Михал Вивег - Роман для женщин
Он говорит это совсем другим тоном, чем говорил до сих пор. Я испуганно смотрю на него.
— Скажи напрямик, что хочешь со мной напиться, и я с радостью закажу еще одну бутылку, — продолжает он. — Но не лги. Я же не собираюсь врать. И не стану изображать живой интерес к взвинчиванию цен на пражские квартиры, когда на деле — мы оба это хорошо знаем — мне интересна только ты. Притворство, возможно, действенно, но ужасно утомительно. Мне будет сорок. Такие игры меня уже давно не занимают.
— Игры?
— Да, игры. Не хочу, например, все время умалчивать о Рихарде и тем самым замазывать факт, что в воздухе над нашим столом с самого начала ужина витает потенциальная измена.
Я в шоке.
— Ведь ты сам пригласил меня на ужин! — выпаливаю я.
— Да, конечно, — признает Оливер. — Но по крайней мере сейчас я пытаюсь вести себя прилично. Не хочу неприметно спаивать тебя, не хочу пользоваться твоей минутной слабостью, не хочу невзначай дотрагиваться до тебя, не хочу в подходящую минуту как бы неумышленно, случайно махнуть таксисту, а потом удивляться, что он вдруг остановился у моего дома и уже там без всякою насилия препроводить тебя в спальню… Вся эта обычная притворная дребедень!
Оливер к концу своего монолога повысил голос, но, заметив это, после короткой паузы заговорил тише:
— Я не буду изощряться в тактике, даже если она в конце концов пойдет мне на пользу. Я вполне сознаю, что такой демонстративный отказ от привычных приемов обольщения может восприниматься как чрезвычайно лицемерная тактика, но это не в моих правилах. Короче, если тебе приятно касаться меня, касайся, только в открытую… Если тебе действительно хочется натянуть нос Рихарду с почти сорокалетним неустойчивым алкоголиком, натягивай, но только осмысленно. С полным осознанием того, что делаешь. Не переноси свою ответственность на выпитое вино, на эту романтическую свечу на столе или на бедного таксиста… Взгляни на вещи трезво: ведь если я помашу таксисту, он отвезет нас в мою постель. Ты хочешь этого?
Хочу — и сделаю именно так. В ресторане, на виду у всех. Сначала я касаюсь кончиков его пальцев, потом сжимаю его руку. Наклонившись к нему, кладу свою горячую ладонь на его запястье, глажу его детские часики, поднимаю ладонь выше, до самого ворота его рубашки. Оливер закрывает глаза. Некоторые гости смотрят на нас. К нему ехать не могу, это я понимаю. Без своих духов, зубной щетки, чистых трусиков, очищающего молочка, ночного крема, пижамы и фемигеля — без всего этого мне не обойтись.
— В мою постель, — говорю я тихо.
3Такси останавливается у нашего панельного дома.
Как я вам уже сказала, дорогие дамы, панельные дома мама сроду терпеть не может, еще когда папа был жив, она заставила его хотя бы облицевать кафелем гетинаксовый санузел. После смерти папы прежде всего решила заменить мерзкий бежевый линолеум в прихожей и кухне кирпично-охристой плиткой, а позже, скопив немного денег, вместо белых пластиковых дверей сделать деревянные. В позапрошлом году из всех комнат выбросила старые ковры, в «Баумаксе» со скидкой купила шестьдесят квадратных метров деревянного ламината образца «американская вишня», надела майку с глубоким вырезом и пошла попросить Жемлу оказать ей любезность и покрыть им наш пол… Жемла с радостью, причем безвозмездно, выполнил ее просьбу (Жемлова едва не сошла с ума), и мама наконец уже не заставляла гостей снимать обувь. В прошлом году свой реставрационный пыл она весьма смело устремила и за пределы нашей квартиры: покрасила перила вокруг лифтовой шахты, оклеила с моей помощью обоями коридор, заменила разбитый колпак на потолочной лампе и прилепила по краям ступеней оторванные прорезиненные полосы. К сожалению, даже при всех маминых стараниях вход в нашу квартиру выглядит далеко не презентабельно. Выйдя с Оливером из лифта (вечно пахнущего мочой и затхлостью), мы прямо натыкаемся на ящик для обуви семьи Жемловых, занимающий почти треть коридора; смастерил его сам Жемла, а Жемлова закрыла его красно-синей ситцевой занавеской с мотивами расцветшего дикого мака.
— Читая в каком-нибудь романе что-то вроде: «не в силах совладать со своей страстью, они стали раздеваться уже на лестничной площадке», — открывая дверь, говорю Оливеру, — я волей-неволей всегда вспоминала этот ящик для обуви…
Моя шутка чуть разрядила атмосферу.
