Кристиана Барош - Маленькие радости Элоизы. Маленький трактат о дурном поведении
— Увы… — только и вздохнула в ответ мама. Крыть было нечем.
Дедуля слинял, он не любил воспоминаний о Полине.
Элоизе наплевать было на словесные битвы между матерью и Камиллой, они происходили изо дня в день, и тем более наплевать на Полину, как и на всех, про кого рассказывают небылицы, а взглянуть на нечто, хм… Вот у нее, Элоизы, есть груди, и они видны кому угодно! Попробуй скажи, что нет!
Она то и дело заглядывала во все зеркала и во все витрины с чувством огромного удовлетворения. «Я теперь женщина, — думала она, — я теперь женщина, как мама, я теперь женщина, и они все от меня еще обалдеют!»
Стоп! Кто? Кто обалдеет? Не будь дурочкой, Элоиза, уймись… Да и кого ты хочешь поразить?
9
Голубой камешек
В этот день, когда Элоиза вернулась из школы, глаза ее сияли надеждой. Она проскользнула в свою комнату, закрыла за собой дверь и вытащила из ранца то, что, смошенничав, выиграла в школьном дворе на переменке.
Это был камешек, не очень-то большой, но зато… «Какая фактура!» — сказал бы учитель рисования. Быть похожим на гальку, когда ты всего-навсего щебенка, дело не простое… Природа тоже умеет мошенничать, подумала Элоиза. Сегодня с самого утра ей приходят в голову странные мысли. Мама не вышла бы на улицу не расфуфырившись, бабуля Камилла — без шляпки, Дедуля подстригает усы всякий раз, как идет играть в белот[9] к Адмиралу… А папа… он бреется, если надо идти на работу, а по воскресеньям — никогда! «Ага, — говорит тогда мама, — мы имеем право ходить грязными и колоться щетиной, когда никто нас не видит, кроме своих!» Следовательно, что? Следовательно, все на свете притворяются и мошенничают. Ну и… Ну и разве это оправдание, вздыхает Элоиза.
Она-то это сделала впервые. Смошенничала то есть. Другие девчонки — запросто, они, чаще всего за ее спиной, зарятся на некоторые ее вещички — типа, там, ластиков или заколок для волос — и не стесняются в средствах, чтобы раздобыть их потом. Ба! Такова уж жизнь! Элоиза, во всяком случае, не принимает «игры», пока эти вещички не становятся ей как бы и не очень нужны. «Я как дерево, — напевает про себя Элоиза, — и с меня каждый год осыпаются листья. Да, такова жизнь».
Когда ей стукнуло восемь, она убедилась, что мир полон феноменальных явлений, которые необратимы и с которыми ничего нельзя поделать. Например, листопад. К нему надо просто привыкнуть, как и к тому, что перестаешь безумно любить то, в чем прежде души не чаяла. Вот, скажем, папу начинаешь любить меньше, чем раньше. Что до Бабули, тут и говорить не о чем. С тех пор как Камилла заперла книжки под предлогом того, что Элоиза портит глаза, читая то, что ей не по возрасту… Ух, противная!
Стоит Элоизе «потерять» что-нибудь, мама начинает восхищаться ею: «Подумать только, как щедра эта малютка, даже слишком щедра, готова отдать последнее!» Когда это случилось в первый раз, Элоиза так на нее и уставилась во все глаза: неужто мама и вправду не понимает, что происходит на самом деле? Нет. Не понимает. Она сочиняет образ, такую прекрасную картинку: «Ты замечательная девочка, Элоиза! Ты такая добрая!» Ох, мама и реальная жизнь — совсем разные вещи…
Элоиза опять вздыхает: лучше вернуться к гальке. К ее камешку. Пытаться понять принципы действия родителей — сплошная морока. Но по существу, умничанье стариков — просто как барабанный бой, одни только расхожие идеи, «ах-ах!». В их присутствии Элоиза чувствует себя втиснутой во множество, вот как в математике, множество совершенно одинаковых десятилетних девочек. Тоска от такого однообразия, да и неправда это все.
Камешек голубой. Совершенно голубой, таких не бывает в природе. Бабуля, возведя глаза к потолку, разумеется, припомнит плащ Марии: «О, Мария, Пресвятая Дево, Мати Христа Бога нашего, Царице Небесе и земли!» Дедуля пожмет плечами, потому что все равно увидит его серым, он дальтоник, Дедуля. Еще два года назад Элоиза громко спросила, какое отношение имеют к зрению Дедули братья Дальтоны из комикса ее кузена, а мама тогда сказала: «Нет смысла объяснять, все равно не поймешь…»
А вот шеститомный «Ларусс»,[10] как обычно, ничего не утаил, как и насчет капусты, в которой находят младенцев. Элоиза никого, кстати, об этом и не спрашивала: ей с пяти лет было все абсолютно ясно. Если ты видишь у матери огромное пузо, мешающее поцеловать ее как следует, а потом это пузо пропадает одновременно с появлением на свет младшего братишки — что, разве уж так трудно догадаться, откуда берутся дети? Она тогда так и сказала, похлопав маму по опавшему животу: «Значит, ребеночек — пф-ф, да?» Подружки бабули Камиллы раскудахтались, как целый курятник.
