Ирвин Шоу - Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов)
— В газетах полно статей вот о таких молодых людях, как он, — бубнила Жозефина. — В конце концов они включают газовую плиту и суют голову в духовку. Боже, что за ночь! Что за утомительная, подлая ночь! Сколько утопленников придется им выловить в реке завтра утром!
— Жозефина! — поплыл по холлу умиротворяющий голос Высоцки. — Тебе нужно научиться быть всегда веселой, излучать жизнерадостность. Ты сама губишь свой бизнес, Жозефина. Оптовики мясники с Десятой авеню, рабочие скотобоен, твоя постоянная клиентура, — теперь они все тебя избегают. Сказать тебе почему?
— Скажи.
— Потому что ты постоянно в мрачном настроении, — продолжал Высоцки, — потому что ты своими меланхоличными разговорами вызываешь у всех глубокую депрессию. Женщины, подобные тебе, брызжут весельем — вот идеал. Разве ты можешь рассчитывать на успех в своей профессии, если целый день ходишь как в воду опущенная, словно конец света наступит через два с половиной часа по времени астрономической обсерватории Булова.
— Тоже мне скажешь — мясники с Десятой авеню! — фыркнула Жозефина. — Да кому они нужны? Могу всех их подарить тебе!
Эндерс лежал на кровати, сожалея о том, что такой гордой, красивой женщине, как Берта Зелинка, приходится в эту дождливую ночь сидеть на одном из трех стульев в холле отеля «Серкус» и слушать всякие отвратительные разговоры. Он встал, включил свет, достал книгу, которую взял с собой почитать.
Меня не было у жарких врат,
Не дрался под теплым дождем,
Не лежал, изнывая, в соленом болоте
С абордажной саблей, пожираемый мухами…
— …Утомительная, подлая ночь! Сколько утопленников придется выловить в реке завтра утром! — донесся до него голос Жозефины.
Эндерс отложил в сторону томик Т.-С. Элиота1. Разве можно читать этого великого поэта здесь, в этом отеле, не испытывая при этом в душе некоторой иронии? Эндерс, открыв дверь, выглянул из-за косяка в конец коридора. В холле видны те же горделивые, дающие поэтический настрой ножки — прямые, мускулистые, поразительно стройные, аристократические, плавно текущие от бедер до аккуратных лодыжек и узких ступней. Эндерс мечтательно прижался к дверному косяку, не спуская глаз с ног мисс Зелинка…
Ночной клуб, освещенный оранжевыми фонарями; играет знаменитый оркестр; в меню нет блюд стоимостью меньше семидесяти пяти долларов, — даже томатного сока нет; они с Бертой танцуют — великолепно одетые, сияющие, счастливые, и от его острот в ее глубоких, продолговатых глазах, подернутых нордической меланхолией, вспыхивают озорные, веселые искорки, потом гаснут, и глаза ее становятся вновь серьезными, задумчивыми, когда идет разговор о культуре, искусстве, поэзии…
— «…Не дрался под теплым дождем…» — это моя любимая строчка у Элиота: «…Не лежал, изнывая, в соленом болоте…»
Он быстро зашагал по коридору к холлу, не глядя по сторонам, покуда не остановился у конторки портье.
— Забыл спросить: мне сегодня никто не звонил? — осведомился он у Высоцки, старательно избегая смотреть на мисс Зелинка.
— Нет, никто.
Тогда Эндерс, повернувшись, бесцеремонно уставился на мисс Зелинка, напряжением взгляда пытаясь заставить и ее посмотреть на него, улыбнуться ему…
— Вот такие головы, как у вас, мой друг, — мрачно предрекла Жозефина, — и находят в духовках газовых плит.
Мисс Зелинка сидела с абсолютно бесстрастным, безразличным видом, глядя в одну точку, на расстоянии двадцати пяти футов от плеча Высоцки, — глядя терпеливо, не ерзая на стуле, но холодно, словно это ее совсем не интересует. Казалось, эта женщина ждет, что вот-вот к отелю подкатит роскошный «линкольн», дверца откроется, выйдет шофер в красивой ливрее, пригласит ее в автомобиль и подвезет к тяжелой, дубовой, обитой дорогой материей двери со стальными узорами из блестящего металла.
Эндерс нехотя поплелся назад, к своему номеру; попытался еще почитать: «Апрель, этот жесточайший месяц года…»; полистал книжку: «Вот, сказала она, твоя карта, утонувший финикийский моряк…» Снова отложил томик в сторону: нет, ночью он не может читать. Снова подошел к двери, открыл ее, выглянул в холл: ножки, в шелковых чулках, с поразительно белой кожей и упругими мускулами, все еще там, на своем месте… Сделав глубокий вдох, он вновь направился по коридору к конторке портье.
— Вы только посмотрите, — удивилась Жозефина, — наш челнок вернулся!
— Забыл спросить, — он смотрел прямо в глаза Высоцки, — нет ли для меня какой почты?