— Не разувайся и проходи дальше, — говорю я и рукой указываю в сторону моей комнаты, — моя постель там…
Я все пытаюсь шутить, но на деле мы слегка обескуражены. К обоюдному удивлению, обнаруживаем, что даже нелицемерный подход к сексу не без сложностей. Во всяком случае даже высказанная правда пока еще не расковала меня настолько, чтобы я могла, не моргнув глазом, сказать Оливеру: «Ступай в ванну и вымой свой баклажан, я подожду тебя в спальне…»
Мы стоим на пороге моей девичьей комнаты. Вдруг я перехватываю взгляд Оливера. На полочке над моей постелью большая коллекция плюшевых игрушек: кенгуру, песик, котенок и многие другие.
— Господи, что это? — выпаливает Оливер с неподдельным ужасом. — Немедленно покажи мне свой паспорт!
— Это просто… талисманы, — говорю я растерянно и быстро убираю зверей. Чувствую себя настолько виноватой перед ними, что, несмотря на присутствие Оливера, целую кенгуренка, прося прощения.
— Мне показалось или ты его в самом деле поцеловала? — восклицает Оливер.
— Не показалось! — Я мужественно встречаю его взгляд, но при этом ужасно краснею. — Он приносит мне счастье.
— Ты целуешь эти… предметы каждый вечер? — спрашивает Оливер.
Я пристыженно киваю.
— Так это не что иное, как зависимость, — нахмурившись, заключает он.
Он считает, что мне надо лечиться. Предлагает что-то вроде альтернативной антинаркотической программы: сначала я должна буду целовать просто куски плюша.
— Чтобы не было глаз, понимаешь? — говорит он безапелляционно. — Следующая фаза — переход от плюша к постельному белью из Дамаска.
Я пытаюсь заткнуть ему рот, но Оливер всякий раз отдергивает мою руку.
— Это, конечно, трудный шаг, но, если сумеешь, все будет в ажуре.
Я прижимаюсь к нему всем телом и целую его.
— Своего сумчатого ты целовала дольше, — с упреком говорит Оливер.
4Где-то к исходу ночи в полусне чувствую, как Оливер осторожно приподнимается и нежно высвобождает руку из-под моего вспотевшего затылка. Открываю глаза. В комнате уже слабый свет — за окном мало-помалу рассветает.
— Надо пойти отлить, — извинительно шепчет Оливер. — Это одно из множества неудобств секса с тем, у кого не в порядке простата.
Он деликатно отворачивает голову, чтобы не дышать на меня. Я с улыбкой киваю, подкладываю руки под голову и вытягиваюсь, как кошка. Оливер, подняв перину, смотрит на меня. На наших смуглых телах светятся белые полоски от плавок. Он садится, но, прежде чем он успевает поставить ноги на пол, я увлекаю его обратно в постель.
— Пойду пописать, — стонет он.
— Всего десять секунд, — прошу его.
Прижимаясь, мы гладим друг друга. Он ужасно горячий, кожа его хорошо пахнет и очень приятна на ощупь.
— Ваше время истекло, — говорит Оливер. Он встает и идет в ванную. Мне нравится его зад. Слушаю, как он справляет нужду, и мне почему-то весело. Я ничуть не чувствую себя виноватой — эдакой изменщицей, только что обманувшей своего парня. Кто-то из соседей за окном заводит машину. Кто-то над нами принимает душ. На первом этаже останавливается лифт, бухают двери. Все эти звуки кажутся мне милыми, близко знакомыми, дружественными. Оливер пускает воду, моет руки и приглушенно полощет водой рот. Моя улыбка — еще шире. Я уже не могу дождаться, когда он вернется. В замке гремит ключ, и сквозь застекленную дверь в комнату проникает трапеция света из прихожей. Я надеваю майку и быстро выскакиваю из постели. Слышу, как мама ставит чемодан на пол и вздыхает: она уже заметила мужские туфли. Оливер все еще полощет рот.
— Рикки? — спрашивает мама.
Голос раздраженный. Слышу, как открывается дверь ванной. Тишина.
Оливер и мама стоят, уставившись друг на друга, и молчат. Меня они вовсе не замечают. На маме темно-синий костюм, тот, в котором иногда ее принимают за бортпроводницу. Оливер стоит абсолютно голый, прикрывая свое мужское достоинство полотенцем.
— Яна?! произносит он удивленно, оторопело.
— Что ты здесь, черт возьми, делаешь? — выговаривает наконец мама.
В следующее мгновение меня осеняет:
Оливер — это Пажоут.
Глава XIII
Оливер пятится назад в ванную и запирается там.