— Старые девы, — усмехался Дедуля, — из тех, кто думает, будто детей находят в капусте и больше нигде! Представляешь, зайка, им никто никогда так ничего и не объяснил!
«Хм, будто мне кто-то что-нибудь объяснял, — подумала Элоиза, — сама до всего дошла, да не так уж это и трудно, достаточно открыть глаза пошире». Потом она убедилась, что была права, — после, когда научилась читать. Не надо принимать детей за дебилов!
Зато родителей Элоиза считает совершенно недоразвитыми, вот! Просто при-ми-тив-ны-ми — ничего себе словечко! По телеку, в восьмичасовых новостях — теперь, когда она уже в шестом классе и ей задают уроки на дом, она может смотреть телик! — так вот, в восьмичасовых новостях один совершенно шикарный дядька прямо как пощечину влепил другому не менее шикарному дядьке: «Ваши, — говорит, — доводы примитивны!» Все в том же словаре можно было найти не только определения, но и примеры, и Элоиза убедилась, что была права насчет родителей. Но все-таки забавно это понимать. Если твои родители — взрослые всего-навсего в зачаточном состоянии, примитивный набросок на скорую руку, разве не ухохочешься, думая об этом?
Элоиза просто обожает словари, и потом — зачем они, если ими не пользоваться, неужто только для того, чтобы красиво стояли на нижней полке шкафа? Папа-то чуть не запретил ей ими пользоваться, совсем было хотел запретить, а потом только процедил сквозь зубы: «Надеюсь, ты руки хотя бы моешь перед тем, как брать книги?» Кто бы говорил — сам-то он их моет каждый раз, как слон в зоопарке сдохнет!
Вот с того дня Элоиза и стала меньше папашу любить. Оплатить метр книжных корешков, чтобы «заполнить» мебель, вместо того чтобы подумать, чем заполняются мозги собственных детей!.. Нетушки, Элоизе такое не нравится. Ах, жизнь вообще — юдоль слез, она не ошибается, сестра Сент-Андре, которая катехизис преподает! Ну… Или она юдоль слез иногда, да, так лучше, пожалуй. Не всегда.
Камешек был овальный, он как раз умещался в ладони, и с одной стороны по голубому фону было красными буквами написано: «Главная Трансатлантическая Компания», а над этой надписью располагались такие маленькие золотые значки: звездочка, черточка… Когда Элоиза увидела это чудо у Изобель Гарсиа, она сразу поняла: вот это для меня! Мгновенно! Эта глупая кувалда даже не смогла прочесть, что там написано, ее вообще, кроме губной помады, ничего и не интересует.
Элоизе одиннадцать лет, а другим девочкам из ее класса — по двенадцать или даже по тринадцать, — ну, и чем они занимаются? Дура на дуре сидит и дурой погоняет… «Мальчишки все равно пялятся на их задницы, какой тогда смысл губы вампирьи себе рисовать?» — сказал насмешник Дедуля. Когда Изобель пришла отдать ему секатор, самый большой из его секаторов с толстыми такими ручками, тот, которым живую изгородь подравнивают, он взял да и протянул ей носовой платок: «Вытри рот, а то у тебя там слой краски, как на решетке мэрии!» А Изобель сразу та-ак разволновалась… Конечно, Дедуля старик, но он же все-таки мужчина, ну, и она призадумалась, эта Изобель, стала сомневаться, может, и впрямь зря так намазывается. К сожалению, недолго сомневалась. Господи, да она еще и краситься-то толком не умеет, помада чуть ли не на носу и на подбородке! Точно — рот, как у вампира!
Там, во дворе под платанами, Элоиза крикнула:
— Спорим, я за три броска выиграю у тебя твой камень?!
А они стали хихикать, остальные, они насмешничали:
— Эта Элоиза, она настоящая балда! Зачем тебе эта фигня? Чего ты так завелась из-за этого камня-то?
И Изобель хохотала громче всех. Но Элоиза заставила ее заткнуться:
— Если фигня, то на кой черт ты его подобрала? Если фигня — отдай просто так!
Ну, а дальше… Сказано — сделано: три броска — и камешек у Элоизы. Девчонки там все просто обалдели:
— Надо же, как это ты смогла-то?
А она потихоньку тренировалась. Наверное, это не настоящее мошенничество, это… ну, короче, камень стал ее. Изобель обозлилась, но старалась не показать виду:
— Бери, раз он тебе так нужен! Интересно только, что ты с ним будешь делать!
Элоиза даже и отвечать не стала — просто смерила ее взглядом и ушла.