— Никакой.
— Хочешь, приятель, я тебе кое-что скажу — откровенно? — вмешалась Жозефина. — Ты сделал неправильный выбор. Тебе, конечно, нужно жить в Давенпорте, штат Айова. Честно говорю! Нью-Йорк раздавит тебя, как земляной орех.
— Никого здесь не интересует твое мнение! — резко оборвал ее Высоцки; он сразу заметил, как неловко Эндерсу, как осторожно поглядывает он на мисс Зелинка, пытаясь удостовериться, какое впечатление произвели на нее слова Жозефины. — Эндерс — симпатичный малый, хорошо образованный, — он далеко пойдет. Оставь его в покое, Христа ради!
— Я даю ему искренний совет, и только, — ерничала Жозефина. — Недаром прожила в Нью-Йорке двенадцать лет — сколько раз видела вот таких, как он, — как начинали и как потом заканчивали: в водах Гудзона.
— Да заткнись ты! — грохнул кулаком по стойке Высоцки. — Далась тебе эта река!
Эндерс заметил, что мисс Зелинка прислушивается к беседе, и был очень ей благодарен за это. Ее прелестная головка чуть склонилась набок, а в прекрасных глазах, с надменным блеском, мелькнула тень заинтересованности.
— Я сама родом с Фолл-ривер, — не обращала внимания Жозефина на окрик портье. — Не нужно мне было уезжать оттуда, очень теперь жалею. Утонешь в Фолл-ривер — там хоть выловят твой труп и похоронят по-человечески. Почему я уехала с Фолл-ривер — понятия не имею. Скорее всего меня околдовал, очаровал Великий сияющий путь1. — И с иронией помахала красно-белым зонтиком от солнца, словно отдавая салют Нью-Йорку.
Эндерс снова заметил реакцию мисс Зелинка — дрогнули кончики губ, на них появилось что-то похожее на улыбку. Приятно, что она слышала слова Высоцки и знает теперь, что он хорошо образован и далеко пойдет.
— Если вам угодно, — вдруг пробубнил он, не узнавая собственного голоса, в сторону мисс Зелинка, — то можете подождать у меня в номере того, кого ждете. Там не так шумно.
— Нет, благодарю вас, — ответила мисс Зелинка. Говорила она как-то странно, не разжимая губ и не показывая зубов, — по-видимому, тоже красивых. Голос ее за плотно сомкнутыми прекрасными губами показался ему глубоким, чуть хрипловатым и таким волнующим, что к горлу подкатил комок и застрял там, словно чья-то холодная, твердая рука намеревалась его придушить. Он вновь повернулся к Высоцки, приняв окончательное решение больше в свой номер одному не возвращаться.
— Интересно, — начал он, — откуда у Бишопа этот цыпленок, которого он безуспешно пытался всучить мне?
Высоцки осторожно огляделся вокруг.
— Вот что я вам скажу, Эндерс, — он понизил голос, — советую как ваш надежный друг: никогда не покупайте цыплят у Бишопа. Он собирает их там, на Десятой авеню, на железнодорожных путях.
— Но что они там делают? — удивился Эндерс.
— Сюда с ферм их доставляют товарными поездами, — объяснил Высоцки. — Тех, что в силу той или иной причины приняли смерть в пути, железнодорожники выбрасывают из вагонов, и такие «мертвецы» лежат кучами на полотне. Бишоп выбирает из них таких, чей внешний вид указывает, что насильственная смерть наступила совсем недавно. Вот он их и продает.
Высоцки неслышно, на цыпочках подошел к двери кабинета Бишопа, с виноватой физиономией приложил к ней на несколько секунд ухо, словно шпион из кинофильма.
— Советую вам никогда их у него не покупать. Нельзя утверждать, что его цыплята — самый питательный продукт в мире.
Эндерс улыбнулся.
— Бишопу впору работать на Уолл-стрит, с таким великим талантом бизнесмена.
Мисс Зелинка засмеялась. Чувствуя, что он вдруг за одно мгновение стал вдвое выше, Эндерс отметил, что мисс Зелинка смеется тихо, не раскрывая рта, но по-настоящему, как все. Он тоже засмеялся, и взгляды их вдруг встретились — в них сквозило взаимопонимание и чувство юмора.
— Можно пригласить вас на чашку кофе? — справившись наконец с застрявшим в горле комком, проговорил Эндерс.
Ему казалось, что вылетевшие у него изо рта слова впились, как острые шипы, в прелестную головку мисс Зелинка.
Мгновенно в ее больших серых глазах появилась задумчивость. Она явно над чем-то размышляла, и Эндерс терпеливо ждал ответа. Мисс Зелинка улыбнулась.
— Хорошо, я принимаю ваше предложение.
И вот она встала — Боже, какой рост (наверно, не меньше пяти футов шести дюймов) и грациозна, как истинная герцогиня.
