Рене-Виктор Пий - Обличитель
Я хочу просить о снисхождении у тех, кто сегодня стал бы возмущаться, что автор этих строк позволил себе за столь короткое время так много лжи: у него были смягчающие вину обстоятельства. В частности, стиль, который я стараюсь передать как можно точнее, был в то время обычным в деловых кругах. Он никого не обманывал. Таким образом, люди, собравшиеся в моем кабинете в этот вечер, не поверили ни единому слову из того, о чем я им говорил по поводу этого свитка. Даже манера, в которой я повел обсуждение, — длинные эвфемизмы, употребляемые мной, чтобы убедить их, что пергамент не привлек внимания генеральной дирекции, — свидетельствовала об обратном. Точно так же напоминание о свободе мнений на предприятии — это, скорее, стереотипный способ выражения, словесный прием, и только, никому из сотрудников, даже самому смелому, не пришло бы в голову ловить на слове своего руководителя. Представители персонала нашей фирмы сочли бы проявлением самого дурного тона, если бы Вассон, например, преступил святые правила, установленные руководством, и обратился ко мне:
«Господин заместитель директора по проблемам человеческих взаимоотношений, с вашего разрешения, я буду говорить с вами совершенно откровенно и заявляю во всеуслышание то, о чем умалчивают многие из моих коллег: а) из достоверных источников мне стало известно, что сначала вы сами, а затем и генеральный директор, весьма встревоженные этим посланием, сколь наивным, столь и провокационным, а возможно, и просто растерявшись, проделали эксперимент над собственными секретарями, чтобы выяснить, способен ли этот текст оказать вредное влияние на персонал; б) если уж вы говорите о свободе выражения мнений и информации на всех уровнях (повторяю одну из ваших бесчисленных пустых фраз), позвольте мне заявить вам, что нашим предприятием руководит напыщенный и высокомерный технократ, окруженный ничтожными людишками, задавленными заботами повседневной жизни, на которую обрекло их общество потребления».
Подобный выпад вызвал бы всеобщее неодобрение, и Вассон, очевидно, не задержался бы в фирме «Россериз и Митчелл». Вот почему моя речь на этом совещании только казалась лживой, ибо все равно никто ей не верил. Зато каждый был признателен мне, что я следовал правилам общения между людьми, принятым в те годы. В те времена не было ничего хуже, чем обладать талантом или проницательностью. Итак, Ле Рантек вновь взял слово:
— Я нахожу, что это послание грозит взбудоражить все предприятие, потому что оно не похоже ни на один из знакомых нам текстов. Это не воззвание профсоюза, не политическая листовка, текст этот наивен, и назначение его непонятно. Он никем не подписан и, однако, был распространен среди нашего персонала. Я считаю: а) необходимо раскрыть, с какой целью, если таковая вообще существует, был распространен этот свиток; б) необходимо также произвести расследование и выяснить, каким образом листовка или какой-либо иной документ могут быть распространены у нас в таком огромном количестве без ведома руководства. Вот все, что я хотел сказать, — заключил Ле Рантек, с самодовольным видом пожав плечами.
— Что касается выяснения цели, — ответил я, — то дирекция этим занимается, однако вы сами правильно отметили, как непоследователен этот текст. Поэтому все вы будете нужны руководству, чтобы установить, что именно может интересовать персонал в механике законов спроса и предложения. Что же касается расследования, я с вами совершенно согласен: его должны начать немедленно, с завтрашнего дня, не дожидаясь похорон Арангрюда.
Бриньон вновь вернулся к содержанию текста:
— Вы спрашиваете, чем именно этот текст может заинтересовать персонал. Я, так же как и вы, не знаю. Но я отметил, что в него включены не только рассуждения о законах спроса и предложения; в послании то и дело цитируются слова мсье Сен-Раме, и автор не устает расхваливать нашего генерального директора. Что до меня, то я поразился контрасту между элементарным, крайне упрощенным изложением сути законов спроса и предложения и преувеличенными похвалами по адресу мсье Сен-Раме, обладающего столь обширными познаниями. Не кроется ли здесь насмешка над ним и над его знаниями? Странно, право, восхищаться человеком, который постиг общеизвестную истину, что избыток продукции ведет к понижению цен. Мне хотелось бы узнать мнение моих коллег по этому поводу.
Это послужило сигналом к одной из самых оживленных дискуссий между сотрудниками, на какой мне доводилось присутствовать за долгие годы моей службы.
