Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят
Он знал, что бабушка проверяет его банковский счет: как он распоряжается месячным пособием, которое она ему выплачивает. Она была довольна, что он не транжирит, живет скромно и непритязательно. Как она хохотала, когда узнала, что в ответ на предложение купить две рубашки по цене одной он ответил продавцу: «У меня же не два туловища!» Как она смеялась, чуть по коленям себя не хлопала, — это королева!.. Да, с деньгами она не шутила. Хотя Гэри все равно не уставал ей повторять, что бережлив по необходимости, раз деньги не его собственные. А вот когда он сам начнет зарабатывать, он с удовольствием первый раз расплатится в ресторане. «Кстати, тебя-то, бабушка, я первую и приглашу на ужин!» В ответ она не могла сдержать улыбки. «Или подарю тебе шляпку, как ты любишь, — бледно-желтую или розовую».
— You’re a good boy, — кивала она.
«I'm a good boy — и пора мне сматывать удочки.
Сейчас щелкну мышью раз-другой — и забронирую себе на завтра билет.
Щелк-щелк. Готово! Лондон — Нью-Йорк, рейс в 19:10».
Соло на ударных. Господин Гэри Уорд, добро пожаловать на борт нашего лайнера. Место в эконом-классе. О, и со скидкой к тому же, раз покупаешь в последний момент. Чего лучше!
Матери он напишет по электронной почте, чтобы не волновалась. Оливеру — ничего. Никто ему не нужен!
Как он оказался в постели Ширли? Этого он, Гэри, не знает и знать не хочет.
«Смотри-ка, — отметил он, — я уже про себя ее называю Ширли! Впервые! Ширли, — повторил он. — Ширли. Привет, Ширли! Как дела, Ширли?»
Он разделся, принял душ, переоделся в чистое, сварил себе кофе, поджарил пару тостов, яичницу. «Ну и заваруха, — размышлял он, глядя, как сворачивается на сковороде ломтик бекона. — Не успеешь высунуть нос из детства, как тебя сразу сносит в водоворот событий. И боязно, и увлекательно. Конечно, будут дни и радостные, и не очень, порой буду чувствовать себя в своей тарелке, а порой не у дел, по Лондону, само собой, буду скучать… Bye-bye, Ширли! Bye-bye, Дункан! Hello, Гэри!»
И словно откликнувшись, пропела в ответ труба Душко.
Он перевернул бекон, добавил масла, чтобы хорошо прожарилось, достал из холодильника бутылку апельсинового сока и хлебнул из горла. Жить так, как я хочу! Ни от кого не зависеть! Он щелкнул резинкой по животу и удовлетворенно усмехнулся: ночь с Гортензией была великолепна, и организм до сих отзывался как положено.
Он вытряхнул яичницу с беконом в тарелку.
Гортензию он заберет с собой. Она сказала, что ей там в нескольких местах предлагают работу. А еще она сказала: «Знаешь, Гэри, по-моему… По-моему, я тебя…» — «Что?» — спросил он, хотя догадывался что.
Но она не ответила.
Только подошла к ответу на шажок поближе. Всему свое время!
Нет, все-таки шикарная была ночь, шикарная. «Позвоню ей, когда повидаюсь с Ее Величеством Бабушкой».
Он полил яичницу кетчупом, заглотил вместе с тостами в один присест и запил черным кофе. Повалялся на ковре в гостиной — дурацком ковре Hello Sunshine! с огромным желтым солнцем на звездном небе. Ковер вульгарный до невозможности. Гэри нашел его в Кэмдене на блошином рынке. Гортензия его ненавидела.
Он уселся за фортепиано и попытался сыграть мелодию, которую только что слушал, — потрясающее соло на рояле. Погладил черно-белые клавиши. Надо будет купить в Нью-Йорке пианино…
Гортензия проснулась и нашла в постели записку от Гэри. Ширли вчера так и не пришла в «Харродс». Не иначе что-то серьезное, иначе она бы ее не продинамила. «Какой вечер! — в упоении повторяла она про себя, зарываясь в подушки. — Какой вечер и какой успех!.. — Она заколотила пятками по кровати и захлопала сама себе. — Молодчина, Гортензия, детка, просто молодчина! И Николас тоже молодец», — с неохотой добавила она.
Николас!..
Перед ее мысленным взором возник плащ Николаса на вешалке, как немой упрек, и аплодисменты оборвались.
Он, наверное, разъярен.
Надо пойти извиниться. Гортензия кусала губы, не зная, что ему сказать. Придется наврать. «Терпеть не могу врать, но тут — что поделаешь».
Она натянула вчерашнее платье, нашарила под кроватью черные балетки, причесалась, почистила зубы щеткой Гэри и отправилась в «Либерти».
Николас сидел за громадным письменным столом с видом чопорным и непроницаемым. Он кивнул секретарше на дверь. Зазвонил телефон, но он не поднял трубку.
— Что ты имеешь мне сообщить?
— Мне было некуда деваться…
— Неужели? — язвительно переспросил он.
— У меня ячмень лопнул, из него потек какой-то жуткий желтый гной, глаз горел, ничего не видно… Ну, я перепугалась и рванула в больницу, прождала там часа три. Мне вкололи какую дрянь с антибиотиками, которой лечат слонов в последней стадии умирания. Еле доползла до дому.
И в подтверждение своих слов она сняла очки и предъявила ему покрасневший и вспухший глаз.
— Гм. — Николас недоверчиво почесал шею. Небось наплела ему с три короба. — А позвонить ты не думала?
— У меня батарейка села.
Гортензия протянула ему телефон, но Николас не стал проверять. Девушка вздохнула с облегчением: поверил!
— А сегодня я решила, что лучше зайти, чем звонить. Я так и подумала, что ты, наверное, слегка… э-э… не в духе.
Она обошла стол и наклонилась над его креслом.
— Спасибо, огромное тебе спасибо! — прошептала она. — Вчера все прошло просто замечательно! Благодаря тебе!
Николас раздраженно отодвинулся, и чтобы его разжалобить, Гортензия страдальчески потерла глаз.
— Не три! — закричал он. — Занесешь заразу, глаз загноится, и придется там все вырезать. Мерзость какая!
— Как насчет поужинать сегодня с совершенно омерзительной особой? — вкрадчиво предложила она. Надо ковать железо, пока горячо.
— Сегодня я занят.
— Ну пожалуйста!
— У меня ужин с Анной Винтур.
— Наедине? — остолбенела Гортензия.
— Не вполне. Она устраивает банкет в «Ритце», и я приглашен. И черт меня побери, если я на него не пойду!
— Со мной.
— Тебя никто не звал.
— Скажешь, что я твоя девушка. Познакомишь меня…
— Это с кем я тебя буду знакомить с таким фингалом? И думать забудь!
— Я буду в очках.
Николас колебался, теребил узел оранжевого галстука, рассматривал отполированные ногти.
— Ну пожалуйста, скажи, что возьмешь меня с собой! — упрашивала Гортензия. — Если возьмешь, я вернусь в больницу, пусть вкатают мне еще лошадиную дозу этой отравы. Буду выглядеть презентабельно.
Николас закатил глаза.
— Ох, Гортензия, Гортензия… Нет еще на свете такого мужика, чтобы тебе хоть в чем-то отказал. Встречаемся в девять у «Ритца», буду ждать тебя в холле. И уж пожалуйста, наведи марафет! Чтобы мне не пришлось за тебя краснеть!
