Патрик Ковен - «Вертер», этим вечером…
— Альберту все известно, он обо всем догадался. Он — единственное препятствие на пути влюбленных, но он непоколебим как скала. Названный мужем перед Богом, он не отступится. Напротив, именно он руками своего романтичного соперника уладит проблему; он облегчит самоубийство, передав Вертеру оружие, о котором тот просит… Оперные роли постоянно преподносят нам сюрпризы, дорогой Натале. Двадцать лет своей жизни я играл Альберта, считая его добрым, неприметным малым, однако с некоторых пор стал замечать, что он отъявленный негодяй. Или, проще говоря, убийца. Как и все мы…
— В этом доме все знают «Вертера», господин Натале. На то есть веская причина. Возможно, вы еще не в курсе, но она вас удивит и заинтересует…
Орландо уставился на него. Правильное лицо Крандама слилось с чертами Генриха Фаллена. Настоящий и мнимый Альберты. Нет, они оба были мнимыми. Но который из них в меньшей степени?
— Как-то вечером Эльза уже пела вам отрывок из оперы, но это еще не причина. Она более глубока и более удивительна.
Доволен собой. Вот что было ужаснее всего: Генрих Фаллен, стремясь проникнуть в душу персонажа, в конце концов обо всем догадался. А вот Альберт, как и Ханс Крандам, никогда не изводил себя догадками, они были мужьями по божьему праву. Они не искали смысла жизни — уже сама их жизнь оправдывала существование вселенной. Им было неведомо сомнение, страсть, чувство безнадежности, неуверенности в себе; всем своим весом, всем присутствием они заполняли все отведенное им жизненное пространство. И когда они ощущали угрозу, им было чуждо великодушие, чувство прощения и самопожертвования… Крандам был простодушен и беспощаден.
— В этом доме все знают «Вертера» по одной простой причине. Потому что Шарлота все еще живет здесь.
Даже не взглянув на Каролу, Орландо заметил, как та, склонившись в эту минуту над плечом мужа, чтобы забрать тарелку, вздрогнула.
Натале даже не пытался улыбнуться, он знал, что у него получится лишь жалкое подобие улыбки. Непринужденным движением он откинулся на спинку стула.
— Что ж, я был бы глубоко признателен, если бы вы мне ее представили, — проговорил он.
Крандам засмеялся. Идеальные зубы. В конце концов его карьера завершится на телевидении, в рекламе зубной пасты. Или чего-нибудь еще. Теперь уже улыбались все. Нетер Кюн напевно вздохнул, и его иссиня черный парик отбросил блик света.
Прижав руку к груди, Крандам с напыщенностью плохого актера произнес:
— Господин Натале, позвольте представить вам настоящую Шарлоту.
Его указательный палец обвел всех собравшихся и наконец остановился. Когда Ханс Крандам указал в сторону Хильды Брамс, прабабки, Орландо почудилось, что вокруг, словно от перепада напряжения, померк свет.
Ноготь немощной — это бледное насекомое — вновь принялся теребить скатерть.
Взрыв смеха близняшек.
В памяти тенора всплыли строки из либретто… «Господь, позволь мне рядом быть, невзгоды, радости делить с сим ангелом благословенным…» Глаза прабабки, сидящей напротив него, под стеклами очков отливали металлом… Две глазницы, наполненные ртутью. Орландо быстро подсчитал в уме… Это невозможно, Крандам над ним насмехался. Раз в 1770 году Шарлоте стукнуло двадцать, значит, теперь ей должно было быть около двухсот сорока.
— Перейдемте в салон, — сказала Карола. — Ханс, пожалуйста, разожги огонь, к ночи похолодает.
Орландо почувствовал, что вот-вот взорвется. Пока что он мог справляться с этим легким раздражением, но скоро оно перерастет в бешенство. Заметив это, Карола подошла к нему.
— Все очень просто, я вам объясню.
Крандам деланно улыбнулся.
— Проще простого, — сказал он. — Долгое время считалось, что в основу «Страданий юного Вертера» Гёте положил свои собственные воспоминания. Якобы, в юности он любил замужнюю женщину и едва не покончил жизнь самоубийством. Все это, конечно, чушь: парень был слишком крепким для этого, и до идеи пустить себе пулю в лоб ему было как пешком до Луны. На самом деле он поступил так же, как и все его коллеги-романисты: воспользовался фактами из жизни других.
Орландо поднялся. Карола встала рядом с ним, и Ханс Крандам возглавил шествие в старый салон. На ходу Карола продолжила рассказ, начатый ее мужем. Остальные шли за ними. Резиновый наконечник палки Петера Кюна, соприкасаясь с полом, издал звук, похожий на чавканье вантуза.
— Эти факты из жизни других очень просты, — говорила Карола. — Юный студент, дальний друг семьи, втюрился в жену хозяина дома, у которого он поселился.
Они уселись в кресла. Крандам присел на корточки перед камином и чиркнул спичкой. Маргарет забросила ноги на подлокотник кресла и зевнула.