Заместитель директора по импорту, Селис, счел своим долгом вмешаться, поскольку лучше других разбирался в проблемах ценообразования.
— Послушайте, Бриньон! — воскликнул он. — Надеюсь, вы не собираетесь утверждать, что законы спроса и предложения достаточно основательно изложены в этой бумажонке?
— Конечно, — ехидно возразил Бриньон, — я вовсе не утверждаю, что эта бумажонка, как вы изволили выразиться, способна удовлетворить заместителя директора по импорту, но сведения, содержащиеся в ней, можно было бы назвать скорее недостаточно полными, нежели ложными.
— Похоже на то, — сказал Селис, задетый, — что вы одобряете это послание.
— Послушайте, Селис! Я просто считаю, что в этом случае, как и во всех других, следует спокойно анализировать факты независимо от того, приятны они или нет. Сам я не крупный специалист по проблемам ценообразования, однако могу подтвердить, что все изложенное по этому поводу в свитке — верно.
— Что именно верно? — спросил Селис, на этот раз весьма раздраженно.
— Там совершенно справедливо указывается, что цены падают, когда предложение увеличивается, и поднимаются, когда товаров не хватает.
— Вот именно, — воскликнул Селис, — так думают везде и даже, увы, — прибавил он злобно, — в системе таких больших предприятий, как наше! Вы описываете примитивную механику ценообразования, которая существовала еще в либеральный девятнадцатый век! В наши дни все это усложнилось.
— Как бы ни интересен был этот диалог, — сказал я, видя, что дело принимает скверный оборот, — напоминаю: мы собрались здесь не для обсуждения законов спроса и предложения… Кто еще хочет слова?
— Я, — сказал Фурнье, начальник секции новых машин. — Я счастлив, что в этом тексте объяснена разница между благами материальными и нематериальными. Хотя это и не заметно, но многие у нас не знают этого различия, и мне думается, что отдел переподготовки персонала должен был бы заинтересоваться такими вопросами.
— Если говорить обо мне, — произнес ведавший французским рынком сбыта Террен, известный своей медлительной речью, а также здравым смыслом, — то до меня все это попросту не доходит, я не вижу, каким образом утверждение, что урок литературы есть благо нематериальное, а швейная машина — благо материальное, может обогатить нас и весь персонал фирмы. Я твердо уверен, господа, что это послание — всего-навсего розыгрыш и что его автор, если он не имел дурных намерений, хотел попросту посмеяться над нами.
— Браво, Террен! — воскликнул Селис. — Я тоже так считаю.
— Господа, — сказал я, — предлагаю вам отложить на время нашу дискуссию, а сейчас я должен закрыть заседание. Этой ночью я, вероятно, вновь увижу вас всех в Сен-Клу, у мадам Арангрюд. Те, кто захотят присоединиться ко мне, могут позвонить мне по телефону до двадцати часов. До свидания, господа!
Они разошлись. Я слышал, как они удалялись, громко переговариваясь.
Помнится, прежде чем вернуться домой, чтобы переодеться к обеду у Сен-Раме, я еще довольно долго сидел в раздумье у себя в кабинете. Я думал об ушедших молодых людях — все они не любили друг друга. Такое утверждение могло бы вызвать улыбку, если бы не следующее дополнение: они не любили друг друга в некотором роде из-за своего служебного положения. Их взаимная ненависть определялась не обычными критериями. Например, они могли бы ненавидеть друг друга по причинам политическим, социальным, расовым, эмоциональным. Шавеньяк, например, — левый и южанин — мог бы ненавидеть Ле Рантека — левого, но бретонца. Иритьери — баск и правый — мог бы презирать Самюэрю — еврея и анархиста. Аберо — прогрессист, родом с Центрального массива — мог бы ненавидеть Порталя — гасконца, выходца из богатой семьи. Бриньон — бойкий супруг женщины вялой и недалекой — мог бы завидовать Фурнье, у которого была пышная, сладострастная бабенка.
Жена Террена могла бы обманывать его с фатоватым Вассоном. Ничуть не бывало. Насколько мне известно, в те времена не было серьезных причин, которые хоть как-то объясняли бы это кипение страстей. Их вражда основывалась на том, что все они были ответственными сотрудниками — «кадрами штаба», по выражению теоретиков того времени, все получали жалованье в фирме «Россериз и Митчелл», все были похожи друг на друга, все знали или не знали почти одно и то же, подавали равные надежды, подвергались одним и тем же опасностям, были зажаты в одинаковые тиски.
