Михаил Попов - Паническая атака
Тут стоит только начать. Маятник полетел в обратную сторону.
С чего это я так уверен, что у меня нет, скажем, вот этой длинной — кардио-мио-патии?
Посчитал пульс — 92 в минуту. В сидячем, спокойном положении. Не тахикардия, конечно, но все же, все же. По крайней мере, не пароксизмальная. Вчитался в симптомы и остался в неприятном сомнении. Ничего исключать нельзя.
Вывод из всего один: надо провериться. Супруга поддержала мое решение. Но легко сказать — «провериться». Районная поликлиника создана для пенсионеров: только у них достаточно времени и здоровья, чтобы выдержать все эти очереди — сначала в регистратуру, потом в кабинет к невнимательному врачу, который тут же скажет, что ваша хворь не по его части. В литфондовской, прежде чем тебе приложат хотя бы холодный стетоскоп к груди, надо заплатить двести долларов. Уже давным-давно я живу и лечусь словно никакого Литфонда нет. Куда тогда? В таких случаях я звоню Саше Неверову, и он чаще всего помогает. Оказалось, что есть женщина, способная меня выслушать. Анна Владимировна, и работает она в кардиоцентре имени Мясникова.
Но на дворе пятница, вторая половина дня. И в любом случае терпеть надо до понедельника. Именно терпеть, потому что жизнью назвать часы этого жуткого уик-энда нельзя.
В понедельник помчался. За четыреста рублей получил без очереди симпатичную, внимательную собеседницу, которой были интересны все мои, даже самые мельчайшие, жалобы. Обслушала, общупала, измерила давление. «Поймала» пару перебоев и отправила меня на кардиограмму и УЗИ.
— Не завтракали сегодня? Тогда еще кровь на биохимию. Из вены.
— Да хоть из артерии, — очень глупо пошутил я.
Я испытывал облегчение от того, что мной так плотно занимаются. Кровью все не закончилось. Посмотрев кардиограмму и остальное, Анна Владимировна сказала, что в моем случае неплохо бы иметь данные суточного мониторинга.
Медсестра облепила меня датчиками и навесила на пояс квадратную кобуру. Дала разлинованную бумажку:
— Это дневник. Будете записывать, что с вами происходит и свои ощущения в этот момент.
Всю свою жизнь занимаюсь этим, подумал я, но вслух ничего не сказал. Вышел из прохладного подъезда на раскаленную Маросейку, осторожно передвигая ноги, чувствуя себя то ли шахидом, то ли инвалидом. Вспоминались случаи похожей немощи из разных кинофильмов. Первая запись будет такая: дорога домой. А что там в груди? Внимание, сползшее к монитору, срочно вернулось в пределы грудной клетки и тут же нашарило там пару непонятных шевелений и три вида покалываний.
Так и прошли эти сутки.
Когда я прочитал этот дневник, мне пришло в голову, что, пожалуй, нельзя представить себе более бездарный и ничтожный день! Вот так я убиваю время, которым якобы дорожу! Не лучше ли позволить умолкнуть своему сердцу, умереть достойно и без страданий?.. Смерть «от сердца» прилична, позволяет умирающему сохранить достоинство, даже гордую выправку. Не гангренозный диабет. И не бешенство (без всякого юмора вспомнил я). И потом, 46 все-таки лет, даже слишком ранней такую кончину не сочтут. Максимум «безвременной». Открыл дверь кабинета Анны Владимировны.
Она уже была готова к разговору. Все анализы и расшифровки лежали перед ней. Я внес в кабинет уравновешенную смесь покорности и любопытства. В конце концов, что может быть интереснее состояния собственных потрохов. Только из этого состояния исходя, можно судить хоть сколько-нибудь уверенно о своем будущем. Недаром древние гадали по внутренностям. Правда, не по своим, а по бараньим.
Итак: изменения в сердце есть. Увеличен левый желудочек, утолщена на один миллиметр межжелудочковая перегородка. Что-то там еще с фракцией выброса. Но, как мне было сообщено, волноваться особенно не надо. Надо просто заняться своим здоровьем, и все можно поправить.
— А эти…
Она развернула расшифровку моего постельного напарника.
— Тринадцать экстрасистол. Да это семечки!
— Мало, да? — прошептал я, ощущая в груди приятную пустоту и зная, что сейчас в нее ворвутся волны радости. Ожидание счастья ценнее и целомудренней самого счастья.
— Да это выйти на улицу и взять человека за руку, первого любого, у него может быть и больше.
У меня была только одна забота — как сдержать улыбку. Анна Владимировна — хорошая, светлая женщина — листала мое «дело», что-то выискивая. Да, пожалуйста, вам можно все! Отложила.
