Ирвин Шоу - Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов)
Жозефина сидела на одном из трех стульев в холле, лицом к Высоцки; в ярко-красном, сшитом на заказ костюме, с баской в складочку, в красных туфлях с вырезанным носком, хотя на улицах сыро и ужасно холодно, как на болоте; Эндерс видел через чулки ярко-алый лак на пальцах. Сидела просто так — не читала, не разговаривала; лицо ее казалось вырезанным из плотного слоя пудры и помады, с этими искусственно белокурыми волосами, — последнюю живую прядь уничтожили с полдюжины лет назад с помощью пергидроля1 парикмахерши маленьких провинциальных городков, орудовавшие щипцами для завивки, какими впору завивать гриву гранитной лошади, на которой восседает генерал Шерман.
— Эти англичане! — возмущался Высоцки, не отрывая головы от газеты. — Лично я не позволил бы им вести войну ради меня за миллион долларов, в ценных бумагах с золотым тиснением. Трепачи и рыбаки, любители сельди — вот кто они такие.
— Мне казалось, евреи тоже едят селедку, — заметила Жозефина. — Ее резкий голос прозвучал так громко, что, казалось, весь «Серкус-отель» вдруг заговорил своим собственным голосом и этими звуками вспугнуты притаившиеся запахи нашатырного спирта, лизола и прогнившего старого дерева.
— Да, евреи едят селедку, — подтвердил Высоцки. — И англичане тоже.
Эндерс, еще раз вздохнув, подошел к конторке портье. Возле лестницы, на стуле, он сразу заметил красивую девушку в элегантном пальто, отороченном мехом рыси. Разговаривая с Высоцки, он то и дело искоса поглядывал на нее и пришел к выводу, что у нее очень стройные ноги, а выражение лица холодное, полное собственного достоинства, слегка даже высокомерное, — знакомое ему выражение.
— Ну, привет, Высоцки! — поздоровался Эндерс.
— Мистер Эндерс! — радостно воскликнул, оторвавшись наконец от своей газеты, Высоцки. — Вижу, вы решили укрыться от дождя в своем маленьком, уютном гнездышке.
— Да, — Эндерс все поглядывал в сторону, где сидела девушка.
— Вы знали, — перебила их разговор Жозефина, — что англичане едят селедку?
— Да, знал, конечно, — рассеянно пробормотал он, роясь в памяти и тщетно пытаясь вспомнить — где он видел это лицо.
— Об этом мне сказал Высоцки. — Она пожала плечами. — До сих пор я пребывала в счастливом неведении.
Эндерс, перегнувшись над стойкой, прошептал Высоцки на ухо:
— Кто эта девушка, вон там?
Высоцки уставился на девушку в зеленом пальто. Глазки у него сразу стали хитрыми и виноватыми — так смотрит вор, разглядывая витрину модного магазина «Тиффани», в которую вечером намеревается запустить кирпичом.
— Это Зелинка, — тоже шепотом отвечал Высоцки, — Берта Зелинка. Въехала сегодня днем. Вы могли и проморгать ее, что скажете? — проговорил он почти беззвучно, и его выбритое до костей морщинистое, постоянно серьезное зеленоватое лицо заблестело под лучом тридцативаттной лампочки.
— Я где-то ее видел… — Эндерс поглядывал на девушку через плечо.
Сидит, углубившись в себя, такая далекая, положив прекрасные ноги одну на другую, — они видны из-под пальто и невольно притягивают взор; блестит глазами из-под густых ресниц на повидавшие много на своем веку часы над головой Высоцки.
— Мне знакомо ее лицо, — повторил Эндерс. — Только вот откуда?..
— Она похожа на Грету Гарбо, — усмехнулся Высоцки, — и вы ее с ней путаете.
Эндерс уставился на девушку в зеленом пальто. Нет, она не похожа на знаменитую актрису: удивленное, бледное лицо, большой рот с плотно сдвинутыми губами — в общем, воплощение бушующей внутри страсти, душевной боли, неизбывной северной меланхолии, упрямо заявляющей о себе хрупкой красоты. Неожиданно для себя Эндерс вдруг осознал, что он, по сути, чужак в этом незнакомом городе, за тысячи миль от своего, родного; на улице моросит мелкий дождь, а у него нет подружки, и ни один человек во всем этом громадном, говорливом, шумном мегаполисе с населением семь миллионов, никогда не обращался к нему с более ласковой фразой, чем «Передайте, пожалуйста, горчицу!». И вот сейчас перед ним сидит не призрак, а реально существующая девушка в зеленом пальто, меланхолично настроенная, и правда все же похожая на Грету Гарбо, и на ее бледном лице отражается боль, красота, умение понять другого — это ее отличительные особенности, ее родные сестры… У него запершило в горле — так хотелось сказать, нет, прямо выпалить первое пришедшее в голову нежное слово, — произнести его здесь, в этом дрянном отеле, приюте тараканов и крыс.
— Эндерс! — кто-то за его спиной произнес его имя веселым, мягким голосом.
