Ирина Борисова - Хозяйка
Эта маленькая история, конечно, не показатель, и все же, вспоминая этого влюбленного в западную цивилизацию китайца, я думаю, что и Западу, сплошь состоящему из аутентичных индивидов, есть что позаимствовать у Востока с его жестоким сердцем, у армии атомов, живущих ради идеи: цивилизации приходят и уходят, а рыбы идут за тысячи миль на нерест, морские черепахи плывут откладывать яйца, и стаи птиц рассекают воздух уже миллионы лет.
Форма и содержание
Ах, как хороша эта комната с окнами во всю стену, с крышами петербургских особняков и золотой осенней листвой там внизу, с солнечными лучами, освещающими белые стены, вся такая воздушная и слишком красивая, чтобы в ней жить. Она и предназначена не для жизни, а для сдачи внаем, в мягком белом кресле у окна устроилась ее изящная хозяйка, она снисходительно смотрит на молодую пару, приехавшую из Москвы на выходные, восхищенно озирающуюся по сторонам.
Я воображаю, что, предположим, эта квартира принадлежит мне, и я надену вечернее платье, как в присланном гламурном журнале, куда каким-то образом попал мой рассказ, и усядусь на мягкий пушистый диван, как журнальная красавица-модель, и буду так же хороша (я же только предполагаю!) и — чего дальше? А, ну ясное дело, приходит Он, не знаю, с кем сравнить, потому что мало смотрю телевизор, но и так понятно, каким он должен быть, и что дальше должно произойти в белой воздушной спальне. И тут я сразу думаю, а много ли прибавит эта красота к тому, что будет там происходить, потому что то же самое выходило не хуже и в простенке между фанерным шкафом и вешалкой, и одни с энтузиазмом со мной согласятся, а другие только усмехнутся и скажут, что зелен виноград.
Форма без содержания пуста, но где, интересно, заблудилось у нас содержание? Выставлены в сверкающих витринах унитазы один другого красивее и функциональнее, а недавно мне вообще прислали рекламу новинки — электронного биде с люфтом сидения и автоматическим феном, способного «подарить ни с чем не сравнимое блаженство». Но никто не прислал рекламы умных мыслей, которые должны прийти в голову счастливцу, сидящему на уникальном унитазе, потому что какой же тогда смысл, если последует лишь традиционный результат?
Я недавно встретила женщину, занимающуюся перманентным макияжем. Она с гордостью говорила: «Я делаю лицо!» и хвасталась, что и самых страшных уродин превращает в красоток. Потом, правда, признавалась, что эти искусственные красавицы все равно остаются бродить одинокими. В чем же тут просчет? Или требуется еще и какой-то другой макияж?
Есть реклама туши для ресниц, краски для бровей, теней для оформления глаз, но где реклама прекрасной души, скрывающейся за своим зеркалом? Где реклама любви, в каком разделе ее искать — высоких технологий, развлечений или коммерции?
Строятся дома, выклеиваются арки в комнатах, ванные заполняются стильной сантехникой, создаются чудесные интерьеры, пустые оболочки, в которых предлагается жить. А в этих оболочках двигаются другие, живые оболочки, не осознающие своей незаполненности, морщат лоб в качестве рудиментарного жеста… Бессознательно тоскуют по сути? Изумляются, что я всем этим хочу сказать?
Стол яств
Я люблю, чтобы было мало, чтобы только нужное и ничего лишнего, в шкафу — несколько свитеров и пар штанов, платьев нет — они не функциональны, все ненужное беспощадно выносится к мусорному бачку, новое — тщательно выбирается; в компьютерном ящике — только актуальные письма, ящик регулярно чистится; в реальных ящиках письменного стола — документы и необходимые бумаги, дребедень типа открыток и просроченных гарантийных талонов отслеживается и выбрасывается. Я не люблю залежей и в холодильнике, вдохновленная Майей Гогулан, я мало ем и голодаю, я жую хлебцы и сухофрукты, можно было бы вообще не есть, было бы еще лучше.
Я люблю пустоту: деньги я ценю за возможность платить по счетам и раздавать, я это делаю не из щедрости, а потому что люблю отсутствие. Необходимость покупать, чтобы прибавлялось, повергает меня в тоску, это не относится к книгам и нематериальным категориям типа путешествий — мыслей и впечатлений никогда не бывает много.
