Марта Шрейн - Золотой медальон
— Мне девятое, а тебе?
— Второе. Буду тебя за воротами ожидать, — кивнул мне Колька.
Я не знал, о чем буду говорить наедине с матерью. Она ждала на вчерашнем месте и, завидев меня пошла навстречу раскинув руки, готовая снова обнять. Но только радостно воскликнула:
— Гошенька, какой сегодня теплый день. Как хорошо, что я тебя вижу. Вчера все было как сон. Скажи Ивану Ивановичу, меня завтра выписывают. Правда, все равно приписывают постельный режим.
Она взяла мою руку, прижала ладонь к своей щеке. Я успокоил ее, сказав, что сам буду все делать дома, а она может долго спать, почувствовав себя сильным против ее такой маленькой и слабой.
— Сынок, у меня здесь, в газетке бутерброд для тебя. Дома ведь ничего нет, — смущаясь, протянула мне мать сверточек.
Помню, мои щеки покрылись краской. Больная мать недоедала, оставляя часть пищи мне.
— Матушка, то есть бабушка, дала мне денег, — буркнул я.
Мать не знала, о чем говорить с сыном–подростком. Возникла пауза. И тогда она заговорила об Иване Ивановиче. Как ей жаль его, он профессор и раненый и он никак не найдет свою единственную внучку. А другой родни у него нет.
— А куда он раненый? — поддержал я разговор.
— Пуля блуждает по телу, это очень опасно. Гошенька, все, что он посчитает нужным, он сам расскажет. Спрашивать об этом не принято. Он друг мне, а теперь, надеюсь и тебе. А ты, ты расскажешь мне, как жил без меня у бабушки Марии, когда домой вернусь?
— Конечно, — согласился я.
В это время медсестра стала звать больных в палаты.
— До завтра, — отпуская мою руку, не отрывая взгляд от моего лица, с нежностью сказала мать. И я впервые разглядев ее лицо, подумал: «А она красивая, только бледная и худая».
Вечером Колька познакомил меня со своим окружением. Все были ко мне дружелюбны. Но мне не понравилось, что они постоянно сплевывали сквозь зубы и ругались матом. Наверное, чтобы показать свою особенность, взрослость.
Дома меня поджидал Иван Иванович. Он предупредил:
— Гоша, мать возвращается из больницы, но она не здорова. Ты ее не расстраивай. Не надо тебе связываться со шпаной. К добру это не приведет. А вообще мне в конкретной жизни трудно давать тебе советы. Извини, — вздохнул он.
Но я нуждался в управлении собой и решил спросить его мнение, пересказав ему историю рыжего Кольки.
— Понял, — ответил Иван Иванович, — ты сомневаешься в его словах, потому что до этого получил более мощные сведения об этом факте через органы образования и печать. Никогда не верь тому, чем хочет забить твою голову власть и, особенно тому, о чем пишут газеты. Один и тот же факт можно падать по–разному. В одном случае, совершившего мерзкие поступки можно восхвалять, оправдать, и вознести его имя в статусе героя, в другом же, оболгать невинного и его расстреляют как твоего отца. Да, о чем я с тобой? Ты лучше, Гоша, скажи мне, какие успехи в учебе имеешь, в точных науках? Какой иностранный язык в школе проходил? — Я ответил:
— В школе я хорошо учусь. Со мной матушка занималась, то есть бабушка. Пишу, читаю по французски и на латыни. А в школе не было преподавателей иностранных языков. Зачем? Готовили нас в рабочий класс.
— Тебе нельзя забывать языки. У меня друг есть, Аристарх Андреевич, он — полиглот. С ним и будешь разговаривать. И в старом городе много ученых людей и библиотека есть. А я мог бы подогнать тебя по алгебре и геометрии, пока жив. Кто знает, сможешь ли продолжить образование. А для того, чтобы достичь благополучия, научиться лавировать и выходить из любого положения, нужы знания. Математика, точные науки, сейчас для тебя важней всего. Остальные, устные предметы, не трудно выучить. Вот именно, выучить и сдать экзамен. А усвоить девятнадцатый век, как историю и литературу, достаточно с карандашом в руке перечитать «Войну и мир» Толстого и да поэму Пушкина «Евгений Онегин». Заодно и память натренируешь. Хватит тебе занятий на это лето? Все–таки три месяца.
Я понял, он, как и моя матушка при жизни, пытался отвлечь от дурного влияния и проникся доверием к Ивану Ивановичу. А с другой стороны, зачем ему тратить на меня собственные дни? Значит, он тоже хочет со мной дружить. А почему бы нет? И, подумав, ответил: «согласен».
— Тогда договоримся заниматься у меня, чтобы не мешать твоей маме, привезем ее завтра с больницы, отметим вашу встречу. Днем можешь гулять, а вечером — ко мне.