— Не обращайте на меня внимания, — сказала она. — Мне рассказывали эту историю всего лишь раз триста, и обычно для меня — это прекрасное снотворное.
Карола затянулась сигаретой.
— Ее звали Шарлота Хард, — продолжала она. — И именно ее Гёте изобразил в своем романе. Хильда — ее прямая наследница, она приходится ей праправнучкой.
В камине уже разыгралось пламя. Ханс отступил, и на фоне огня его силуэт превратился в мрачную тень. Еще одна характерная черта такого рода персонажей: вещи их обожали, эти люди были умельцами на все руки, и мир подчинялся им беспрекословно. Может быть, именно этот дар и соблазнил Каролу: Ханс Крандам принадлежал к миру приятных, надежных и практичных вещей, и этого было достаточно, чтобы сделать жизнь идеальной, а заодно и невыносимо скучной.
Он подвинул кочергой два полена и повернулся к сидящим в салоне.
— Карола забыла сказать, что и она, как, впрочем, и Маргарет — тоже самые что ни на есть прямые наследницы Шарлоты. Кстати, это многое объясняет, даже больше, чем можно себе представить…
Орландо явно ощутил, что Карола вновь напряглась.
— Думаю, господину Натале это не интересно…
В другом конце комнаты Маргарет Кюн, словно развлекаясь, снова скосила глаза. По лицу Крандама скользнула усмешка.
— Господин Натале, верите ли вы в наследственность?
Карола встала. Пламя окрасило трепещущими алыми отблесками левую половину ее фигуры.
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Потому что я сам верю в нее тверже некуда; во всяком случае, она помогает мне объяснить, почему Карола может жить только здесь и ни в каком другом месте.
«Здесь, не здесь, какая разница? — подумал Орландо. — Повсюду с ней будешь ты, и поэтому переезжать нет смысла: в любом случае перед ее глазами всегда будет мелькать твоя проклятая инженерская рожа».
Все остальные сидели вдоль стен, образовывая что-то вроде правильного полукруга. Таким образом, он и Карола Крандам оказались на авансцене.
— Коньяку? — предложил Крандам. — Это настоящий коньяк, к тому же очень старый. Настоятельно рекомендую попробовать…
Орландо глядел ему вслед, пока тот не скрылся за ширмой из красного бархата. Оттуда донесся его приглушенный голос:
— У меня была должность в Кёльне, служебная квартира с видом на Рейн, с террасой, спускавшейся к самой реке, но Карола решила…
Толстые ковры заглушали звук шагов, однако Крандам умолк, словно инстинктивно почувствовав, что его жена только что вышла из комнаты…
Орландо тоже поднялся. Глаза стариков следили за ним. Холодные каменные глаза, пристальные взгляды маньяков. Даже глаза Ингрид Волленхаус перестали смеяться.
— Карола!
Она остановилась посреди холла, и он нагнал ее. В конце концов должна была наступить развязка. Какой-то студент в 1770 году попал в то же положение, и в этот момент Орландо Натале готов был поклясться, что у той женщины было точно такое же выражение лица, как сейчас у Каролы… Но студент следовал законам: он не отваживался поговорить с мужем, законным и признанным церковью супругом, и в этом была ошибка Вертера: он не хотел уводить жену у мужа. Но с тех пор прошли века, к тому же он не был мечтателем-ветрогоном, да и Альберт был всего лишь специалистом по регулировке карбюраторов инжекторного типа на экспериментальных двигателях. Много всего изменилось в них и вокруг них, поэтому, несмотря на присутствие стариков и ветхость декораций, История уже не могла повториться… На этот раз финал пьесы будет иной.
И вновь он ощутил прохладу ее рук в своих ладонях.
— Нужно уезжать отсюда, — прошептал он. — Не могу объяснить вам почему, но я уверен в этом. Я увезу вас, вы не должны здесь оставаться…
Отблески света и огня, пробиваясь сквозь приоткрытые двери, отражались в зеркалах и до блеска натертой мебели, плясали на их одежде. Платье Каролы расцветилось раскаленными искрами.
— Я сама это чувствую, — сказала она. — Всегда чувствовала… Что-то здесь не так… Увезите меня.
Пряди волос обвивали его пальцы. Именно благодаря этим вьющимся волосам Карола была для него великолепно осязаемой, как ни одна другая женщина. Отныне он не оставит ее ни на секунду. Далекие отблески горящих поленьев мерцали в ее глазах — два крохотных созвездия в изумрудном океане… Ее взгляд был полон любви, и, отражаясь в этом застывшем шторме, Орландо как никогда ощущал себя полным жизни, сил и огня. Ощущения бури и умиротворенности смешались в нем… Раньше он и понятия не имел, какое это счастье — найти кого-то, с кем хочется быть рядом всю оставшуюся жизнь. И когда он открыл это для себя, его переполнило блистательное и пестрое ликование. И причиной всему была женщина.