Он с трудом, с сердечной болью оторвал пристальный взгляд от Берты Зелинка.
— Мистер Эндерс, как я ждал вашего приезда! — Бишоп, владелец отеля, небольшого роста толстячок, с сероватым лицом и влажными от слюны усами, довольно потирал руки. — Только вы и нужны мне сегодня, и никто другой!
— Благодарю вас за внимание, — вежливо откликнулся Эндерс.
— Погодите! — визгливо крикнул Бишоп. — Оставайтесь на месте, не двигайтесь ни на дюйм! У меня для вас сюрприз. — И ринулся от конторки в свой кабинет.
Эндерса так и влекло к Берте, он повернулся: сидит как прежде, в той же позе, такая же задумчивая, далекая и недоступная — Грета Гарбо…
— Вы только посмотрите! — Бишоп мигом выбежал из кабинета, с высоко поднятой рукой: с нее свешивался, покачиваясь, мокрый убитый цыпленок — уготованный им сюрприз! — Видите? Эту птичку я припрятал специально для вас. Готов уступить ее вам за шестьдесят центов, мистер Эндерс. Идет?
Эндерс вежливо оглядывал печально качающегося цыпленка, — его отправили на тот свет, видимо, ласковые руки мистера Бишопа.
— Благодарю вас, мистер Бишоп, но где мне его жарить?
— Возьмете с собой домой. — Бишоп любовно покручивал несчастного цыпленка, пытаясь таким образом вызвать у него признаки жизни; он и в самом деле чуть-чуть растопырил крылышки, перышки его затопорщились. — Ваша мама будет просто без ума от такого подарка!
— Моя мама живет в Давенпорте, штат Айова.
— Ну у вас наверняка есть родственники в нашем городе! — Бишоп поднес цыпленка поближе к носу, понюхал его и, расправив маленькие крылышки, принялся внимательно их изучать. — Примут вас с распростертыми объятиями! Цыпленок высшего качества, гарантия компании «Плимут рок». Демонстрирует таких цыплят и прочую домашнюю птицу на выставках, организует их по всей Америке, от одного побережья до другого. Всего шестьдесят центов, мистер Эндерс! — Бишоп радостно улыбался, уверенный, что уговорил клиента. — Ну что такое в наше время шестьдесят центов? Я не введу вас в большие расходы.
Эндерс покачал головой.
— У меня, к сожалению, нет родственников в вашем городе. Благодарю вас, мистер Бишоп, но я не могу принять ваш сюрприз.
Настроение у Бишопа сразу резко упало; он смерил Эндерса холодным, враждебным взглядом, недоуменно пожал плечами.
— Послушайте, я ведь мог бы уже раз пять продать его, — продолжал он уговаривать, — но придержал специально для вас. Вы только посмотрите, какой вы бледный! К тому же я питаю к вам особую симпатию. — И, держа цыпленка, гарантия компании «Плимут рок», за горло, с печальным видом вернулся в кабинет.
— Ну, — громко объявил Эндерс, прямо глядя на Берту Зелинка, — думаю, мне придется остановиться здесь на ночь.
— Не потребуется ли подружка? — равнодушно осведомилась Жозефина, и в голосе ее чувствовался отзвук надежды, что витала для нее весь вечер в этом холле.
— Нет, благодарю вас, — смутился Эндерс, опасаясь, как бы в эту минуту мисс Зелинка не обратила на него внимания.
— Вы, несомненно, большой дамский угодник, — вещала Жозефина своим скрипучим голосом на весь холл. — Разве вы не знаете, что можете сойти с ума, если долго будете без женщины? Вы здесь уже две недели — и ни одной женщины за все время! Это очень серьезная проблема и в тюрьме Синг-Синг: заключенные подолгу не имеют женщин и просто на стену лезут.
Эндерс с тревогой смотрел на мисс Зелинка: ему совсем не хотелось, чтобы девушка, похожая на Грету Гарбо, слышала, какой разговор ведет с ним Жозефина.
— Спокойной ночи! — Он пошел по коридору, мимо мисс Зелинка, в свой номер, на первом этаже, у вентиляционного колодца, — три доллара в неделю.
С большим сожалением оглянулся: лишь ноги мисс Зелинка теперь видны, — выделяясь на фоне грязного, мрачного холла, обещают счастливцу романтическое времяпрепровождение и благоухание цветов… Грустно открыл он дверь, вошел в номер, снял шляпу и пальто и рухнул на кровать.
Даже здесь он слышал, о чем говорит Жозефина, и ему казалось — звучит голос вот этих грязных стен — пристанища клопов, давно износившихся завывающих труб, даже крыс, перебегающих с одного этажа на другой и выполняющих какие-то свои, только им известные задания.
— В газетах полно статей вот о таких молодых людях, как он, — бубнила Жозефина. — В конце концов они включают газовую плиту и суют голову в духовку. Боже, что за ночь! Что за утомительная, подлая ночь! Сколько утопленников придется им выловить в реке завтра утром!
