Сильви Тестю - Девочки
Да и мама тоже, кажется, вот-вот заплачет, думаю я, глядя сквозь стекло автобусного окна. Она стоит, прямая как палка, в стороне от остальных родителей — те-то улыбаются. Мама совсем не такая. Таких родителей не бывает. Мама — это наша мама, и все тут.
Родители прощаются, улыбаясь, машут своим детям, хотя автобус еще не едет. Видно, как они рады от своих детей избавиться. Я так же делаю в машине, когда мы уезжаем от маминой кузины. Машу из-за окна, когда машина еще стоит, мне там было так скучно, что надоело до смерти, вот почему.
Будь у мамы другая возможность, она бы не отправила нас в лагерь. Но у нее короткий отпуск. Потом мы две недели будем в городском лагере в Лионе. Это моей старшей сестре тоже не нравится, но хотя бы ночевать будем приходить домой. А потом у мамы отпуск. И мы все вчетвером поедем на две недели в Италию! Вот это мою старшую сестру радует. Она говорит, там еще красивее, чем в Кап-д'Агд! А ведь в Кап-д'Агд было обалденно. На последнем общем собрании Коринна нас проинформировала насчет летних каникул. Она точно знает, что лагерь — тетина затея. Это тетя сказала нашей маме, что мы «не сахарные». Если маме так нужно, то «ничего им не сделается». Эта тетя единственная, которая могла бы взять нас к себе, и лагерь бы отпал. Но она отказалась. Побоялась проблем: вдруг «тот» придет. Не хватало, чтобы ей выломали дверь.
— Чушь! — сказала я.
У нее две большущие овчарки, и мой крестный живет совсем рядом.
«В лагере им будет лучше». Мы теперь эту тетю не любим. Она попала в список тех, о ком у нас не говорят.
— Ну, что будем делать? — спросила я. — Дуться будем или как?
Коринна колебалась. Надо было выяснить, правда ли у мамы нет другого варианта, кроме лагеря.
Взревел мотор. Автобус задергался. Задрожали стекла, и Коринне становится совсем худо. Коринна в панике. Жоржетта солидарна вдвойне. Она начинает подвывать. И Коринна плачет уже не так тихо. Не только глазами, но и горлом всхлипывает. Бедная, как будто у нее что-то болит. Я не знаю, что делать. Сейчас сама заплачу.
Я оглядываюсь в надежде найти утешение у мамы.
По ту сторону стекла картина тоже нерадостная. Мама приблизилась к веселым родителям. Ее лицо рядом с ними кажется еще мрачнее. Глаза покраснели.
А я-то была довольна, что мы уезжаем…
Закрывается дверь автобуса. Веселые родители улыбаются все веселее, а наша мама смотрит все грустнее. Она достала спрятанный в рукаве платочек Украдкой вытерла нос. Да ну? Это не очень заметно, но наша мама плачет.
Автобус медленно трогается с места. Я не могу оторваться от окна. Что же будет, когда мамино лицо скроется из виду? Как же наша мама останется совсем одна? Она идет за автобусом. Автобус набирает скорость. Мама отстала. Какая она маленькая посреди большой площади.
Я выворачиваю шею, чтобы еще хоть немного видеть маму. Различаю ее только по волосам. Она не успела заколоть их сегодня утром. Из-за меня. Я не уложила как следует свои туалетные принадлежности. Пышные волосы вокруг головы. Автобус сворачивает. Мама остается за линией домов.
А в автобусе Коринна плачет, глухо всхлипывая, — так плачут, когда очень-очень больно. Жоржетта ревет в полный голос. От их дуэта рехнуться можно.
Я почти готова создать трио. Чтобы не разреветься, решаю встать. Иду вперед. Трое взрослых сидят лицом ко всем. Они смотрят на моих сестер. Слушают концерт плакальщиц.
Один из троих сразу цепляется ко мне.
— Вставать нельзя! Вернись на место!
А мне плевать. Я иду дальше.
Он встает, загораживает мне дорогу.
— Вернись и сядь.
Я оглядываюсь на сестер. Только бы они не увидели, какой он злой, этот взрослый, — теперь, когда родителей нет. Моя старшая сестра была права. Кажется, мы попали. С ними надо будет держать ухо востро. С этим уж точно. Он подталкивает меня в спину к моему сиденью. Ненавижу, когда меня так толкают. А он пытается еще и за локоть меня ухватить, чтобы скорей посадить на место.
— Я сама иду, — говорю я.
Вот так, сразу ему показала: хоть с родителями, хоть без, нечего тут пихаться, со мной такое не пройдет.
Я иду на место, он за мной.
— Эй! О! О! Девочки, вас не на бойню везут, а на каникулы! — говорит он и смеется.
Моя старшая сестра на него даже не глядит. Слишком громко он это сказал. Опозорил ее перед всем автобусом.
Ладно. С ним все ясно: придурок. Еще и добавляет:
— Посмотрите, другие ведь не плачут!
