Замок на песке. Колокол - Мердок Айрис

– Он mauvais sujet  [51], это без сомнений. Тем более мы должны взять его на свои плечи. Ведь такие люди, как он, не приходят в такое место, как это, забавы ради. Конечно, он приехал, чтобы быть поближе к Кэтрин, но то, что он хочет быть поближе к ней сейчас, и то, что он хочет оставаться в общине, а не в деревне, наводит по меньшей мере на размышления. Разве можем мы быть уверенными в том, что не замешана в этом некая искренняя крупица надежды на лучшее… И человек, которого следует, как вы выразились, к нему приставить, не Джеймс, а вы.

Майкл выдержал ее взгляд, который был скорее насмешливым, чем обвиняющим.

– Мне трудно иметь с ним дело, – сказал он. – Но я тщательно все обдумаю. – Он чувствовал, что в нем крепнет решимость не быть откровенным с настоятельницей.

Настоятельница всматривалась в его лицо.

– Признаюсь вам, тревожусь я – и не знаю точно отчего. Тревожусь за него, тревожусь за вас. Я хотела спросить: нет ли чего-нибудь, что вы хотели бы рассказать мне…

Майкл вцепился в стул. Духовная сила Имбера за ее плечами надвигалась на него, словно буря. Что за ирония, думал он, когда он хотел рассказать все об этом настоятельнице, она ему не позволила, а теперь, когда она хочет узнать, он ей не расскажет. Он желал ее совета, а не отпущения грехов, и не мог просить о первом без того, чтобы не казалось, что он испрашивает о втором. Нет, настоятельница проявила бы терпимость. Но он почти с омерзением отворачивался от самой идеи обнаружить перед ней свое жалкое, запутанное состояние души. Историю с Ником она почти наверняка в общих чертах знала и что хотела понять, так это теперешний его настрой, а тут без истории с Тоби никак не обойтись. Начни он рассказывать всю эту историю, и он не сможет, это он знал, рассказать ее сейчас, не предавшись тому особому самобичеванию жалостью, которое он уже привык принимать за покаяние. Молчание в таком случае чище, лучше. Глянув вниз, он увидел положенную на бортик решетки, совсем близко к нему, словно его искушавшую, бледную, бесконечно морщинистую руку, которая была омыта слезами лучших, чем он, людей. Дотянись он до этой руки – и он пропал. Майкл отвел глаза и сказал:

– Нет, не думаю.

Настоятельница поглядела на него еще немного, пока он, чувствуя себя съежившимся, маленьким, усохшим, глядел в дальний угол комнаты за ее спиной.

– Вы непрестанно присутствуете в наших молитвах. Вы и ваш друг. Я знаю, как сильно печалитесь вы о тех, кто вверен вашим заботам, и о тех, кому вы пытаетесь помочь и терпите неудачу, и о тех, кому помочь вы не в силах. Положитесь на Господа и помните: Он по-своему и в свой час исполнит то, на что мы так жалко посягаем. Часто мы не добиваемся желаемого другим добра, но мы добиваемся иного, что рождается из наших усилий. Добро – это избыток. Куда мы щедро и от всей души направляем его, там и вступаем в созидание, которое может быть непостижимым для нас самих, и от того, что оно непостижимо, мы можем его бояться. Но из-за этого отступать мы не должны. Господь всегда может направить нас, коли мы того пожелаем, на высший и лучший путь, а научиться любить мы можем, только любя. Помните: все наши неудачи в конечном счете неудачи в любви. Несовершенную любовь не порицать и отвергать должно, но совершенной делать  [52]. Путь этот всегда вперед и никогда назад.

Майкл, теперь уже сидя к ней лицом, слегка кивнул. После такой речи он бы уже не доверил себе произнести хоть слово. Она повернула руку и подала ему ладонью вверх. Он взял ее, ощутив прохладное, сухое пожатие.

– Ну, я задержала вас слишком долго, сын мой. Я бы хотела повидать вас снова, немного погодя, когда уляжется вся эта суматоха. Постарайтесь не перетруждаться, хорошо?

Майкл склонился над ее рукой. Закрыв глаза, он поцеловал ее и прижал к своей щеке. Затем поднял на настоятельницу спокойное лицо. Он смутно чувствовал, что молчанием одержал духовную победу. Он чувствовал, что заслужил ее одобрение. Они оба поднялись, и, когда Майкл снова поклонился ей, она затворила марлевый экран и ушла.