Гриша весь окружен вещами — это, Боже упаси, не тряпки, штанов и свитеров у него еще меньше, чем у меня, это предметы производства — станки, дрели, паяльники, установки большие и малые, микропроцессоры, эмуляторы, имитаторы — все это создает картинки на компьютерном экране, освещает ультрафиолетом, сверлит, точит, испускает запахи, дымы и металлические звуки: результатом являются тоже материальные предметы, создаваемые Гришей приборы, за которые люди платят деньги. Гриша любит тратить деньги, ходя в магазин за едой — в сверкающий универсам на углу и в скромную «Пятерочку» под окнами, он несет оттуда тяжелые сумки, которые я разгружаю под неизменные причитания бабушки о том, что мужчин нельзя пускать в магазин — они расточительны. Я открываю дверцу холодильника и заполняю его ярко освещенную внутренность коробочками и пакетиками с маслом, сыром и колбасой — Гриша любит, чтобы было много и что-то существенное: то, что ем я, он называет «не едой», он любит все ощутимое, интенсивное, структурированное, он варит по утрам густую кашу на молоке и ест ее, водя ложкой по огненной поверхности.
Бабушка в своем отношении к материальному скрытна и уклончива, как и во всем остальном: она никогда не скажет: «Да, я люблю колбасу!», на прямой вопрос она отклонится в иную плоскость и ответит, что ест ее потому, что надо принимать лекарства. На самом деле, ее терзают воспитанные социализмом противоречия, с одной стороны колбаса хороша, с другой стороны — разврат, потому что, с ее точки зрения, порядочные люди обязаны быть бедными, и слова «надо экономить» она произносит с убежденностью религиозного фундаменталиста.
Мы едим на кухне за длинным, разложенным с появлением в нашем доме бабушки столом: я — отвлекаясь к телефону, доедая потом, если не забуду, нечто холодное и потерявшее признаки. Гриша ест со страстью, если, не дай Бог, убрать у него из-под носа тарелку, к которой он прицелился, последует взрыв ярости и возмущения, негодование дикаря при отъеме добычи, съесть которую необходимо, чтобы снова охотиться. Бабушка ест со всей серьезностью и торжественностью, данный процесс ее уже никуда не ведет, он конечен и исполнен смысла сам по себе, иногда я вижу в этом замкнутом цикле что-то зловещее.
И мы с Гришей уходим в рабочую комнату: Гриша, восстановив едой израсходованные силы, возвращается к своему многочисленному имуществу, чтобы с его помощью создать что-то еще, добавив в мире от себя к уже имеющемуся многообразию. Я, то ли поев, то ли нет, усаживаюсь к компьютеру творить свои нематериальные делишки, тасовать колоду арендаторов между квартирами — заработать денег, а заодно набраться впечатлений, чтобы предаться потом со спокойной совестью отшелушиванию мира от не необходимых атрибутов и улавливанию неизвестных мне еще закономерностей.
А бабушка остается сидеть одна за столом яств, вспоминать и грустить об ушедшей молодости и голодных временах, защищаться от старости и изобилия мытьем посуды, преобразуя груду грязных тарелок в ряды сверкающей пустоты.
Маленькое счастье
Хорошо водителю маршрутки, когда все пассажиры уселись и передали деньги, и можно чуть-чуть проехать, не дергаясь, не считая монеты и не крутя головой, чтобы передавать сдачу.
Хорошо агенту по аренде, когда набегавшись с привередливым клиентом, поселив его, наконец, в квартиру, она идет по солнышку по нарядной пешеходной зоне с сахарной трубочкой в руке, жмурится от солнечных лучей и на пять минут забывает, что вот придет домой, и одолеют новые проблемы.
Хорошо девочкам-продавщицам выйти на лестницу покурить и пообщаться — обошлись бы и без ядовитого дыма, но противная тетка-супервайзер бдит, чтобы продавцы не кучковались в зале, а сидели как пришитые за стойками и оформляли покупки.
Хорошо когда кончаются напрасные труды, спринтерский забег, когда не знаешь, куда бежать: менеджер по продажам работает-работает, а потом слышит в телефонной трубке, что уже не надо, обошли конкуренты, расстроится, а потом плюнет и пойдет пить кофе с шоколадкой: пусть все зря, а все же — минута свободы, в следующий раз, может, повезет больше.
Хорошо немного отдохнуть — прикорнуть, перекусить, много уже опасно, можно доотдыхаться до того, что не будет денег, белке нельзя остановиться в колесе, можно только понизить скорость.
Вот и счастье не бывает глобальным, а только маленьким парашютиком для затюканного человека — выпялится бабушка в свой сериальчик и перестанет на час кряхтеть и охать, купит школьница в метро за десятку гламурное чтиво и до последней станции забудет о двойке по контрольной.
