Наталия Вико - Шизофрения
— Но все ошибки и подлости, которые мы по жизни делаем, все неудачи и заблуждения — нельзя вычеркнуть или стереть в расчете на другую жизнь, а можно только пережить и перестрадать, — сказала Александра. — Если, конечно, есть чем страдать. Я совесть имею в виду.
— И не заметить вовсе — если совести нет, — добавил Онуфриенко.
— Я с тобой согласна, Саша — в нашем мире справедливости действительно нет, — продолжила она. — Одни получают все, а другие — либо завидуют, замыкаясь в своем маленьком мирке, либо уходят в воздержание и аскезу, убеждая и себя и окружающих, что это и есть их осознанный духовный выбор. Однако же, согласись, богатство — всего лишь средство для удовлетворения позывов тела и тщеславия. Правда, о душе богатые тоже начинают думать. В старости. А вдруг там, — с усмешкой ткнула пальцем вверх, — и действительно что-то есть? Проверить ведь нельзя. Даже за деньги. Можно только попробовать откупиться в церкви. Или когда пресытятся удовольствиями. Но второе бывает крайне редко. Список развлекух каждый день пополняется…
— Но ведь должна же быть другая жизнь. Настоящая. Правильная! — грустно сказал он.
— Саша, — Александра смягчилась, — я понимаю, то, чем ты занимаешься, и церковь, кстати, тоже, — соломинка для тех, которые свою нынешнюю жизнь отстроить не смогли. Вы их тем самым от суицида, пьянства беспробудного и наркотиков спасаете. За это вам, конечно, спасибо и земной поклон.
— Вообще-то тех, которые в царствие небесное и судный день верят, все меньше становится, — усмехнулся Онуфриенко. — Спасибо глобальной информатизации и Интернету.
— Вот то-то и оно! — воскликнула Александра. — Теперь, чтобы нового глобального Мессию создать — оживлять Осириса вовсе и не надо. Выбрать более-менее не отвратное лицо и — вперед! Нужны только деньги на оплату всемирной PR-кампании.
— А почему ж, по-твоему, до сих пор не создали? — с усмешкой спросил Онуфриенко.
— Острой необходимости пока не было. Существующие духовные институты вкупе с психоаналитиками и оккультистами ситуацию пока худо-бедно перекрывают.
— А я думаю, не поэтому, — он убрал четки в карман и отпил глоток чая. — Просто нет адекватной новой религии, которая бы ясный ответ давала, для чего человек живет, независимо от того, попал он в золотой миллиард или не попал. А если даже и попал? Все равно, человек по сути — всегда одинок. Прячется за привычками, традициями, рутинной работой, ежедневными, порой совершенно ненужными контактами и разговорами ни о чем, бежит в толпу, только для того, чтобы почувствовать себя частью целого, которое хоть куда-то движется. Те же, кто осознает свою невостребованность и ненужность — считай, на прямом пути к суициду — это ты правильно сказала. Ведь кому ты нужен, если сам себе не нужен? Потому, кстати, и количество самоубийств повсеместно растет. А винтовки и пистолеты некоторые в руки берут и в незнакомых людей стреляют, чтобы хоть какой-то след в жизни после себя оставить. Знак плюс или минус в истории, сама знаешь, роли не играет. Хоть Калигулой будь, хоть Александром Первым, хоть вообще святошей. Человек ведь жив, пока повторяется его имя. Разве не так? — улыбнулся он. — А новая религия, думаю, из России придет. Только Мессия для этого нужен.
— Которого ты и собираешься зачать путем проведения мистерии по оживлению Осириса, — который должен оплодотворить Исиду, — скорбным голосом сказала она. — Саша, но ведь все это — бред! — почти прокричала она.
— Не понимаю, — Онуфриенко недоуменно пожал плечам, — ты чего так кипятишься? Ты повар или суп? — заулыбался он.
— ???
— Если ты суп — понятно, почему так булькаешь и бурлишь. Но тогда тебя точно съедят. А если ты повар — тогда спокойно бросай ингредиенты в кипящую воду. Чтобы потом суп съесть.
— А ты — повар? — вскинула глаза Александра.
— Я? — Онуфриенко улыбнулся с загадочным видом. — Так ты поедешь с нами, или нет? — вдруг, посерьезнев, спросил он.
— Поеду…— неожиданно для себя самой ответила Александра. — Только для того, чтобы убедить тебя, дорогой, что все твои мистерии — бред сивой кобылы!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Надпись «Пристегните ремни», загоревшаяся на табло, извещала о том, что полет подходит к концу. Самолет наклонился на крыло, делая круг перед посадкой. Сидящий рядом с Александрой полнолицый мужчина с редким именем Иван Иванович, который еще в начале полета после еды, сдобренной несколькими порциями спиртного, успел многозначительно сообщить попутчице о том, что он «вообще-то не женат», но после ее безжалостного вопроса: «Изначально, неоднократно или только сегодня?» — видимо, решив, что сегодня не его день, мирно проспал всю дорогу — теперь вдруг, недовольно засопел и привалился к ее плечу. Александра аккуратно восстановила статус-кво и посмотрела в иллюминатор на щедро рассыпанные вдоль Нила огни Каира с изумрудно-зелеными огоньками минаретов, похожие на Млечный путь.
