Донна Тартт - Щегол
Я смешался:
– Нет, – ответил, – у друзей в Вилл ид же.
– Что ж, превосходно. Как тебе удобнее. Ну а мне в любом случае пора бежать. Давай-ка мы с тобой этот разговор продолжим у меня в офисе? Я тебя сейчас соединю с Пэтси, и она запишет тебя на прием.
– Да, здорово, – сказал я, – спасибо. – Но когда повесил трубку, меня подташнивало – словно кто-то просунул руку прямо мне в грудь и выкрутил у меня наружу из сердца какие-то мерзостные влажные комья.
– Все нормально? – спросил Хоби, который ходил по кухне и вдруг замер, увидев мое лицо.
– Да, порядок.
Я еле дотащился до своей спальни, едва закрыл за собой дверь и забрался обратно в кровать, как разрыдался – ну или не совсем разрыдался, задергался в сухих, безобразных взвизгах, уткнувшись лицом в подушку, а Попчик хватал меня лапкой за рубашку и встревоженно обнюхивал мой затылок.
5Я вроде пошел на поправку, но от этих новостей отчего-то разболелся снова. К концу дня, когда температура подскочила до прежней мутной дрожи, отец не шел у меня из головы: надо позвонить ему, думал я, раз за разом подкидываясь с кровати, едва я начинал отключаться; оказывалось, что смерть его была не взаправдашней, всего лишь – репетиция, и он вот-вот мог умереть по-настоящему (навсегда), но этому еще можно было помешать, надо было его только найти, только бы дозвониться ему на сотовый, только б Ксандре удалось перехватить его с работы, надо его отыскать, надо сказать ему.
Потом, позже – когда стемнело и завершился день – я впал в беспокойный полусон, в котором отец распекал меня за то, что я что-то напутал с бронированием каких-то билетов на самолет, как вдруг в коридоре зажегся свет и крохотная подсвеченная сзади тень – Пиппа, спотыкаясь, влетела в комнату, как будто ее кто-то туда втолкнул, и, засомневавшись, оглядываясь, спросила:
– Разбудить его?
– Постой, – сказал я сразу и ей, и отцу, который стремительно растворялся в темноте, в какой-то разбушевавшейся толпе на стадионе за высокими сводчатыми воротами.
Когда я нацепил очки, то увидел, что она в пальто, как будто собралась куда-то уходить.
– Извини, – сказал я, закрыв глаза руками, растерявшись от яркого света лампы.
– Нет, это ты извини. Я просто… ну, в общем, – она откинула с лица прядку волос, – я уезжаю и хотела попрощаться.
– Попрощаться?
– Ой. – Она свела вместе бледные брови, глянула на стоявшего в дверях Хоби (он уже исчез) и снова перевела взгляд на меня. – Ну да. Короче, – в голосе у нее как будто прорезалась легкая паника. – Я уезжаю обратно. Сегодня вечером. В общем, рада была повидаться. Надеюсь, у тебя все будет хорошо.
– Сегодня?
– Да, сегодня улетаю. Она ведь меня определила в школу-пансион, – прибавила она, потому что я так и продолжал на нее таращиться, – я приехала на День благодарения. И к доктору на прием. Помнишь?
– А, точно, – я глядел на нее во все глаза, надеясь, что я так и не проснулся. Школа-пансион – что-то знакомое, но я думал, это мне приснилось.
– Да, – ей, похоже, тоже было не по себе, – жалко, что ты раньше не приехал, было так весело. Хоби готовил, у нас тут толпы гостей были. Но мне повезло, что я вообще смогла приехать – надо было получать разрешение у доктора Каменцинда. У нас в школе на День благодарения каникул не бывает.
– А что же они делают?
– Да вообще не празднуют. Ну, может быть, готовят индейку или что-то в этом духе для тех, кто празднует.
– Это что за школа?
Когда она назвала школу – искривив в полунасмешке рот, я был поражен. В Институт Монт-Хефели – швейцарскую школу, которая, по словам Энди, и аккредитацию-то с трудом получила – попадали только самые тупые и чокнутые девчонки.
– Ты в Монт-Хефели? Правда? А я-то думал, что там одни… – слово “психические” тут было явно неуместным – крутые.
– Ну. Тетя Маргарет уверяет, что я привыкну. – Она забавлялась с лягушкой-оригами, сидевшей на тумбочке, пыталась, чтоб та попрыгала, но лягушка была скрюченная и валилась набок. – А виды там – как горы на коробке “Каран д'Аш”. Снежные вершины, цветущие луга, все такое. А в остальном там как в унылом европейском ужастике, где по большей части ничего не происходит.
– Но, – мне все казалось, будто я что-то упускаю или, может, толком не проснулся. Я знал только одного человека, который учился в Монт-Хефели – сестру Джеймса Вильерса, Доррит Вильерс, и говорили, что она туда попала, потому что пырнула своего парня ножом.
– Да, там странновато, – говорила она, окинув комнату скучающим взглядом. – Школа для шизиков. Но с моей-то травмой головы я вообще мало куда могу попасть. У них там клиника при школе, – прибавила она, дернув плечом. – Врачи в штате. Все куда серьезнее, чем кажется. Ну, после того как мне тогда по голове попало, у меня, конечно, есть проблемы, но я ж не дурочка, не клептоманка.
– Да, но… – я все пытался выбросить из головы эту фразу про ужастик, – в Швейцарии? Это ж круто.
– Ну, как скажешь.
– Одна моя знакомая девчонка, Лалли Фолке, училась в Ле Рози. Рассказывала, что их там каждое утро поили шоколадом.
– Ну, тут даже джема к тосту не дождешься. – На черном пальто белела ее веснушчатая рука. – Его выдают только девочкам с пищевыми расстройствами. Если хочешь сахара к чаю, воруешь пакетики из комнаты медсестер.
– Эээ… – Хуже и хуже. – А ты знаешь такую девчонку – Доррит Вильерс?
– Нет. Она была там, но потом ее еще куда-то определили. Насколько я помню, она кому-то пыталась расцарапать лицо. Им пришлось на время посадить ее под замок.
– Чего?
– Ну, у них это по-другому называется, – сказала она, потерев нос. – Такое здание, как деревенский домик, они его зовут Ла Гранж – ну, там, румяные молочницы и псевдофермерский стиль. Но там посимпатичнее, чем в дортуарах. Только на дверях сигнализация и ходят врачи с охранниками.
– Ого, ничего… – Я вспомнил Доррит Вильерс – пушистые золотые волосы, пустые голубые глаза, словно у отмороженного рождественского ангела с елки – и не знал, что и сказать.
– Вот туда сажают по-настоящему чокнутых девчонок. В Ла Гранж. А я в Бессоне, с франкоговорящими девочками. Предполагалось, что так я быстрее выучу французский, но на деле со мной просто никто не разговаривает.
– Скажи ей, что тебе там не нравится! Тетке своей!
Она поморщилась.
– Я говорила. Но она тогда заводит про то, во сколько ей это все обошлось. Или говорит, что я ее обижаю. Ну, да ладно, – натянуто добавила она, оглядываясь через плечо, в голосе слышалось – мне пора.
– Угу, – наконец сказал я после дурманного молчания.