Он постоял немного в тихой комнате, глядя на прутья решетки и белую закрытую дверцу экрана за ними. Затем затворил экран на своей стороне. Как хорошо знает она его сердце. Но наставления ее казались ему скорее чудом, нежели полезным внушением. Для деяния, которое надо совершить, он был орудием слишком запятнанным. Любовь. Он покачал головой. Быть может, только те, кто оставил этот мир, имеют право на это слово.

Глава 20

Нагромождения золотистых пузырившихся облаков быстро бежали по небу, то заслоняя, то открывая солнце. День был из тех, что в марте радуют, а в сентябре утомляют. Дора сражалась с белой лентой.

Бессонная ночь вместе с тревогой за то, как ей теперь казалось, колоссальное предприятие, в которое она так очертя голову ринулась, довели ее чуть ли не до безумия. То, как Тоби, по ее определению, накинулся на нее в амбаре, в любое иное время привело бы ее в восторг. При воспоминании о его страстных ребячьих поцелуях, еще не остывшем в ее душе, на нее накатывала нежность, и она понимала, что не осталась тогда равнодушной к чарам этого упругого юношеского тела и свежего неуверенного личика. Но возбуждение от краткого объятия Тоби поглощалось большей заботой о колоколе. Она чувствовала себя жрицей, посвященной отныне обряду, который вообще личные отношения делали неважными.

Схватка в амбаре внезапно оборвалась вмешательством колокола. Никто из них не мог уяснить, насколько силен был звук, – так каждый был занят в предыдущий миг своими действиями. Они решили, что звук был не очень сильный – просто ударило что-то, и с полным голосом колокола это никак не сравнишь. Но все равно, даже если слабо ударить об этакую махину, шуму должно быть предостаточно, и они тревожно ждали в наступившей тишине каких-нибудь звуков со стороны Корта. Их не было, и они немедленно приступили к следующей части операции, которая была выполнена с быстротой и сноровкой, делавшими Тоби честь. Единственно, о чем он сожалел – так он Доре и сказал, – что она представить себе не может, сколь трудно было то, что они только что успешно совершили. Колокол теперь, подвешенный на втором тросе, висел в нескольких футах от земли. Трос был перекинут через балку и протянут в дверь амбара, а его конец, в кольцо которого был продет лом, был надежно закреплен в развилине бука. Два заговорщика замаскировали, как только могли, место действия сучьями и вьюнами и собрались расходиться по домам. Когда они шли, на сей раз вместе, по бетонной дороге в Корт, Дора держала Тоби за руку. Расставаясь у кромки леса, они встали друг против друга в лунном свете. Дрожа от нервического ликования, Тоби взял Дору за плечи и стал поворачивать лицом к лунному свету. Он глядел на нее, изумленный и обрадованный ее уступчивостью, потом обнял ее и, насильно заставляя принять свой поцелуй, скрутил ее так, что едва не упал с нею наземь.

После этих романтических приключений следующий день для Доры занялся так, что это ее слегка отрезвило. Пол, тщетно проискав ее и по ходу дела насажав в руку колючек от куста дрока, был расстроен, когда, вернувшись, нашел ее в постели; расстроен он был и когда они очнулись утром от короткого сна. Вкусы своей жены он знал достаточно хорошо, чтобы подозревать, что обычно она не предается уединенному общению с природой, да к тому же ночью, и не скрывал, что рассказ ее о прогулке при луне находит неубедительным. Без колебаний называл он и имена, когда выстраивал альтернативную версию. Запуганная перед завтраком, Дора была в слезах, она искренне сочувствовала страданиям Пола и считала себя на сей раз несправедливо обвиняемой и лишенной возможности все объяснить. Пол, все сильнее расстраивающийся, настоял тогда, что утро они проведут вместе; он вывел ее на прогулку, которая была пыткой для них обоих, и вообще вел себя так, будто она его пленница. Это исключало для Доры всякую возможность связаться с Тоби, с которым во время их милого прощания минувшей ночью она забыла условиться о свидании на следующую ночь. Исключало это для нее и возможность навестить колокол, она же собиралась посвятить часть дня тому, чтобы очистить, подготовить его к предстоящему театральному появлению. Одна Дора оставалась утром только на те десять минут, когда Марк Стрэффорд вынимал Полу шип из пальца. Но Дора не осмелилась искать Тоби в такой короткий промежуток и удрученно просидела в гостиной, пока не вернулся Пол, по-прежнему черный от злости и сильно пропахший деттоловой мазью.