Марта Шрейн - Золотой медальон
Мне показали и скалы и небольшие пещеры. Там мне очень понравилось. Не верилось, что в голой холмистой степи вдруг такой живописный уголок. А километров в пяти, текла речка с неровным дном. Пересыхая летом, она образовывала озерца, которые ребята называли солянками. У них даже номера были. Но купались и ныряли в воду мы обычно на третьей солянке, где на дне не было валунов.
Хорошо мне было носиться с ребятами по степным просторам. Иногда бы и ночевал там, среди мягких ковылей. Но о больной матери и обязанностях по дому не забывал. Да и Иван Иванович требовал выполнения нашего договора, по которому четыре раза в неделю он занимался со мною по алгебре и геометрии. Колька, зная наше расписание занятий, однажды сказал:
— Завтра ты свободен. Не хочешь поехать на попутках в старый город? На трамваях покатаемся.
Я согласился.
Помню, в трамвае было тесно. Кондуктор требовала оплачивать проезд, но люди старались уклониться от платы. Колька держался меня и почему–то подталкивал людей в мою сторону. Падая на меня, женщины подозрительно косились и перекладывали свои ридикюли на другую руку, где стоял Колька. Еще потолкавшись, он потянул меня за руку к выходу. Трамвай остановился, мы сошли и побежали. Из трамвая, когда он снова тронулся, мы услышали возмущенные крики.
— Чего мы бежим? — удивился я.
Когда добежали до окраины, Колька остановился, отдышался и показал мне, зажатую в кулаке, золотую цепочку, а из кармана вытащил помятые несколько сотенок. Деньги по тем временам большие.
— Хорошо сегодня заработали. За цепочку Витька мне еще столько денег отвалит. Ты мне помог — две сотенки твои, — протянул мне Колька деньги.
— Не нужны мне чужие деньги, я не вор — возмутился я.
— Дурак ты, Гоша. Один я ничего бы не смог взять. А деньги бери. Мать больную чем кормить будешь? Мы у нечестных незаработанные деньги воруем. В жизни каждый за себя. Никто твоей маме не поможет. А хочешь, научу тебя, как бритвой пользоваться? Чик и держи ридикюль, а он уже пустой. У сестренки два ридикюля. У одного из них замок поломался. На нем и потренируешься.
Нет, я не шел на поводу у Кольки. Но он был прав, никто кроме меня не принесет продукты матери. Теперь старый профессор преподавал мне точные науки от и до, а молодой «профессор» учил резать сумочки. Главное не перепутать, и грабить только тех, у кого перстни на пальцах — учил Колька. Мне удалось преуспеть сразу у двух профессоров, и в конце лета в сарае, в железной коробке лежала уже годовая пенсия матери. Однако, тратить их открыто на продукты не получалось. Но вместо пол килограмма чайной колбасы, я покупал килограмм, съедал по дороге граммов четыреста. Тоже делал со сметаной, с хлебом. Остальное приносил домой. Экономил на том, что дома ел мало, чтобы матери больше досталось. Она уже поднялась с постели, часто выходила на улицу и сидя на завалинке, грелась на солнце, поджидая меня. Иногда ходила в магазин, но чаще прогуливалась под руку с Иваном Ивановичем, с удовольствием выслушивая его похвалы в мой адрес.
Однажды мы втроем пошли в гости к Аристарху Андреевичу, о котором я уже слышал ранее. После возвращения на Родину из Харбина он работал бухгалтером на какой–то фабрике. Иван Иванович уверял меня, что Аристарх исключительно порядочный, редкий человек и встреча с ним, несомненно, обогатит мой кругозор. Аристарха я уже видел ранее, мне ребята на него показали, назвав его иностранцем. Он казался мне стариком. Впрочем, для подростка все люди старше сорока уже старики. Аристарх обратил на себя мое внимание тем, что, будучи, совершенно седым, он имел довольно молодые черты лица, хорошую выправку и отрешенные от мира глаза. Наверное, в то время ему было не больше 55 лет. Я пошел к нему по настоянию матери.
Аристарх Андреевич обрадовался нам. Увидев мою мать, растерялся. Я снова подумал: «Что, и он влюблен в мою мать?». Стало приятно, что они оба, и Аристарх, и Иван Иванович, обращаются с ней так бережно, как с хрустальной статуэткой.
Аристарх, так я буду теперь за глаза называть его, поцеловал ручку матери, а Иван Иванович показал ему на меня.
— Знакомься, внук его Сиятельства князя Григория Алексеевича Томилина. Я тебе говорил о нем.
— Рад, очень рад, — подал мне руку Аристарх, — наслышан о вашей семье. Лично не был знаком с генералом Томилиным, но знаю, его жена — родственница адмиралу Колчаку. А дед по линии матери — профессор консерватории.
