Игорь Малышев - Подменыши
К площади великого поэта добрались когда уже совсем рассвело. Сатир ссадил Белку немного не доезжая до места и галопом ворвался на площадь. Народу было немного, и все с удивлением разглядывали утреннего всадника. А тот остановил коня около ближайшего дерева, накрепко привязал повод к стволу, на секунду прижался к большой конской голове, прошептал что-то ему в ухо и скрылся. Люди вокруг озадаченно покрутили головами и пошли дальше. Сатир с Серафимой, спрятавшись неподалеку, видели, как через пятнадцать минут проходящий мимо милицейский патруль отвязал Кристалла и увёл с собой. Милиционеры недоумённо оглядывались на свою находку и пожимали плечами.
После этого Сатир и Белка пошли в квартиру, с парапета которой перед самым побегом из города сиганула Серафима. Осторожно приложив ухо к двери, Сатир долго прислушивался к тишине. Ничего примечательного не услышал и принялся внимательно разглядывать побелку вокруг косяка. Тут была масса разных надписей, как обычных, вроде «Приду в 18.00. Шпырь», «Сатир, позвони мне. Алиса», «Эльф, ты безнадежен. Приду, отгрызу уши» (это когда у Сатира не было ключа, а Эльф забыл об этом и поехал по ночным клубам) и тому подобное, а также нечто странное, типа «Жизнь — какашка, данная нам в ощущениях», «Я люблю Гагарина. Небо», «Даже время судьбу не лечит», «Ничто не слишком», рисунок могилки с надгробным камнем, на котором написано «Счастья вам. Митя». Все это было давно знакомо, и взгляд здесь не задерживался. Поиски были продолжены и в итоге оказались не напрасными. В одном месте Сатир обнаружил ряды букв, которые, ни в какие слова не складывались. «Бфыулеиг сжезргылеь. Ук нкинхщ еисттпьц таввоыйя фьоитгоарыочбуостз. Снвеяьзаьф чхеъряеозу гьрюимзвляич».
Буковки были маленькие, совсем неприметные, так что если бы он не искал их специально, то вряд ли заметил. Он торжествующе указал на находку Белке. Она с удивлением осмотрела и, пожав плечами, прошептала:
— Замечательно. Что за урод это написал?
— Не знаю, Эльф, наверное.
— И что здесь накарябано?
— Читай.
— Я прочла, бред какой-то. Это что, древнеэльфийский?
— Нет, новопигмейский.
Он смущенно разглядывал строчки.
— Издевается, что ли?.. — пробормотал.
— Может, в дверь позвонить?
— Не надо, вдруг там милиция.
— У нее, кроме тебя, дел больше нет. Ты стал популярен, как Бонни и Клайд.
— Ну, или новые жильцы, к чему нам светиться? Все-таки конокрадство — уголовно наказуемое деяние.
Он снова углубился в изучение надписи.
— Голову даю на отсечение, тут что-то не то. Явно что-то стряслось, и эти иероглифы могут нам помочь. Спинным мозгом чую, игры кончились.
Он сопел, пытаясь проникнуть в загадку строк.
— Шифр явно простейший, иначе бы смысла не было писать.
— Быстрее, — торопила Серафима. — Скоро люди на работу пойдут. Сам говоришь, что светиться ни к чему.
— Спокойно, — бормотал Сатир, утешая то ли себя, то ли ее.
Где-то рядом хлопнула дверь, наверху послышался звук шагов спускающегося человека. Звуки эхом отдавался в гулком подъезде. Белка почувствовала, как пропустило удар сердце, и уже приготовилась тащить друга вниз, как он хлопнул себя по лбу и тихо засмеялся.
— Побежали, — он сам потянул ее вниз по лестнице.
На улице, едва они вышли, Белка полезла с расспросами.
— Ну давай, не тяни, выкладывай, великий шифровальщик.
— Все просто. Надо было читать буквы через одну. И все.
— И все?
— Да. В итоге получилось: «были серые. У них твой фоторобот. Связь через Гризли».
— Здорово! Хотя, в общем, ничего хорошего.
— А, ерунда! Лошадь мы вернули, так что милиция особо усердствовать не будет. А эти фотороботы вообще никуда не годятся. Видел я их. Страшные все на них получаются. Какое-то воинство антихристово, а не люди. Пойдем позвоним Гризли.
Денег на телефон не было, поэтому Серафима, ласково улыбаясь, попросила молодого человека, только что позвонившего, одолжить на минуту свою телефонную карточку. Молодой человек оказался добрым.
— Берите ее совсем. Там три минуты всего осталось. Вам хватит?
— Храни вас Бог, добрый самаритянин.
— А, бросьте…
Хороший молодой человек.
Несмотря на утро, Гризли был жутко пьян. Услышав голос Белки, он заорал так, что она, сморщившись, отстранила трубку от уха, прикрыв ее ладонью. Когда вопли прекратились, она, выждав для верности еще немного, сказала:
— Я тоже очень рада тебя слышать, но ради мировой революции, расскажи, куда нам идти.