— Попьем конкорчика, все же гипертрофия небольшая есть и перегородка массивновата.
— Конкорчика?
Она подняла на меня свои огромные очки:
— Лекарство такое — конкор. Что-то не так?
— Так, так. Я про себя.
Вот все и выяснилось. Спасибо тебе, неизвестный автомобилист. Вот это диагност — подкатил к случайному человеку на берегу улицы и, один только взгляд бросив, понял, что ему поможет.
Анна Владимировна снова всмотрелась в мою суточную расшифровку. Перебежала взглядом в дневник.
— Что-то не так? — спросил я со значением, заметив, что ее больше всего заинтересовало то место дневника, где я упоминаю про «интимную близость» и поведение сердца в этот момент.
— Да ничего особенного. — Она повертела листок. — Но они тут пишут, н-да, небольшая депрессия.
— Что значит «депрессия»? — Я постарался улыбнуться пошире и как можно более беззаботно, как будто это могло изменить ее мнение о моих данных.
— Знаете, техника — вещь такая, доверяй, но проверяй. Да и на кардиограмме есть один зубчик такой. Может быть, гипоксия небольшая, а может, просто вегетатика пошаливает. — Анна Владимировна оторвалась от бумаг. — Метаболическая особенность.
Улыбка уже давно сползла у меня с лица, я ощущал, как это происходило.
— И что?
Анна Владимировна успокаивающе улыбнулась:
— Да ничего. Но для полноты картины я бы сделала еще пробу под нагрузкой.
— Это что, велосипед? — со знанием дела спросил я, изучивший книжку Трешкур.
— Можно и трэдмил, бегущую дорожку. Пойдете? Хорошо, вот направление. И рецепт. Конкор хорошее лекарство. Гарантия от внезапной смерти.
Что? Что?
С неприятным чувством я пошел «кататься» на велосипеде. Опять меня облепили датчиками, запустили компьютер и скомандовали: «Крути!». Минут двадцать я, борясь со все более возрастающим сопротивлением педалей, удерживал заданную скорость вращения. Вспотел, ноги стали ватными, но я не сдался. На каждый вопрос «тяжело?» я отвечал спокойным мужским «нормально». Потом сполз с электронного коня и встал в углу, застегивая пуговицы на рубашке дрожащими от спадающего напряжения руками. Толстая врачиха тыкалась длинным носом в экран компьютера, что-то бормоча себе под нос и постукивая двумя пальцами по клавишам.
Я заправил рубашку и осторожно поинтересовался:
— Что-то не так? — спросил, надеясь услышать недовольное: «Да все в порядке, просто техника барахлит».
Толстуха вырвала из пасти принтера разрисованную бумажку и подошла ко мне, глядя носом в пол.
— Неважно дело, да? — еле выдавил я.
— Да, можно и так сказать. Тут вот небольшая нисходящая депрессия.
— А что это значит?
— Доктор вам все объяснит.
Я побрел с первого этажа, где крутил педали, на второй, стараясь не слишком шататься из стороны в сторону.
— Жаль, — сказала Анна Владимировна, посмотрев бумажку.
— Что там такое? — спросил я пересохшими губами.
Она наморщила лоб и забросила на него свои огромные очки.
— А боли вот здесь, за грудиной, не отмечали?
— Нет.
— Очень даже может быть, что это так называемая безболевая ишемия. Вот этот участок кривой на графике говорит, что сердечная мышца в определенный момент голодает. Ей не хватает кислорода. Обычно это дает болевое ощущение за грудиной. Жующая, режущая боль, понимаете?
Я был оглушен собственными вопросами. У меня — ишемия?! Да с какой стати?! За что?!
— И что теперь делать?
Видимо, выражение лица моего было таково, что врач сразу кинулась щадить мои нервы:
— Процесс еще в самом начале. С этим живут десятилетиями.
— Какой процесс?
— В артериях, питающих сердце, откладываются шлаки, образовываются так называемые склеротические бляшки. Просвет артерии суживается, и в момент напряжения приток крови становится недостаточным. Придется немного следить за нагрузками, не делать резких движений.
Ничего себе — во что же это превратится моя жизнь! Учитывая, что эта «небольшая» депрессия возникла в тот самый момент, когда я… в голове у меня трагически зашумело.
— После определенного возраста, в районе пятидесяти, ишемическая болезнь сердца довольно частое явление.
Это она старается меня успокоить. Это у них такой врачебный метод, я еще по книжке Трешкур заметил: «Если вам поставили диагноз мерцательная аритмия, знайте, что вы не одиноки». Странный метод. Как будто мне должно стать легче, если я узнаю, что еще очень многие мучаются такой же хворью.
