Ольга Батлер - Золотой желудь
Сергей вытащил из кармана пуговицу в форме желудя — из того самого тайника — и задумчиво покатал между пальцами. Пальцы слегка почернели от старой меди.
Автобус миновал крошечную деревянную часовню, где с трудом смогли бы поместиться даже двое молившихся, и остановился на развороте.
— Конечная, — объявил водитель своему последнему пассажиру.
Деревня показалась Сергею вымершей.
— А здесь вообще живет кто? — с сомнением спросил он.
— Если б не жили, то маршрута не было бы. Вон там люди, где брадец на заборе.
На заборе сохла рыболовная сеть. Сергей открыл незапертую калитку и удивился дружелюбию хозяйской собаки — она не спеша вышла навстречу, завиляла хвостом. Хозяин оказался таким же добрым и неторопливым.
— Ася Грошунина? Нет, точно такую не знал… Я здесь всего с шестьдесят первого года живу, — сказал он. — А из старожилов у нас Олёй Чуппуев, через пять домов от меня. Как увидишь качули да грянки вспаханные, значит, там он и живет…
Олёй оказался голубоглазым и ширококостным стариком. На вид старожилу было не больше семидесяти.
— Ленка, Олька, что вы тут шелыгаетесь, не слышно ничего! — прикрикнул он на носившихся по избе раскрасневшихся девчонок, и объяснил гостю. — На каникулы приехали, озорницы… Извиняюсь, я не расслышал, так кого вы ищете?
Сергей повторил свой вопрос.
— Ах, вон оно что, — Чуппуев отозвался так многозначительно, что сердце у Сергея сжалось от предчувствия.
— Вы не стойте на пороге-то, — сильно окая, перебила их разговор жена Чуппуева, — заходите в дом…
— Сам я ее не видел, но имя запомнил, — сказал хозяин, усадив гостя за накрытый потертой клеенкой стол. — Мать моя фельдшерицей здесь была, она эту Асю лечила. А зачем она вам?
— Я с ее внучкой знаком, — объяснил Сергей хозяину. — Ведь у Аси было потомство?
— Потомство? — Олёй недоуменно пожал плечами и переглянулся с женой. — Конечно, всяко могло быть…
Но во взгляде его было написано сомнение, что та ссыльная девушка успела выполнить свое женское предназначение на земле. Мать рассказывала ему про Асину смерть. Такое забыть трудно, потому что перед самым ее концом молния расколола старое дерево во дворе.
Сергею стало не по себе. В прежние времена он снисходительно улыбнулся бы, слушая подобные россказни. Но сейчас, в этом месте, верилось чему угодно. Он заставил себя допить чай с творожными шаньгами, и сказал, что хочет ехать следующим автобусом. Гостеприимный хозяин вывел гостя на улицу.
— Во-о-на, где она умерла, — Олёй показал на черный покосившийся домик.
В Асиной избе давно не жили. В углу стояла сломанная прялка. Под потолком качались на сквозняке высохшие до черноты травы.
Уходя, Сергей обернулся: ему показалось, что на него смотрят — на полу валялась голубоглазая голова городской куклы. И на улице Сергея встретили три пары голубых глаз, ярких, как небо над деревней — Чуппуев с внучками дожидался его во дворе.
— Вот здесь ёрнуло, и напополам, — объяснил Олёй, кивнув на расколотый сухой ствол.
Сергей поблагодарил его и, сам не зная почему, направился к лесу.
— Вы по похте шагайте, — крикнул ему вслед старик, — где повыше и где мох растет! А иначе, только ногу поставишь — и сразу погряжаешься…
На поваленной осине росли серые грибы-рядовки — четыре шляпки дружно тянулись из бархатного мха. Сергей присел на сырой ствол, достал из кармана грошунинский кольт. Погладив выгравированную на металле дарственную надпись, он поднес пистолет к голове и болезненно скривил губы, будто собираясь заплакать, но тут рядом забормотали, а за его спиной раздался шум крыльев.
Он обернулся, увидел огромного ворона, низко взлетевшего над кочками. Ворон не каркал, именно бормотал. Не набирая высоты, он неспешно сделал несколько кругов над топью и совсем исчез из вида.
Сергей провожал птицу взглядом, когда в его сознании вдруг отпечатался мгновенный образ женского лица, огромного и скорбного. Это елки образовали треугольный просвет своими вершинами, и в него попали два листочка с ближней березе. Но Сергея пробрал озноб — он то знал, что это были глаза. Он дважды стрельнул в это жуткое лицо, выбросил пистолет и побежал, не разбирая дороги. Болото завздыхало, зачвакало под ногами, хотя проглатывать его не спешило.
Сергей остановился, лишь когда выбился из сил. Перед глазами все еще мелькали черные коряги, заросли папоротника, но он уже разглядел деревенский погост с низенькими воротами. Кладбище было расположено на склоне горы, среди старых елей, и состояло из едва заметных холмов с крестами.
На этих северных крестах, защищенных домиками-кровлями, были вырезаны только даты смерти и инициалы умерших. И лишь на одном Сергей обнаружил целую фразу:
«Трава сохнет, цветы вянут, жизнь человеческая — мгновенье.
Грошунина А. И. 1924-5.VII.1952».
Он сел в траву рядом с крестом. Значит, все случившееся с ним было предрешено задолго до того, как он покинул Москву, а эта заросшая могила и была главным смыслом поездки?
Ты ау-ау, Катюша, наша милая подружка.
Не в лесу ли заблудилась, не в траве ли заплелась?
Кабы в лесу заблудилась, всё бы в лесу приклонилось.
Кабы в травушке сплелась — трава шелком повилась.
Ветер принес издали жалобную песню, исполняемую двумя тонкими голосками. Это внизу сидели на качелях небесноглазые внучки Олёя. Их дед, готовясь к зиме, рубил дрова.
Сергей только сейчас заметил белый дымок, курившийся над баней. И рыбака, который сидел на мосту. И старуху из крайнего дома, она копошилась в огороде. Деревня была не такой уж мрачной и заброшенной, какой показалась вначале. Размеренность и мудрая наивность жизни этих людей, их верность родному очагу трогали душу, и Сергей подумал, что сам едва не разрушил свой собственный очаг. Ему нужно поскорее вернуться домой.
Он направился за ворота, но резко остановился, быстрым шагом пошел обратно на погост.
— Прости, — и положил на Асину могилу медный желудь.
У него почти перестали дрожать руки, и он уже знал, что завтрашнее утро впервые не принесет боли.
