Александр Покровский - Кубрик: фривольные рассказы
Выполнив задание, по метеоусловиям Львова экипаж остался на аэродроме Дубна. После ужина в летной столовой экипажем в гостинице была выпита полученная от командира Луцкой эскадрильи пол-литровая (по утверждению экипажа) бутылка технического спирта.
Ночью помощник командира корабля лейтенант Матвеев С. А. вышел в туалет по малой нужде. Однако уставший после напряженного трудового дня Матвеев С. А. в темноте перепутал дверь в туалет с дверью во встроенный одежный шкаф, зашел в последний и помочился в летные сапоги майора Алимова И. К.
Майор Алимов И. К. заметил происшедшее только утром, надев сапоги на ноги.
В результате сложившейся психологической несовместимости прошу изменить состав штатного экипажа самолета АН -12 № 83.
Командир 1-й АЭ
подполковник Егорьев».
На рапорте наискосок в левом верхнем углу листа стояла следующая резолюция:
«Василий Иванович!
Не надо ебать мне мозги!
Буду я еще из-за всякой хуйни изменять установочный приказ по части!
Объяви Матвееву выговор за несоблюдение субординации, а Алимов пусть нассыт в сапоги Матвеева и успокоится!
Подполковник Кушмин».
2
Родина, а Родина?
Это опять я, твой неразумный сын.
Это я не даю тебе спать по ночам и стучусь к твоему сердцу.
Все хочется увидеть тебя хоть одним глазочком, и чтоб обязательно ты бы меня тоже узрела, чтоб, значит, познакомились мы и полюбили друг друга.
Собственно, я-то давно тебя люблю, вот только в ответ от тебя не получаю я ничего, оттого и печально мне.
Так что душа не приемлет того одиночества, когда ты один, как перст стоячий, на тысячу и тысячу верст, когда даже вой твой, будь ты хоть волком стократ, не достигнет ничейного слуха.
И не думай, что я все это вру. Нет, не вру я.
Я частенько, знаешь ли, вот так и выл. Садился и, вознеся лицо свое к звездам, разражался тем долгим стоном, в коем нет уже ничего человечьего.
И какая же радость пронзала все мое существо, все нутро мое изголодавшееся, когда где-то там, у горизонта, напряженный слух мой ловил горловое пение такого же, как и я, одичалого бедолаги.
«Эй, бродяга! – хотелось мне выкрикнуть тогда. – Где ты, кто ты и как ты выжил-то там, в том холодном, сыром далеко? Не придешь ли на встречу? Окажись лучше рядом, окажись близко, прибеги, доберись через леса и болота, сквозь прогалины, гиблые топи.
Дойди до меня, а я брошусь навстречу тебе. Вот сейчас же и брошусь, кинусь со всех своих куцеватеньких ног.
А когда встретимся мы, то обнимемся так сильно, как только способны, потому что давно уже не видели человека. Того самого человека, что не только ходит на своих двух конечностях, но и ежится от чуждой боли».
А хорошо б его встретить!
Вот встретишь такого, и боль твоя поутихнет немного.
Вместе-то легче вам будет Родину искать.
Вместе всегда легче.
РАССКАЗЫ СЛАВИКАПервыйКапитан третьего ранга Потапов по кличке «Потапыч», командир малого ракетного корабля «Шквал» всем своим видом напоминал медведя.
Особенно когда надо было принимать быстрые, неожиданные решения.
Однажды на погрузке зенитных ракет он поймал падающую с загрузочного устройства ракету весом сто десять килограмм. Все разбежались в разные стороны, а он, весь багрово-красный от напряжения и по той же причине ничего не могущий сказать, стоял и держал ее на весу. Потом, конечно, отняли у него ракету, но еще долгое время руки его сохраняли способность вдруг, ни с того ни с сего одновременно сгибаться в локтях, а сам он при этом замирал, боясь пошевелиться.
Потапыч частенько попадал в истории.
Как-то к самому нашему светлому празднику– Дню Военно-Морского флота все корабли пришли в Балтийск, стали у дальнего причала Балтийской гавани, где с благоговением подняли Государственный флаг и флаги расцвечивания. Затем командиры и замы отправились в ДОФ на торжественное собрание. Форма одежды, конечно же, парадная, с орденами, медалями и прочей ерундой.
Все пошли пешком.
Все, кроме Потапыча. Тот решил воспользоваться своим штатным катером «Чирок».
Пока спускали катер на воду, пока он шел по акватории, офицеры уже подошли к причальчику рядом с КПП и стали ожидать там, покуривая, Потапыча. Все, происходившее далее, им было как подарок ко Дню ВМФ.
«Чирок», заглушив двигатель, ткнулся в причал носом. Потапыч неторопливо двинулся по борту вверенного ему плавсредства, намереваясь спрыгнуть с носа на пирс, а катерок от движения в нем столь массивного тела, естественно, пошел назад. Дистанция между носом катера и причалом стала неуклонно увеличиваться, а вода, надо сказать, вокруг была покрыта толстым слоем всякого портового дерьма.
Вам интересно, что сделал Потапыч? Он, стоя на носу катера, двигающегося от причала, наклонился и, подавшись вперед, только верхней своей частью метнулся и ухватился руками за край причала, а нижняя его часть, то есть ноги, так и остались на катере, после чего он принялся подтягивать и подтягивать– ым! ым! – своим телом катерок к причалу, пытаясь при этом более убедительно уцепиться носками ботинок за что-то там, не видно за что, на палубе «Чирка».
«Что-то» нашарить не удавалось, носки ботинок начали судорожно елозить по палубе, а потом за что-то все же зацепились, после чего Потапыча стало растягивать, раскорячивать до состояния струны.
Рулевой, офицеры на причале и боец в спасательном жилете у кнехта, который готов был принять швартовый конец подошедшего катера, остолбенели и стояли, раскрыв рты.
Всем показалось, что растягивало Потапыча бесконечно нудно. Наконец все вздохнули, потому что Потапыч, так и не лопнув пополам, оторвался от катера и шлепнулся со всего маха о причал, где и остался висеть.
Руками он крепко держался, но подняться сил уже не было.
Первым пришел в себя боец в оранжевом жилете. Он подбежал, нагнулся и, увидев красное от натуги лицо офицера, первым делом осторожно снял с него фуражку, после чего разогнулся и встал перед Потыпычем по стойке «смирно». Потапыч повисел-повисел на руках, побрякивая медальками, поскрипывая зубами, да и рухнул потом в темные воды гавани, в самые что ни на есть отходы цивилизации.
После этого тот боец с фуражкой Потапыча понял, что надо еще что-то дополнительно сделать, и тут он принял единственно правильное, с его точки зрения, решение: он приложил лапу к уху, да так и стоял навытяжку, словно прощался с тонущим крейсером, пока Потапыч погружался в портовое говно. Потом Потапыч, разгребая всякую дрянь, норовящую попасть ему в рот, подплыл, уцепился, забрался на свой катер и опять подошел на нем к причалу.
Там он забрал у матроса фуражку и отправился назад на свой корабль.
