Дмитрий Новиков - Комплекс полноценности
Однажды я понял, почувствовал – все, больше не могу. Я не хочу так. Мне претит это. Я столько раз врал, что теперь завалов хватит, чтобы разгребать их весь остаток жизни. Мне стали не нужны карьера, деньги, удовольствия такой ценой. Я устал.
И в этот момент я встретил Лису.
Мы познакомились в баре. Она настолько мне понравилась, что я смог преодолеть свою природную робость (трусоватость, как она потом говорила) и предложил угостить ее. Она согласилась.
– Что будете пить?
– Бурбон, – она смогла удивить и заинтриговать меня. У нас и виски тогда еще не прижилось, и девушки обычно пили сладкую бузу – мартини. Значит, мадмуазель с запросами.
– Jim Beam или Jack Daniels? – я закинул наживку.
– Естественно, Jack Daniels, – Лисе казалось, что она подготовлена и защищена, а мне стал ясен дальнейший план действий – «Запах женщины», Аль Пачино, танго. Интуиция – это внимательность к мелким деталям.
– Я видел, как вы танцевали. Мне понравилось.
– Спасибо.
– И я почему-то подумал, что танго – ваш любимый танец.
– Да, правильно, как вы догадались?
– Мне показалось, что вы принадлежите к такому типу женщин, – вру, – кроме того, я сам обожаю танго, хоть это и не модно сейчас.
– Можно спросить – почему?
«Про Борхеса она наверно даже и не слышала, слишком молода еще, хоть и хочется казаться старше и опытней. Можно рискнуть».
– Понимаете, танго – как жизнь. В нем невозможно ошибиться. И если сделал неправильный шаг, то нужно лишь остановиться, замереть на мгновение и просто продолжать, – с жаром произнес я. «Глаза заблестели – попал. Теперь главное – не спугнуть, не сказать банальность, не повести себя так, как она ожидает. Вот у нее красивые, очень выразительные ушки, слегка заостренные кверху, но наверняка ей постоянно говорят о них комплименты. Нужно по-другому».
– Что читаете сейчас?
Удивилась:
– Вы знаете, Ричарда Баха.
– И наверняка «Чайку». Да, в вашем возрасте все читают Баха (Хотя конечно поздновато). Недавно вышел его четырехтомник и у меня он есть.
– Ой, хотелось бы взглянуть.
– Вполне возможно, что как-нибудь… «А сейчас главное – не перегнуть. Она ждет, что я буду просить о встрече, попытаюсь узнать номер телефона. А мне нужно ее подсечь, чтобы она уже не сорвалась, чтобы думала о нашем сегодняшнем разговоре. Тем более, что уже сама проговорилась – она часто бывает здесь».
– К сожалению, мне пора. Приятно было познакомиться. (Ждет, ждет, что сейчас попрошу о чем-нибудь. Нет, сегодня мы поиграем в мою игру, хотя я уже знал, что ближайшие дни буду просиживать здесь, чтобы «случайно» встретить ее. Знал и то, что потом, позже, когда она поймет, вычислит своей хитроумной женской сутью мои методы, то отомстит мне жестоко и многократно, не задумываясь даже на секунду о моей боли, торжествуя, что она стала сильнее, жестче, женственнее на одну единицу – меня. А я пошел на это сознательно. Мне не нужно было просто переспать с ней. Весь ужас такого пересыпа заключен в простой истине: после того, как переспишь с нелюбимой женщиной, хочется, чтобы она поскорей ушла. Мне нужна была любовь, весь спектр ее от надежды до отчаянья, страсть на острие разрыва. Я понимал, что не смогу себя контролировать и, несмотря на весь свой скепсис и едкость, безбожно влюблюсь в эту хитрую, глупую Лису. А она очень быстро поймет это и начнет использовать меня, потому что слишком красива и слишком практична, нужно устраивать жизнь, «уж замуж невтерпеж». Мне же в предвкушении неминуемого разрыва останется лишь повторять: «И в боли есть свое наслаждение». Но дело в том, что говорится это тогда, когда не помнишь ее, как она рвет, крутит, молотит, выцеживает, и если, увлекшись играми, упускаешь момент вовремя остановиться, то в следующую секунду мышление – уже не твой удел, ты – безумная, сочащаяся кровью мясная лепешка, распластанная на грязном асфальте).
Толик.
Он медленно и неохотно облачался в оранжевый, не слишком чистый и подозрительно скользкий клеенчатый фартук. Марлевая маска на лице надежно, казалось, отгородила его от внешней среды, в которой остался тревожный запах ожидания. Все посерьезнели и как-то напряглись.
– Мальчики работают с головой, девочки – с животом, – Мария Соломоновна привычно расставляла свои полки. Группа послушно столпилась вокруг стола и внимательно уставилась на мертвое тело.