— А их родители не любят! — отвечает несведущему Жоржетта.
Вот так, не знал вожатый, к кому обращается, зато теперь он в курсе.
Хоть Коринна и безутешна, она не позволит выдавать наши тайны.
— Перестань, Жоржетта… Замолчи.
Коринна приходит в чувство. Но Жоржетту уже не остановить.
— Их родители веселятся, пока дети в ла-а-а-а-агере.
— Да нет же! Эти дети счастливы, что едут на каникулы. Родители их любят и отправляют в лагерь, чтобы порадовать.
Его рука тянется погладить нашу младшую по голове.
Но у нее отличная реакция. Она с силой отпихивает его, прежде чем он успевает коснуться ее волос. И смотрит злобно. Так-то. Он видит, что лучше ее не трогать, а то может и укусить. Понял: руки прочь.
— Ничего, все пройдет. Я пойду сяду. Если что, подойдете ко мне. Договорились?
Никто ему не отвечает, но он все равно уходит.
Коринне стало стыдно, и она пытается взять себя в руки. Мы смотрим в окно. Больше никто не плачет. Надо собраться с силами. Ничего не попишешь, мы обречены на лагерь. Четыре недели.
Проходит сколько-то времени, Коринна смотрит на убегающий Лион. Мы проезжаем мимо дома ее подружки. Мимо дома дедушки и бабушки. Мимо дома Анжелы. Мимо дома моей кормилицы. Мимо школы классического танца. Мы попали: нас увозят неведомо куда.
— Я думала, — вырывается у нее, — что мама никогда с нами так не поступит.
Автобус ехал до места девять с половиной часов. Девять с половиной часов мы слушали разговоры других детей. Сами не сказали ни слова, открывали рот только на остановках. Старшая сестра попросила меня подержать дверь туалета, пока она сходит. Велела съесть бутерброд, который сделала нам мама. Жоржетте она сказала: «Хватит лопать конфеты». И вот наконец автобус въехал во двор лагеря.
Двери открылись.
Ребята усталые, злые. Все толкаются. Широкий двор окружают блочные корпуса. Посередине куча чемоданов, выгруженных из автобуса. Вокруг багажа толпятся ребята. Трое вожатых стоят с листками в руках.
Во двор въезжают еще два автобуса. Один приехал из Невера, другой из Гавра. Внутри тоже ребята, они прилипли к стеклам, ждут, когда откроются двери. Смотрят на лионцев.
К вожатым подходит пожилой мужчина с седыми волосами. Это директор. Он машет рукой, чтобы мы отодвинулись.
— Назад! Отошли назад! Дайте другим отрядам выйти!
Так, значит, когда дети приезжают сюда на каникулы, их называют отрядами. Первая новость. Мне уже не нравится так называться.
Два автобуса открывают двери. Крику-то, крику! А толкаются как! Выходят еще вожатые. Они здороваются между собой. Водители вытаскивают из автобусов еще багаж.
Теперь чемоданы валяются по всему двору. Моя старшая сестра ищет глазами наши.
Вожатые орут, командуют, чтобы мы разобрались по автобусам.
Как же в этой суматохе им удается нас построить? Но мы образовали трехконечную звезду вокруг вожатых и директора. По одну сторону — Лион, по другую — Невер, Гавр напротив.
Мы стоим, хмуро глядя друг на друга.
— Все тихо сели! — командует вожатый.
Хоть бы и этот был не наш…
Какая-никакая тишина наступила. Директор встает в середину звезды.
— Добро пожаловать в наш лагерь, где, я надеюсь, вы отлично отдохнете. Меня зовут Жан-Кристоф, для всех Жи-Се.[9] В этих корпусах, расположенных вокруг, вы будете жить, и сейчас мы вас по ним распределим.
Какая-то маленькая девочка кидается к своему чемодану.
— Нет-нет, барышня, забирать чемодан еще рано! Будь так добра, сядь.
Девочка послушно садится.
— Сначала я познакомлю вас с вашими вожатыми: Ален, или Ленлен, будет работать с отрядом старших. Жером, или Жеже, — тоже со старшими. Кристиан, или Кики, работает со старшими средними, Мюриель, Мюмю, — со средними старшими. Натали, Тотош, — со средними младшими, Коринна, Коко, — со средними младшими. Тьери, Тити, — с младшими. Люсьен, Люлю, — с младшими.
Я запуталась. Я вообще ничего здесь не понимаю.
— Сейчас будет перекличка. Когда услышите свое имя — берете чемодан и становитесь в строй, за вашим вожатым.
Директор уходит, а слово берет один из вожатых.
— Я Ленлен. Здравствуйте, ребята, всем добро пожаловать.
Все кричат вразнобой:
— Здравствуй, Ленлен! Привет! Салют!
Ленлен посмеивается, и другие вожатые тоже. Что тут смешного, не пойму.