— По рукам, — улыбнулся я и похвастал, — а я еще играю на рояле и клавесине.
Иван Иванович застыл, было в изумлении, потом с горечью воскликнул: «Господи! Гоша, что же тебе с твоими способностями в нашей нищенской дыре делать?». Тебе же нужно в музыкальное училище, а его здесь нет. Вот в ресторане есть рояль. Но кто вечером туда тебя пустит? — и подумав пообещал:
— Достанем тебе для начала, хотя бы старенькую гитару. Вот мать–то обрадуется! Дед твой, родитель матери, был большим музыкантом. Видать, ты в него, да отлучен судьбой от культуры. Ее и в столице нет, одно искусство осталось, а это разные понятия.
На следующий день, ближе к вечеру, Иван Иванович пошел в больницу На дворе стоял июнь месяц, а к моему удивлению по воздуху кружил легкий снежок. Я носился, то в сарай за углем, то к колодцу за водой, и встретил Кольку.
— Давай помогу, — предложил он. Я отказался и радостно сообщил — Маму сегодня из больницы выписывают. Колька посоветовал:
— Не сиди все время дома, — и я пообещал ему завтра вечером выйти к ребятам.
Растопив печь и сварив суп, нагрел воды, помыл пол и вымыл голову. Только накрыл на стол, как мать с Иваном Ивановичем вошли в двери. Я хотел, было, помочь ей снять старенький плащ, но она обняла мою мокрую голову и сказала:
— Иван Иванович рассказал мне о твоих музыкальных способностях. Я так рада, сынок! Если бы мои родители остались живы, тебя ожидало бы блестящее будущее.
— Ну, ну, Элен, — остановил ее Иван Иванович, — жить нужно настоящим. А настоящее таково: вы дома, сын позаботился, чтобы в доме было тепло, и накрыл стол. Ваша задача сейчас лечь в постель. А моя, за вином сходить и позвать Аристарха.
Я помог матери лечь поверх одеяла, укрыв ее другим. А она, не сводив с меня счастливых глаз, говорила:
— Гошенька, какое счастье, что мы вместе, что ты заботишься обо мне, как взрослый. А какой богатый стол! Откуда столько?
Я ответил:
— Продукты мне сухим пайком в санатории выдали. И денег надолго хватит.
Мы не успели поговорить, как вернулся Иван Иванович. Но не с другом, как обещал, а с женой Лидой, очень молодой, светловолосой. Она ходила по комнате танцующей походкой. Сюсюкать по поводу нашей с мамой встречи она не стала, и это мне понравилось. И мы сели за стол
— Элен, — обратилась Лида к матери, подняв бокал с вином, — пью за твое здоровье и счастье твоего сына. Выпей и ты немного. Это придаст тебе силы.
Мать моя предложила встречный тост за то, чтобы Иван Иванович поскорей отыскал свою внучку.
— Есть одна зацепка — медленно ответил он.
— Вот как найдешь ее, сразу вези сюда. Не бойся, не мачехой, подругой буду ей, — заверила Лида и встала из–за стола. — Ладно, у меня вечером кружок танцев в «Доме горняков». Пока, Ваня, — похлопала она мужа по плечу и ушла.
Некоторое время после ее ухода стояла тишина. Потом Иван Иванович попросил:
— Элен, расскажите о себе, своей юности, если конечно вам это не трудно. Гоше все знать полезно.
— С удовольствием, — отозвалась мать. И начала рассказывать свой рассказ.
— Мне недавно исполнилось восемнадцать лет и я, как и мои ровесники, была влюблена в летчиков. Шел 39‑й год, июнь месяц. Как сейчас помню. В большом театре «Лебединое озеро» дают, с моим участием. А в зале выпускники военно–воздушной академии. Мы, молодые балерины, разглядываем их сквозь занавеси. Вдруг вижу, по ряду идет уверенной походкой высокий, широкоплечий, красивый командир. И я влюбилась в него с первого взгляда. Такой подъем ощутила, такую радость испытала, а он в антракте исчез. И во втором отделении его кресло тоже пустует. Грустно сделалось мне. Выхожу из театра, а он там с букетом цветов. Даже не знаю, как приняла от него цветы. Он представился: «Кузнецов Алексей» — и проводил меня домой. А после, было самое счастливое время; свидания в парках Москвы, катание на катере по Москве–реке. Веришь, Гошенька, отец твой носил меня на руках. О себе рассказывал, что он — сын матроса, который погиб, мать — простая крестьянка. А он — крестьянский сын. И еще тетка Мария есть. Все это так не вязалось с его внешностью и манерами, что когда я представила его своим родителям, отец изумился:
— Значит потомственный крестьянин? — переспросил он.
— Потомственный, — подтвердил Алексей.
— Ваше лицо мне кого–то напоминает. Вспомнил! — воскликнул отец и попросил Алексея пройти с ним в его кабинет.
