Иван Сабило - Предел прочности
— Да, мой милый, — сказал главный. — Приятного мало. Ты не пострадаешь, пострадает газета, если…
— Не переживай, — сказал я. — Сложится в худшую для меня сторону, подам заявление. Причем задним числом.
— Я не об этом, — поморщился он. — Что произошло с тобой, интересно читателям. Ольга права, но писать будет не она, а ты. Что называется, из первых уст. Не лодырничай. Больше красок, больше возмущения и гнева. И зубодробительной иронии. Даже язвительности. А после твоей статьи попросим читателей поделиться своими впечатлениями, как их обслуживают в кафе и ресторанах. А также в других общественных местах, в том числе в больницах. Такой разговор на пользу газете и обществу. Смелей, гуляка, главное дело, не унывай.
Редактор ушел. Его предложение не увлекало. Он не знает всей подоплеки. Это совсем бессовестно — сначала ограбить швейцара, а затем ударить в него из пушки с газетной полосы. Но нет выбора. Сказав «а», скажешь «б».
Заерзал на столе мобильник, я взял его и услышал голос редактора «Приюта» Марии Нарышкиной:
— Юра, верить ли тому, что напечатала «Невская перспектива»?
— Да, Машенька, так и было.
— Здесь у нас переполох, осуждают швейцара. Надо же, каков негодяй!
— Ничего, разберутся, ясное дело, — сказал я.
— Да, Юра, хорошо бы уладилось, у нас на тебя большие планы, ладно? Надеюсь, ты понимаешь?
— Конечно, конечно. Не переживай, все путем.
Я отключил телефон, положил перед собой свежую полосу и попытался вчитаться. Но буквы разъезжались, слова набегали друг на друга, сливались, таяли, и в сознании не возникало хоть сколько-нибудь толковой мысли. Бессонная ночь и все, что я пережил сегодня, сделали свое дело. Я не прислушивался к тому, что говорили сотрудники, я думал об Уле — как она вчера добралась домой? Пожалел, что не взял ее телефон, сейчас бы справился, все ли хорошо.
Так просидел до обеда. Когда позвали в кафе, встал и пошел к дверям. На улице остро почувствовал разницу между мной и остальными сотрудниками. Они, в отличие от меня, свободны. И, чтобы не томиться, расстался с ними, сказав, что дома засяду за статью.
* * *В субботу мама встала рано и почти бесшумно ходила по квартире. Она собирала вещи в дорогу и готовила завтрак. Из кухни сюда волнами доходил аромат жареных сырников. Сегодня она уезжала домой, а я, лежа в постели, на миг ощутил, будто бы вернулось детство. Как в детстве, я чувствовал себя маленьким, просто сыном, с мамой, а значит, и защитой. Хотелось подольше побыть в таком состоянии, полежать, слушая мамины шаги, но я понимал, что ей одиноко, ей нужно разговаривать со мной, и потому повернулся и открыл глаза.
— Вставай, сын. Позавтракаем и поедем на вокзал.
— Считай, готов! — сказал я и сбросил одеяло.
— Сегодня приедет Алена, я все приготовила вам на обед и на ужин, потом разогреете.
— Спасибо, мама.
Осеннее утро высветило желтые листья на деревьях, но в их ярком цвете не было радости. Улица и двор пустынны, только в доме напротив в открытом окне стоял мужчина в зеленом спортивном костюме и неистово натирал стекла тряпками и комками бумаги.
— Начинают готовиться к зиме, — сказала мама.
— Да, скоро снег вернется.
— Я где-то слышала, что зима будет суровая. Уже давно не было у нас хорошей, морозной зимы.
— И не будет, — сказал я. — Грядет глобальное потепление. Правда, некоторые ученые говорят, что подобные страхи чья-то хитрая уловка. Она позволяет на этой теме хорошо нажиться. Но если на самом деле такое произойдет, растают льды Мирового океана и многие города и даже страны окажутся под водой.
— И наш Ленинград?
— И наш Ленинград, так как возведен на низком месте. Но не Ленинград, а Санкт-Петербург, — уточнил я.
— Мне больше нравится — «Ленинград». Красиво звучит.
— Согласен. К тому же нет города-героя Санкт-Петербурга, а есть город-герой Ленинград.
— Уже не говоря о том, что не скромно называть себя санкт-петербуржцами, то есть святопетербуржцами. Далеко не все тут святые.
— Ты имеешь в виду меня?
— Нет, просто говорю, как понимаю.
— Ты права, — сказал я, чтобы не переводить разговор на больную тему.
— Очень жаль, что на твою бабушку Анюту обрушилось переименование города при ее жизни. Как она переживала! Она же родилась в Ленинграде, любила свой город, боготворила его. Она девочкой пережила здесь блокаду. Твой дед Борис был военным, потом его перевели в Москву, а там уже родилась я. Хорошо, что она оставила тебе квартиру.