Самолет снова накренился.
— Черт знает что! Кто их летать учил?! — пробурчал проснувшийся толстяк, ошалело оглядываясь. — Того и гляди, в иллюминатор выпадешь.
Александра, представив попытку Ивана Ивановича протиснуться в проем иллюминатора, прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
— Девушка, у вас ремень пристегнут? — услышала она голос стюардессы и молча приспустила край темно-синего пледа, накинутого на ноги, показывая, что все в порядке.
— А у вас? — спросила стюардесса толстяка.
Тот с сосредоточенным видом пошарил руками под собой, вытянул концы ремней и, вобрав живот, щелкнул замком.
Крыло, дальняя передняя кромка которого была ей видна, неприятно подрагивало, напоминая о том, что вообще-то самолет — летательный аппарат тяжелее воздуха. Причем, намного тяжелее. Александра откинулась на спинку сиденья. Взлеты и посадки она не любила, помня о том, что большинство происшествий случается именно на этих этапах. Особенно ей не нравилось летать в дымчато-вязкой облачности при снижении самолета и наборе высоты, когда пространство вокруг становилось невидимым и оттого казалось опасно непредсказуемым. К счастью над Каиром этой проблемы не было.
Самолет тем временем сбросил скорость настолько, что казалось, почти завис в воздухе, вздрогнул, выпуская шасси, и пошел на посадку. В иллюминаторе замелькали невысокие постройки вдоль взлетно-посадочной полосы, наконец, шасси коснулись бетонного покрытия, самолет завибрировал все корпусом и начал тормозить.
«Здравствуй, Каир!» — подумала она, ощутив вдруг накатившее радостное возбуждение, как от долгожданной встречи с давним хорошим другом…
* * *— О-о! Наконец-то мой личный психиатр приехал! — Зам расставил руки и, расплывшись в улыбке, ринулся навстречу Александре, толкая перед собой волну терпкого одеколонного духа.
— К своему личному психопату, — усмехнулась она, понимая, что избежать разговора уже не удастся.
— Не поверишь, — Зам бесцеремонно чмокнул ее в щеку, — сильно скучал. Чуть не помер с тоски. Сам удивился. Ко мне приехала? — спросил уверенно.
— К Ивану Фомичу, — попыталась Александра охладить его пыл.
— Так он в Александрии с проверкой. В Каире я за него теперь, — Зам приосанился.
— Пьешь, значит, за двоих? — посочувствовала она.
— Ну вот, и ты туда же, — обиженно прогундосил он. — Прямо как жена. А я, между прочим, ни в чем не виноват. Я — жертва тяжелых производственных условий, климата и… неудовлетворенности бесперспективным социальным статусом, — добавил он скорбно. — Потому что Фомич президентом не станет точно. Значит — и я доверенным лицом не буду. Всю его предвыборную программу нагло скатали и используют вдоль и поперек, — сказав это, он с упреком глянул на Александру. — Хотя предвыборные обещания у политиков — одни пустые слова, — он махнул рукой, — а вот Фомич точно смог бы реализовать. Потому что — не политик и врать не умеет. Вот думаю, — Зам попытался наморщить лоб, — может мне в партию чиновников вступить ради перспективы? — почесал затылок. — А тут еще и неудовлетворенность в личной жизни, — посетовал он.
— Неудовлетворенность — наказание за желания, — усмехнулась Александра.
— О! — Зам глянул восхищенно. — Ты прямо как Фомич говоришь! Афоризмами. «Респект», — приложил руку к животу и склонил голову. — А что мне делать-то? Живу тут в окружении людей, измельченных бытом. Никакого полета фантазии. Поговорить по душам даже не с кем. Все работы да отчеты. А жить-то когда? — воскликнул тоскливо. — Слушай, Сань, скажу как на духу — твой приезд для меня — праздник! Ты даже сама не понимаешь, како-ой!
— Событие имеет только то значение, которое ты ему приписываешь, — насмешливо сказала она. — Только, прошу, не говори мне о том, что вы еще будете гордиться…
— Не-е, — замахал руками Зам. — Как можно? Это же сокровенное Фомича. Мне чужого не нужно. Слушай, Сань, пойдем, хоть полчасика про жизнь поговорим, а то, честное слово, я здесь от безысходности скончаюсь или опять напьюсь как свинья, чтобы отсрочить трагический исход.
