнул Раймон, махая рукой.
Обивка из бежевой кожи погрузила меня в атмосферу английского бара с лакированными панелями и хрустальными бокалами. Робер Сонназ — очки сдвинуты на седую гриву, в углу рта зажата трубка — приветствовал нас сердечным прищуром, не переставая орать в телефон, зажатый между ухом и воротником кашемирового пальто.
— А я вам говорю, это безобразие, старина! Право на ответ можете засунуть себе в задницу! Я требую немедленного увольнения автора, хвалебного и обстоятельного отзыва на книгу лауреата, портрета мадам Вуазен и трех бесплатных колонок на рекламной полосе. Иначе сами знаете, какие плачевные последствия это будет иметь для вашей редколлегии. Я не желаю вам всего доброго, Шамбер.
Президент протянул трубку водителю — машина в этот момент входила в поворот, — приказав ему распутать провод, прежде чем вешать, — невыносимо, что приходится каждый раз повторять одно и то же.
— Если бы вы знали, как мне не хватает Максима, — вздохнул он, закончив, и похлопал по локтю мою хозяйку.
— Мне не очень понравилось ваше выступление в местных новостях, — буркнула она в ответ.
— Все улажено, — отрезал политик, повернувшись к картине, зажатой между моими коленями.
Он сравнил портрет с оригиналом и крепко пожал мне руку:
— Здравствуйте, молодой человек, очень рад и весьма сожалею. Местная пресса воздаст вам должное завтра же, а если потребуется, я подключу наших друзей из «Фигаро».
Вместо ответа я поинтересовался, сколько бензина потребляет его двенадцатицилиндровый. Его, похоже, восхитили такие познания, неожиданные у парижанина без гроша в кармане, одетого из супермаркета «Карефур».
— Двадцать пять литров в городе, — приосанился он. — Но спешу вас успокоить: по примеру нашего генерала[11] я считаю долгом чести оплачивать из своего кармана топливо на мои личные нужды. А когда мои противники упрекают меня, что я-де не покупаю французскую продукцию, я отвечаю, что в свое время Свободная Франция в Лондоне ездила на продукции английской, тогда как французское автомобилестроение было под пятой немецкого оккупанта.
До меня уже дошли самые лучшие отзывы о вашем выступлении. Максим был в восторге.
Я вздрогнул.
— Вы с ним говорили?
— Я знаю, как на него давят, и глубоко ценю его верность, он, должно быть, и сам вам об этом сказал. Но я не из тех, кто сидит сложа руки. Скотч? Да, знаю, еще рано, но в поезде отоспитесь. А мне предстоит открывать ясли.
— Я не буду, спасибо, — отказалась мадам Вуазен. — У меня работа.
Он достал бутылку «Гленфиддиша», спрятанную в кармане дверцы с моей стороны, и наполнил два хрустальных бокала на откидном столике, оказавшемся в спинке сиденья передо мной.
— За литературу! — провозгласил он с лирической ноткой. — И за правосудие.
Мы чокнулись. Тут зазвонил телефон. Он наклонился вперед, чтобы снять трубку. Речь шла о будущем технополисе и подъездной дороге, которую дорожно-строительная компания отказывалась строить по предложенной цене. Сонназ надел очки, достал калькулятор и решил вопрос в свою пользу за три минуты, отделявшие нас от вокзала.
— Я много вкладываю в микропроцессоры, — доверительно сообщил он мне, повесив трубку. — За ними будущее. Мой технополис будет французской Кремниевой долиной. Необходимо помешать утечке молодых талантов, таких как Полина.
В его взгляде, когда он произносил эти три слога, отразилось так много чувств, что я отвел глаза, допивая скотч. И чуть не поперхнулся, когда он добавил:
— Она звонила мне сегодня, рассказала о вашем замысле книги.
— Пойду поменяю билет, — сказала мадам Вуазен, открывая дверцу.
Я собрался было последовать за ней, но Сонназ удержал меня:
— Ваш поезд опаздывает на десять минут. Без вас он все равно не уедет.
Гааза за стеклами очков в роговой оправе блестели, взгляд был спокойный и твердый, — взгляд человека, которому ни в чем не отказывают.
— Идите возьмите корзину с завтраком в «Герцоге Савойском», — велел он водителю.
Тот выключил зажигание и порысил в ресторан напротив.
Когда мы остались одни, президент повернулся ко мне вполоборота и ткнул пальцем в мое колено, словно показывая место на карте.
— Ну что, молодой человек, вас все это вдохновляет?
Дым трубки и блики хрусталя на тонированных стеклах очков придавали его лицу трибуна зловещую расплывчатость портрета Дориана Грея.
— Я говорю не только о политическом контексте, этаком Клошмерле[12], что всегда интересует людей. Максим — чудный персонаж, не так ли? А его подруга просто восхитительна.
Современная Пенелопа. Никогда не забуду, как он ее подобрал, в Каннах или в Биаррице, запамятовал, был какой-то съезд. Он спросил, можем ли мы взять ее с собой. Я дал свое благословение. В каком-то смысле я крестный отец их любви.
Я кивнул. «Любовь» в его устах звучала не так уместно, как «крестный отец».
— Итак, если вы видите в их истории материал для книги, знайте: заказ не туристических изданий не входит в компетенцию Генерального совета, но я лично могу вам гарантировать, что все расходы будут оплачены. Через три дня вы получите «дружеское» предложение, не связанное ни с какими структурами и основанное на взаимном доверии. Что до раскрутки книги, в завтрашнем «Эко» вы сможете в полной мере оценить мои возможности. Деголлевские связи все еще действуют, друг мой, и многие сочтут своим долгом поддержать ваш идеал истины.
Я поставил стакан на столик. Щеки у меня пылали, но не из-за скотча. Так, значит, все это: присуждение мне премии, признания Максима, бойкот, обеспеченный снегоуборочной службой, несоразмерная шумиха, поднятая вокруг меня в прессе, — и даже, может быть, моя близость с Полиной, как знать? — было всего лишь постановкой, операцией с целью повязать меня с жертвой судебного заговора?