— Или плохо, — сказал я. — Живи я в Москве, такого бы не случилось.
— Не знаю, — сказала мама. — Думаю, место жительства здесь ни при чем. Все зависит от самого человека.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я, боясь, что мама снова заговорит о моей боли.
— Ничего. Просто от самого человека зависит, где и как себя вести. А Ленинград, Москва или другое место — не важно.
Завтракали молча. К маминому отъезду обещала приехать Алена, однако задерживалась. Я несколько раз пытался ей дозвониться и не смог. После завтрака вышли из дома. Накрапывал мелкий дождь. Я нес в руке нетяжелую сумку с подарками для сестер, а мама в одной руке зонтик, в другой — одеяло для младшей дочери Полины: мама всегда привозила что-нибудь из своих поездок.
— Ты звони мне, слышишь? Вот я приеду, а ты звони. И я тебе позвоню. Расскажу дома, что с тобой случилось. Если понадобится, всей семьей приедем, будь уверен.
Мы приехали на вокзал, вошли в вагон. В мамином купе уже были три девушки, они оставили свои сумки и куртки и переместились в соседнее купе — там ехали их подруги. Мама сложила вещи под нижнюю полку и села, положив руки на колени. Я поместился рядом. Несколько минут молчали. Меня тяготило затянувшееся расставание. Я сказал, что отлучусь на минуту, и вышел из вагона. Побежал к вокзалу, купил в ларьке воды маме в дорогу и вернулся.
— Ты переменился, Юра. Случай в ресторане тебя отдалил от меня. Ты и так далеко, а случай в ресторане еще отдалил.
— Я думаю, тебе только кажется, — не согласился я. — Приедешь домой, и снова я буду рядом.
— Я, как приеду, позвоню. И знаешь, что я попрошу? Чтобы вернулся во врачебное дело, пока еще можно. Зря ты поменял профессию. Оставался бы врачом, и жизнь твоя шла бы незаметно, не так, как сейчас. А разве есть для мужчины большее благо, чем много работать и жить незаметно?
— Я подумаю, мама.
— И чаще дочку навещай. Такая девочка хорошая, развитая. Ей плохо без отца. Она вчера от нас с тобой не отходила. Наша девочка. Но если вы все-таки с женой не сойдетесь, дочка не должна страдать. Приходи, гуляй с ней, разговаривай. А на лето пусть к нам приезжают. В Москве поживем и на дачу поедем. Я вчера им сказала, чтобы приезжали. И ты скажи, ладно? Все трое, всех троих примем. Хорошо, если бы и ты в отпуск приехал.
— Да, мама, только вряд ли они поедут, не те отношения. Приветы всем нашим передавай. Подумай, нужно ли там рассказывать, что со мной произошло. Сестры переживать будут, донимать расспросами, — сказал я, и мне стало совестно, что я учу ее, как быть с нашими родными. И чтобы загладить неловкость, постарался перевести разговор на другую тему: — Зимой к вам приеду. Например, на Новый год. Если не… — Я чуть не бухнул: «если не посадят», но вовремя спохватился. — Если, конечно, не отменят такие длинные новогодние каникулы.
Мама настороженно посмотрела на меня, хотела что-то сказать, но тут раздался голос проводника:
— Просьба провожающих покинуть вагон. Сейчас отправимся.
Я поцеловал мамину руку и попросил:
— Не сердись, ладно? Все будет хорошо.
Чтобы она не заплакала при мне, быстро вышел на платформу, дождался отправления поезда и поехал домой. По дороге вспомнил, что давно не разговаривал с Аленой. Позвонил ей. Она торопливо стала отвечать:
— Юра, я в электричке, еду к тебе. К сожалению, не успела раньше, а то вместе проводили бы маму. Я чувствую себя виноватой, не получилось. У нас по неизвестной причине отменили две электрички.
— Не переживай, я маму проводил. Мне нужна твоя помощь, у меня черт знает что. Жду тебя.
Алена приехала как раз к обеду. Пока снимала в прихожей куртку и туфли, я с волнением думал о том, смогу ли ей, так же как маме, признаться в том, что именно произошло. И уже готов был это сделать, но вспомнил, как переживала мама, узнав правду, и передумал. Она слушала, не перебивая, не осуждая меня за ресторан и за легкомысленное знакомство. Но я чувствовал, что все это ей не по душе и только природная сдержанность останавливает ее от упрека.
— Нужен опытный защитник, — сказала она.
— Я сам себя буду защищать. Не такое дело, чтобы нанимать дорогостоящих адвокатов.
Она не обратила внимания на мои слова. Взяла сумочку, достала из нее записную книжку и, полистав, продолжила:
— У меня была однокурсница, Лена Барсукова, ее муж адвокат, могу поговорить.
