Сайра Шах - Мышеловка
— Но что будет, если она умрет? Как я смогу перенести это?
— Я сейчас говорю с вами не как профессионал, но почему бы вам просто не провести немного времени со своим ребенком? — забрасывает удочку доктор Фернандес. — Любите ее, но держитесь немного отстраненно, чтобы можно было безболезненно оторваться от нее, если придет такое время.
***
Мы с Тобиасом лежим на нашей собственной кровати. Никому из нас и в голову прийти не может заняться сексом в такой момент, но нам необходим физический контакт. Несмотря на все наши различия, мы оба ощущаем себя так, будто снова влюбились друг в друга. Наверное, во всем виновата любовь к нашему ребенку, которая не может найти выхода.
Тобиас неминуемо возвращается к теме Ле Ражона.
— В этом месте есть что-то… магическое. Оно у меня из головы не выходит. Это такое место, куда можно вложить всю свою жизнь.
— Прежний владелец состарился, пытаясь это сделать, — говорю я. — Это тебя ни на какие мысли не наводит? При том, что ты сам даже гвоздь толком забить не можешь.
Но Тобиас продолжает так, будто и не слышал меня:
— Если мы продадим эту нашу квартиру и добавим деньги от продажи той твоей квартиры, то по закладной за Ле Ражон нам придется платить сущие гроши. Это очень выгодно.
— Но как мы будем справляться даже с минимальной платой по закладной, если Рене не даст мне работу?
— Эй, мои дела с написанием музыки в данный момент идут блестяще. Мой агент утверждает, что режиссеры уже начинают приглашать конкретно меня — работает мое имя. Подумай сама, насколько больше я мог бы сделать в таком спокойном и умиротворенном месте! Где ничто не отвлекает. И в любом случае, это будет продолжаться только до тех пор, пока ты не откроешь свой ресторан и не начнешь им заниматься. Ты умеешь фантастически готовить — я уверен, что твой ресторан будет иметь успех.
Впервые с момента рождения Фрейи я вижу его таким молодым — это опять мужчина, в которого я в свое время влюбилась. Он полон энтузиазма и новых идей. Это единственный мужчина, которому удается отодвинуть на второй план мою осторожную натуру и благодаря которому я чувствую себя такой же необузданной и свободной, как и он сам.
— Я все-таки не знаю, — говорю я. — Ребенок…
— Мы должны признаться самим себе, что с этим ребенком произошла катастрофа. Не нужно заблуждаться: она никуда не поедет. Сейчас тебе может даже нравиться менять ей пеленки, а что будет через пять лет? Или через десять? По крайней мере, живя там, я не буду ощущать себя так, будто пеленки и подгузники — это все, что будет нас ожидать до конца жизни.
Я ничего не говорю. Думаю про себя: я должна забрать ее домой. Она мне необходима. Хотя хорошо понимаю, что это чревато опасностями, и боюсь, что, даже если Тобиас сможет отрезать себя от нее, сама я потеряюсь, расплывусь в любви — и как же я после этого смогу бросить ее когда-нибудь?
А он продолжает рассуждать:
— Если я соглашусь все-таки на этого ребенка — я имею в виду, только на сейчас, на будущее я ничего не обещаю, — сможем ли мы с тобой договориться, чтобы все это произошло в Ле Ражоне? С тем, чтобы в нашей жизни имели место и разные другие вещи? Ты всегда хотела быть сама себе боссом. А я всегда хотел раздвинуть свои творческие горизонты как композитор. Как насчет такого варианта? Нырнем в это безумие по максимуму, чтобы посмотреть, куда оно нас вынесет?
Фрейя может слышать. В том шикарном доме инвалидов, который мы не можем себе позволить, есть такое большое дело, как «сад чувств», полный разных запахов и звуков. А что представляет из себя поместье Ле Ражон, как не громадный «сад чувств»?
— Хорошо, — медленно говорю я. — У меня тоже есть к тебе предложение: я забираю ее из больницы, а ты перевозишь всех нас в этот безумный дом.
— Анна! Ты просто прелесть! Это абсолютно верное решение, ты сама в этом убедишься.
Я по-прежнему горюю по своему аккуратному домику в Провансе, по полям лаванды, по лазурному морю. Это гораздо более грубый вариант: дикость природы, ветра, поросшие кустарником скалы и каменистый грунт. Но всего несколько дней назад Тобиас вообще отказывался забирать Фрейю домой. А это место каким-то образом уже начало менять его.