Он снял со стены гитару и протянул ее мне:
— Дарю. В честь первого знакомства. Вас ведь музыка интересует?
Видя, мою растерянность, настаивал:
— Берите, берите, молодой человек, мне она ни к чему. И еще вот, впридачу, — взял он папку с нотами и протянул мне. — Знаю, справитесь. А коль заинтересуетесь подшивкой дореволюционных газет, верней, их вырезками, так можете присесть здесь за стол. Приятно знать, что в России сохранились потомки великих родов, — волновался Аристарх, но я‑то уже понимал, волнение его не по поводу встречи со мной, а с моей матерью.
Подержав гитару в руках, я с сомнением произнес:
— Аристарх Андреевич, она почти новая, ни как не могу ее принять. У меня нет денег, чтобы ее у Вас купить.
— Да разве, юноша, я не сказал, что это подарок? Сделайте мне приятное и освободите меня от нее. А то она мне, только воспоминаниями, душу надрывает. Может быть, когда и повеселите старика игрой на этом инструменте. — И тут же спохватился:
— Да что же мы стоим? Элен, присаживайтесь, пожалуйста. — Он подал матери стул, затем достал еще с полки папку, которую тоже протянул мне.
Пока взрослые разговаривали, я рассматривал вырезки из журналов и газет, фотографии, в основном, военно–морской тематики дореволюционного периода. И нашел знакомое волевое, одухотворенное лицо, в адмиральской форме.
— А этот человек мне знаком, — громко сказал я Аристарху.
; — Да ну? — усомнился он. — Вы не ошиблись, юноша? Для знакомства с этими людьми вы слишком юны.
— Да нет же, уверяю вас. Это же Александр Васильевич Колчак. Вот внизу надпись подтверждает мои слова.
Аристарх подошел ко мне.
— И как же он вам знаком? — спросил он.
— Не он сам. Его фотография в нашем семейном альбоме. В альбоме моей матушки, вернее ее отца. Только там он совсем молодой. Ей Колчак приходится каким–то двоюродным дядей.
— Да, — тихо заговорил Аристарх, оглядываясь на дверь, — это адмирал Александр Колчак, который получил от географического общества за открытие золотую медаль, а за японскую компанию — золотую саблю. Адмирал Колчак, под командованием которого мы одерживали на Балтийском и Черном морях блестящие победы. Это великий человек и яркая личность. Талантливый адмирал Советам не нужен был. Его расстреляли в 20‑м году. Перед смертью он попросил дать ему возможность проститься с любимой женщиной. Но люди, вернее худшая ее часть, расхохотались ему в лицо. Им это чувство было неведомо. Убивали лучших.
Иван Иванович сказал ему:
— Ну, граф не скромничай, покажи Гоше и о себе в тех вырезках.
— Здесь и про вас написано? — удивился я. Мать подошла к столу и наклонилась к альбому.
— Может это никому не нужно, — вздохнул Аристарх.
Но Иван Иванович тоже подошел к столу, переложил несколько листов, нашел нужную страницу журнала и, ткнув пальцем на фотографию.
На ней я увидел совсем молоденького морского офицера. И надпись: «Гордость Балтийского флота мичман граф Аристарх Вершинин».
— Это вы? — удивился я.
— Да, молодой человек, как видите, до адмирала, как это должно было быть, так и не дослужился. В Харбине, а до этого в скитаниях по миру в поиске новой родины, проходила моя дальнейшая жизнь. Вот и сейчас, старый дурак, поверил советской пропаганде в Харбине и вернулся. Таких как я в Россию–то и не пустили. А сюда, на не пригодные для жилья места поселили, в полупустыне, на азиатской земле. Эту папку, Григорий, я бы тоже подарил вам, но вы возрастом не вышли. А где ваш семейный альбом?
— Рогожей обмотал и закопал в нашем парке под ведром, перед смертью бабки, — ответил я.
— Вот, вот. Советам только это нужно. Закопать память молодых. Вернее, чтобы вы ее глубже закопали. Все богатства Великой империи они собрали в единый котел, и теперь распределяют его между собой. Они накопят их еще и для своих внуков. И вы, Григорий, не будьте дураком, учитесь, пробирайтесь в эту власть, чтобы своих детей и внуков обеспечить И пусть Боги хранят Вас.
Я ушел тогда от Аристарха раньше, чем мать и Иван Иванович. С собой унес не только гитару, но и чувство глубокого уважения к старшему поколению. Аристарх показался мне намного интереснее, чем Иван Иванович. И я стал часто навещать его. Нас роднила любовь к истории греков, римлян. И просто мне было с ним уютнее, чем с Иваном Ивановичем. Тот всегда серьезный, неулыбчивый. А Аристарх в разговоре со мной часто еще и переходил на французский. Да и любил он нас с матерью.
