Сергей Волков - Дети пустоты
Во сне мне становится страшно. Улыбчивое лицо Бройлера плывет и искажается, слова его вонзаются в меня, как раскаленные иглы. Одна такая игла пробивает ухо и жжет, нещадно палит его. Я дергаюсь раз, другой, отмахиваюсь от жалящей иглы — и просыпаюсь.
— Вставай! Подъем, Пятёра! — Тёха, защемив мое ухо пальцами, терзает его, пытаясь вырвать меня из сонного омута.
— А? Че? — Я вскакиваю, ошалело озираясь.
Хорек и Губастый сладко посапывают на соседних сиденьях, привалившись друг к другу. В вагоне царит полумрак, за окнами пролетают одинокие огоньки. В проходе между рядами кресел топчется хмурый Сапог.
— Шуню свинтили. Выкупать пойдем, — коротко объясняет ситуацию наш бригадир и помолчав, добавляет, обращаясь к Сапогу: — Не сиделось вам, гады!
— Да мы че… Мы только в вагон-ресторан… — виноватым голосом частит Сапог.
Тёха дает ему звучный подзатыльник:
— Заглохни, мудила!
Пока мы идем в седьмой, бригадирский вагон, растерянный Сапог вкратце обрисовывает мне, что произошло.
Они с Шуней направились в вагон-ресторан вроде как сигарет купить. На кой ляд их понесло туда на самом деле, я могу только догадываться — или Сапог решил скачкануть втайне от Тёхи, или наша бойкая путанка пошла крутить хвостом в поисках приключений на свою тощую задницу. Так или иначе, но когда путешественники остановились покурить в неположенном тамбуре бригадирского вагона, их навестил наряд транспортной милиции. Косарей было двое — капитан и лейтеха. Они спросили документы, Сапог показал им свое свидетельство и билет, и тут выяснилось, что Шунин билет остался у Тёхи. Сапог, чтобы отмазать подругу, сдуру воспроизвел косарям ту же байку, что и проводникам, — дескать, они, то есть мы, едем от школы на экскурсию, а билеты и документы у старшего группы.
Косари забрали Шуню, а Сапога отправили за этим самым старшим. Вот такая история.
— Че теперь делать? — излишне громко сокрушается Сапог, трясет головой и косит глазом — видит ли Тёха всю глубину его раскаяния?
Тёха видит. И молчит. Молчит всю дорогу до бригадирского вагона, только остервенело пинает тамбурные двери да зыркает на одиноких курцов-полуночников, испуганно шарахающихся от буром прущего парнишки с белым от злости лицом.
— Вон там они, во втором купе, — указывает Сапог, когда мы входим в наполненный особым, начальственным запахом бригадирский вагон.
Тёха шумно выдыхает и решительно откатывает покрытую шоколадным пластиком дверь. На меня веет терпкой смесью ароматов одеколона, хлорки и сапожного крема. Губастый называет это «благоуханием косарни».
Поезд подъезжает к станции. В окно бьет свет фонаря, и у меня в глазах пляшут черные пятнистые черти. Поэтому я не сразу понимаю, зачем Шуня подняла руку. Думаю даже, что она нас так приветствует. Сидит на нижней полке и сигналит: «Все в порядке, пацаны!»
И только когда промаргиваюсь, просекаю — хрен там «в порядке». Косари приковали Шуню наручниками к скобе для брюк. Значит, уже решили, что она их законная добыча.
Тёха сопит, вышагивает вперед. Косари, лейтенант и капитан, удивленно смотрят на нас. Потом капитан понимающе ощеривается:
— А-а, вот и делегация! Ну заходите. Да не все, не все!
Лейтеха, похожий лицом на картофелину сорта «синеглазка», напрягается, шарит рукой справа от себя. Ох, не люблю я таких вот косарей. Вернее, я всю их породу не люблю, но именно таких, жилистых, невысоких, прогонистых, — особенно. Если что, косарь типа этого лейтенанта будет бежать за тобой до упора, пока не догонит. И обязательно дубинкой врежет, хотя бы пару раз. И бить будет не просто для блезиру, а «с душой» — куда надо и с оттяжкой, так, что потом неделю будешь кровью ссать и синячище на всю спину расползется.
Вон, он уже «демократизатор» вытащил, готовится. Дай ему волю — он всех вокруг излупцует, забьет мало что не до смерти. Откуда такие берутся? Бройлер говорил, что все проблемы у взрослых — из детства. Наверное, у этого косаря детство было типа нашего, то есть не было детства вовсе.
Вот только никто из нас в косари не пойдет. Никогда. Наверное…
— Остапчук, — говорит тем временем капитан. — Поди-ка к Гаврилову проверь, что там и как, — через двадцать минут смену сдавать. А я пока с молодежью пообщаюсь, хе-хе…
Лейтенант, одарив нас на прощание полным ненависти взглядом, шибает плечом Сапога, застрявшего в дверях, и выходит. Шуня шмыгает носом, свободной рукой вытирает мокрые щеки, хотя еще несколько секунд назад плакать она вроде бы и не собиралась.
Капитан вопросительно выгибает бровь и смотрит на Тёху Косарь — рослый, гладко выбритый; тщательно причесанная шевелюра — волосок к волоску — блестит от геля. Такие мужики, нет, не мужики — мужчины, всегда нравятся бабам. Они, дуры, не понимают, что любить эти холеные и ухоженные кобели могут только себя, так они устроены. И все в их жизни, и ухаживание за бабами в том числе, тоже делается для себя, для своего удовольствия.
И еще: в реальном деле толку от таких немного. А вот нагадить по мелочи они могут запросто. И гадят, всем и везде, в меру возможности. Словом, хоть и крупны размером, хоть и аккуратны на вид, а твари они все же мелкие. И притом дешевые.
— Э-э-э… Тут у вас наша… э-э-э… ученица… вот, — выдавливает из себя Тёха.
Он старательно косит под дурачка. Шуня опять шмыгает, гремит наручником, обращая на себя внимание.
— Ученица? — ласково улыбается косарь. Глаза у него ленивые, пустые, как бутылки. — И на кого ж вы ее учите, господин пи-да-гог?
— Не, я не учу, — Тёха сует руки в карманы. — Учитель с нами был. Наш старший… Э-э-э… Отстали мы… Группа… Э-э-экскурсия. Домой… Э-э-э… едем, вот.
— А документики? — еще ласковее интересуется капитан.
Мне чудится даже, что он начинает примурлыкивать, как сытый кот. Кот, играющий с мышью.
— У него… у старшего… э-э-э… документы…
— Поня-ятненько… — тянет косарь, рассеянно глянув в окно.
Поезд останавливается, за пыльным стеклом плывет залитый мертвым светом фонарей перрон, по которому бегут люди с «типа хрустальной» посудой в руках. Слышны истошные выкрики:
— Хруста-аль! Недо-орого! Хруста-аль! Фужееры, бока-алы, рю-юмки!
Я вспоминаю — станция называется Вековка, а где-то неподалеку располагается город — Гусь-Хрустальный. Поезд стоит тут аж целых полчаса, наверное, для того, чтобы барыги могли охмурить как можно больше пассажиров и втюхать им свой звенящий и бьющийся товар.
— Короче, так, — капитан хлопает ладонью по столу. — Три червонца — и забирай свою… хм… ученицу, хе-хе. Или я ее заберу, хе-хе. Да и вас, путешественников, заодно.