***
Мой утренний ритуал — упаковать сумку в больницу: молокоотсос, батончики мюсли, купленные по рецепту болеутоляющие, тампоны для груди. Положить сцеженное молоко на лед. Вынуть детские ползунки из стиральной машины и развесить сушиться. Выполнить одно или два дополнительных действия: заполнить посудомоечную машину, запустить стирку, убрать в гостиной, приготовить что-то на ужин — просто чтобы почувствовать себя очень занятой. Затем ринуться в больницу и оставаться с моим ребенком.
Наших друзей и родственников нельзя уже больше держать на расстоянии, и это еще больше напрягает обстановку. Каждый день приносит новый визит к нам в больницу.
На Фрейю наблюдается два стандартных вида реакции. Первый: «С ней точно будет все не так плохо, как об этом говорят доктора». Второй: «Она очаровательна и такая». Ни тот, ни другой настроения мне не улучшают.
Иногда у меня спрашивают, как я себя теперь чувствую, и такие вопросы пугают меня больше всего.
Я бы с радостью объяснила им: «В данный момент я вообще ничего не чувствую, потому что если бы чувствовала, то не разговаривала бы сейчас с вами, а валялась бы ничком, убитая горем». В общем, в компании от меня одни проблемы.
— Мы думаем, что Фрейя проживет недолго, и считаем, что так будет даже лучше для нее, так что настроены в этом вопросе философски, — беззаботно заявляю я, подсовывая своему ребенку бутылочку.
Время от времени я мельком замечаю выражение лиц людей, ошарашенных такими словами, и чувствую себя очень одинокой.
Мать Тобиаса живет в Южной Африке с его отчимом и целой оравой его сводных братьев и сестер. Они прилетают на самолете, устраиваются в близлежащем отеле и настаивают, чтобы мы сходили с ними со всеми куда-нибудь поужинать.
Я их едва знаю, и сейчас не самый удачный момент для налаживания отношений. Их загорелые лица озабочены, и по ним видно, что они не адаптировались к другому часовому поясу. Прежде чем я успеваю что-то сообразить, разговор заходит о Фрейе, и я снова попадаю впросак.
— Возможно, самым лучшим вариантом было бы, если бы мы на полгода окружили ее своей любовью, а потом она бы с миром умерла, — слышу я свои слова как бы со стороны.
Все глубокомысленно кивают на это, а я только теперь понимаю, что для меня это был бы самый ужасающе опустошительный сценарий из всех возможных.
Мои эмоции напоминают некий тонко откалиброванный измерительный прибор, который настолько зашкаливал за расчетные пределы своей работы, что в нем перегорел какой-то главный предохранитель. Мне не на что больше ориентироваться, и теперь я лечу вслепую, без всяких навигационных приборов. В результате этого я оказываюсь уязвимой для разных вещей, от которых в нормальных условиях я была бы защищена — взять, например, хотя бы переезд в этот совершенно неподходящий дом во Франции.
Я втайне надеюсь, что сорвется либо продажа нашей квартиры здесь, либо покупка Ле Ражона. Но Тобиас превратился в настоящую динамо-машину, которая крутится ровно и неумолимо, да еще на такой скорости, от которой захватывает дух. Он выставил на продажу нашу квартиру и при этом умудрился преуспеть в том, чтобы еще больше сбить и так уже смехотворно низкую цену на Ле Ражон. По каким-то непонятным причудам лондонского рынка недвижимости район Ньюингтон Грин, который десять лет назад, когда мы покупали здесь квартиру, считался чуть ли не захолустьем, теперь определенно широко востребован.
Моя мама начала звонить мне каждый день. Она вроде бы поначалу и не говорит о переезде, но разговор в конце неминуемо упирается в эту тему.
— Дорогая, а как ты считаешь, Тобиас счастлив?
— Ну, у нас обоих бывали времена и получше. Он в порядке, насколько это возможно в данных обстоятельствах.
— Просто… ты говоришь, что это он хочет, чтобы вы переехали в это странное место во Франции… В общем, я подумала, что у мужчин есть определенные потребности, а после рождения ребенка женщина вовсе не обязательно хочет…
— Честно говоря, мама, могу с абсолютной уверенностью утверждать, что наш переезд во Францию никоим образом не связан с моей сексуальной несостоятельностью как супруги.
— Дорогая, я уверена, что, если бы он был более реализован, он бы остался здесь. Я припоминаю, что твой папа тоже порой выступал с довольно странными идеями, когда чувствовал себя немного… лишенным внимания. Мужчинам необходимо успокаивать свое эго.
***