В метро прошли бесплатно. Дождались, когда контролёр отойдет на пару шагов от своего поста, и незаметно проскользнули, погрузившись в заполненные светом подземелья города.
Гризли рассказал, что пока их не было, приходили из милиции, показывали фоторобот. Эльф сказал, что не знает того, кто там изображен, но, чтобы не искушать судьбу, вскоре снял другую квартиру. Получилось несколько дальше от центра города, но зато не очень дорого.
Это была двухкомнатная квартира в невзрачном кирпичном доме, построенном, как и тысячи таких же, с легкой руки Хрущева и потому носившего имя «хрущевка». Комнаты были скромно, по-спартански, меблированы: пять стульев, диван, кровать, холодильник, огромный ламповый приемник выпуска шестидесятых годов, зеркало в прихожей, огромные напольные часы и пианино. Выцветшая старушка, забывшая, вероятно, как улыбаются, сдала ее, рассказав, что жилплощадь досталась ей после смерти сестры. Эльфу неожиданно стало жаль ее, и он, помимо своей воли, добавил к квартплате еще триста рублей, вызвав этим на сморщенном старушкином лице слабое подобие радости. Напоследок она попросила внимательно отнестись к часам и пианино. Это были вещи, купленные ее родителями еще до революции.
Сатир оглядел сверху зеленый дворик, смоченный унылым сентябрьским дождем, вздохнул и спросил у Эльфа:
— Денег-то сколько осталось?
Оказалось, что деньги еще есть, хотя на троих этого надолго не хватит. Белка к тому моменту уже решила жить с ними. Она сказала, что Сатир тут не при чем, просто ей так захотелось. Скорее всего, обманывала.
— Очень хорошо, — подвел черту Сатир. — С завтрашнего дня на территории квартиры вводится режим жесткой экономии средств. Нарушители будут расстреливаться, а сегодня — праздник и арбузы.
Белка в восторге сыграла на немного расстроенном пианино отрывок из «Турецкого марша», а затем «Болеро» Равеля. Соседи сверху застучали. Серафима на мгновение остановилась, вопросительно оглядев товарищей.
— Плевать, играй! — подбодрил ее Эльф. — Вечер еще не скоро.
Радостный Сатир схватил швабру и постучал в ответ.
— Привыкайте, мутоны! — крикнул он в давно не беленный потолок.
Получив столь решительный отпор, стук прекратился.
Потом они принесли с ближайшего рынка шесть арбузов. Из карманов курток Сатира и Эльфа торчали бутылки «Кагора». Отдуваясь, забрались к себе на четвертый этаж. На ступеньках, ведущих вверх, сидел вихрастый замурзанный мальчонка лет шести в потрепанной джинсовой курточке, неопределенного цвета шортах, несмотря на прохладу, и сандалиях в дырочку на босу ногу. Было похоже, что взрослые немного времени уделяют и его одежде, и воспитанию.
Заметив его, Эльф сказал задумчиво:
— У меня в детстве тоже были такие сандалии в дырочку.
Пацаненок, игнорируя замечание, спросил:
— Это вы на пианино играли?
— Было дело.
— Не играйте больше, я не люблю музыку. Стучать буду.
— Отчего ж ты, юное чмо, музыку не любишь?
— Да вот так уж, не люблю и все.
— Серьезный зверёк, — заметил Эльф.
— Давайте его в ванне утопим, — предложил Сатир.
Мальчишка сидел нахохлившийся, как воробей под дождем. На лбу его собрались морщинки.
— Не играйте, я палкой колотить буду. Не люблю музыку.
Белка поглядела на него и спросила:
— А арбузы ты любишь, нетопырь?
Он недоверчиво посмотрел на нее, не зная, как реагировать на «нетопыря».
— Щас как камнем кину, — на всякий случай предупредил он. — А арбузы люблю.
— Ну на, — она вдруг протянула ему один из зеленых полосатых шаров, что держала под мышками.
Лицо маленького чумазого антимузыканта стало совсем недоверчивым, однако он осторожно подошел к протянутой руке, шмыгнул носом и, готовый в любую секунду дать стрекача, взял предложенное. С трудом удержал и, пятясь, стал отступать наверх. Троица следила за ним, как он сопя, продвигался по лестнице. Когда он добрался до своей квартиры, а они открыли дверь в свою, сверху раздался радостный крик.
— Ладно уж, играйте! Не буду стучать!
Остаток дня был отдан принесенным плодам, разговорам и музыке. Эльфу было рассказано про жизнь на озере. Только о живых пнях и водяных не было упомянуто ни словом. Он меланхолично выслушал и, кажется, почувствовал, что что-то осталось за кадром, потому что иногда немного странно и недоверчиво переводил взгляд с одного рассказчика на другого, когда они, запинались, перескакивали с пятое на десятое и комкали рассказ. Впрочем, даже если он и заподозрил что-то, то расспрашивать не стал.