На секционном столе лежал голый человек. Не оболочка, не сосуд, а человек, только мертвый. Казалось, что ему холодно на мраморной поверхности, и вот-вот по телу пробежит дрожь. Ему было около сорока лет. Весь какой-то рыхлый и жалкий – большой живот, худые, нелепые ноги. У обнаженного мужчины ноги – самая смешная деталь. Какие-то они сугубо прозаические, в отличие от женских.
Руки человека были широко, крестом, раскинуты в стороны и лежали на специальных подставках. Лицо одутловатое, явный habitus alcoholicus, но на нем – страдание и боль, уравнивающие всех, бандита и высоколобого интеллектуала, бича и толстосума. Все они встречаются здесь в дружном хороводе.
Толик еще раз внимательно посмотрел на мертвое лицо:
– Слушайте, а ведь я его знаю. Несколько дней назад в автобусе поссорились немного, так я его выставил. Но что удивительно, он пьяный, грязный был, а мне сказал: «Экий вы, барин, жовиальный».
– Обратите внимание – трупные пятна в стадии имбибиции. Значит, больше суток лежал. Нашли сегодня утром. Толик, начни ты. Помоги девочкам открыть грудную и брюшную полости, потом приступайте к голове. Все по порядку, как я на лекции читала. Сначала – срединный разрез.
Катя подала Толику секционный нож.
Анатолик.
«Вообще в Лисе наряду с практицизмом был какой-то легкий флер безумия, который нравился мне и ценила в себе она, – воспоминания захватили его полностью и вытеснили боль и страх, – другой вопрос, что это желание дойти до грани и заглянуть за нее относилось только к области чувственных удовольствий. Мораль же, желание понять другого человека, в ней спало. Отсюда и ее утилитарный подход ко мне.
– Что-то ты меня совсем не балуешь, – надув губки, говорила она, прекрасно зная, что я понимал всю искусственность ее поведения, эту напускную девочковость, неприятную, еле прикрытую продажность. Но она продавала не тело свое, до чего никогда бы не опустилась, а душу. Продавать душу значительно легче, никаких физических затрат, а совесть можно легко усыпить. Она уже знала, что любима, и ей нравилось создавать такие моменты, когда съеживалось мое глуповато-восторженное лицо – иголкой в улиткино брюхо.
– Зачем ты о деньгах, о подарках. Тебе мало того, что я тебе даю? Ты же вымарщиваешь, продаешься мне. А я не хочу тебя покупать.
Улыбается. Все знает, все понимает. Не любит.
– Ладно, прости. Просто погладь меня по головушке, – плохая актриса, но срабатывает, потому что хочется верить, хочется не замечать, как в древних темных глазах опять мелькает хитрая насмешливость.
Она долго не допускала меня до себя, и в этом тоже таился расчет. У женщин тело – единственное оружие, но зато какое совершенное! Безотказное и безоткатное. Есть только одна вещь, о которой не нужно забывать юным вампирессам: первая ночь, на которую они обычно возлагают много надежд – не кульминация, а всего лишь прелюдия к долгой и достаточно неприятной битве. Первая ночь – городошная игра со своими угловатыми фигурами, «бабка в окошке» и так далее. И это натужное времяпровождение, привыкание продолжается обычно до тех пор, пока любовь не оплавит тела, не доведет их до восковой мягкости.
А потом Лису зацепило. Зацепило и потащило, как тащило уже меня, как уже кувыркало по перекатам и било лицом о камни, оживляло на секунду, плеская ледяной водой, чтобы тут же снова притопить и не давать дышать до момента, когда в клочья рвутся легкие и распадаются на отдельные альвеолы, и каждая пытается вздохнуть сама, чтобы жить, выжить, не умереть.
Ее потащило, и по осунувшемуся, похудевшему лицу, на котором остались лишь лихорадочно блестевшие глаза, переставшие лгать, я увидел, что получилось, что удалось заразить ее вопреки врожденному стойкому иммунитету, взрощенному с детства всеобщим обожанием. Удалось индуцировать любовь, в которой я уже барахтался сам, несмотря на все зароки и обещания.
Тогда она стала слабой. Она стала зависимой и поэтому решила, что нужно рвать, рвать сейчас, по живому, по только проросшему, чтобы стало так больно, как единственно необходимо для отрезвления, иначе дальше – хаос. Лиса не могла знать, что такое хаос, но инстинктивно, по-женски, по животному почувствовала его холод, и тем спасла тогда меня и себя. Ведь мне уже было все равно, готов был броситься в него с головой.
Экстремальный секс – это не садо и мазо, не все эти смешные уздечки и кнутики, глупые цепочки и нарочитая униформа. Экстремальный секс – это секс на грани разрыва, размозжение души, когда уже знаешь, что эта кошка не будет больше твоей, эта спина будет податливо изгибаться под другими ладонями, эта медовая бархатистость кожи будет чужим достоянием, чужой радостью и отдохновением.
