Игорь Малышев - Подменыши
Красив вид растянутой в траве струны мины-растяжки. Но ещё лучше звук взрыва, что слышишь позади себя. Йон и повстанцы шли быстро, как могли, и останавливались только чтобы заложить новые мины.
Так минуло двое суток, за которые они сделали всего несколько привалов, едва-едва успев перекусить и подремать. В конце вторых суток, по расчётам Йона, они покинули границы Дого и ушли к соседям. Погоню это не остановило. Видимо, с соседями Руги договорился.
Во время привалов Эльф лежал где-нибудь на сухом островке и вспоминал свою жизнь. Он не жаловался, не плакал, не жалел о спокойной московской жизни. Просто лежал и вспоминал.
Эльф смотрел сквозь листья деревьев на небо, по которому пролегали прозрачные дымчатые полосы, и думал, что смерть — это вовсе не плохо, если им с Сатиром и Белкой разрешат летать ангелами по африканскому синему небу, прятаться в нежно жемчужных облаках, умываться дождями, когда придёт зима, и дрейфовать в потоках ветров.
Очередной взрыв мины раздался совсем близко и беглецы поняли, что их настигли. Завязалась перестрелка. Йон и остальные на ходу оборачивались, выпускали несколько очередей в сторону погони и продолжали продвигаться вперёд. Стреляли даже не для того, чтобы нанести урон противнику, а просто чтобы тот не приближался слишком близко. До поры это спасало, но вскоре враг стал стрелять прицельно. Появились убитые и раненые. И тех и других бросали. Только раненым, если они не могли больше следовать за основной группой, оставляли несколько магазинов с патронами.
Когда очередь перебила Эльфу ноги, он от усталости даже не почувствовал боли. Просто понял, что ноги не слушаются и он не может идти. Поняв, что больше не надо никуда торопиться, он даже почувствовал что-то вроде облегчения. Упал в грязь, перевернулся на спину, тупо оглядел штанины. На обеих зияли небольшие рваные дырочки, сквозь которые толчками вырывалась тёмная кровь. В грудь ткнулись ещё две пули. Голову наполнил звон, всё вдруг разом отодвинулось куда-то, словно его отделили плёнкой, глушащей звуки, и он остался один на один с надвигающейся смертью. Это было так странно и неожиданно, что Эльф не мог в это поверить. Он вдруг оказался разом в обоих мирах и здесь, и там, за гранью. Внутри всё опустело. Ни о чём не думалось и ничего не хотелось. Не было ни страха ни боли, только чувство отстранённого удивления: «Как? Неужели, всё? Кончилось?..» и неожиданная уверенность, что это не конец. «Я не хочу умирать! Это бессмыслица какая-то, умирать глупо. Здесь так красиво, и вдруг… смерть…» Ткань жизни оставалась такой же плотной, только Эльф начал видеть её совсем по-другому: чётче, тоньше, яснее. Словно смотрел издалека в сильный телескоп.
Он машинально надавил на курок автомата, донеслись невнятные, как сквозь вату, звуки выстрелов, крики. Потом что-то тупо и совсем не больно ударило в голову и наступила тьма.
Синяя стрекоза, шелестя крылышками, взлетела с его плеча и, развернувшись на север, исчезла в чаще леса.
Сатир и Эльф брели по мелководью лесного озера. Шли медленно, не торопясь. Солнце полировало им плечи. Волосы нагрелись так, что при прикосновении обжигали руки. Временами кто-нибудь из них на ходу черпал ладонью прозрачную воду, брызгал себе на голову, на грудь. Тихо шелестели сомлевшие и чуть увядшие от жары листья деревьев. Летний полдень, душистый, настоянный на солнце и травах, застыл над сияющим озером. Зной тёк с неба потоками мёда. На дальнем берегу темнела сквозь марево полоска леса. Тянула к себе, манила неизвестностью. Сухо трещали кузнечики. Хотелось броситься в прохладную озёрную синеву, остудить разгорячённое тело. Казалось, воздух загустел в июльской истоме и тормозит каждое движение, словно говоря: «Ну, куда вы? Что вам всё неймётся? Смотрите, какая красота и покой вокруг! Задержитесь, сядьте у воды и любуйтесь летом и солнцем. Замрите и будьте счастливы».
— Ну что, вот, кажется, и кончилась жизнь? — спросил Эльф.
Сатир улыбнулся и промолчал.
— Вот, значит как она кончается… — Эльф огляделся.
Они помолчали, прислушиваясь к звукам леса и плеску волн.
— Нет, — сказал Сатир. — Жизнь вечна. Вот увидишь. Раз смерти нет, значит, жизнь вечна.
Белка разглядела их издалека. Она, лёжа, приподнялась на локтях — худая, загорелая, чёрные волосы в белёсом песке, закричала:
— Ну и где вы так долго шляетесь? Я жду, жду. А вы всё не идёте, и не идёте. Бросили меня?
Эльф и Сатир со всех ног кинулись к ней, обняли, взлохматили иглы волос, потащили к воде. Белка ловко вывернулась из объятий, подставила Сатиру подножку и проворно нырнула. Эльф попытался ухватить её, но его пальцы лишь скользнули по гладкой коже девичьего плеча.
— Лови её! — заорал, поднимаясь, Сатир. — Лови голую!
— Взять вертихвостку! — вопил Эльф.
Над озером чибисами заметались крики и смех. Из кустов на купающихся смотрел увалень Гризли, посмеиваясь в рыжую бороду. Потом не выдержал и сам с громким рычанием побежал к воде. Его встретили криком и объятиями.
Когда набегались и проголодались, Белка накормила гостей рыбой и мидиями. Она сидела, обгладывая рыбьи кости, и глядела прямо перед собой. Сатир, смотрел на неё, не отрываясь ни на секунду. В Белкиных глазах отражалось озеро в искрах солнечных бликов. Белка, почувствовав на себе взгляд, повернулась к Сатиру и улыбнулась. Озеро не исчезло из её зрачков, всё так же переливалось, сияло, искрилось. Даже когда Белка моргала, сияние не исчезало — проступало сквозь веки.
— Какие глаза у тебя!.. — восхищённо произнёс Сатир.
Белка, снова улыбнулась, пожала плечами.
— У тебя такие же, иди, посмотри в воду.
— Ты извини, что я задержался. Эльфа искал, чтоб сюда привести. Он ведь не знает дороги.
— Я так и думала.
Когда всё было съедено, Серафима спросила:
— Сыты?
Все закивали головами.
— Отлично, тогда два часа на отдых, а потом пойдём гулять, исследовать здешние края.
— Здорово. Я согласен, — ответил Эльф.
— Я тоже, — поддержал Гризли.
— Да ты тут небось сам уже всё исходил-излазил, — сказал Сатир.
— Не бойся и на твою долю хватит. Тут столько всего, в жизнь ни исходишь, — успокоила его Белка. — А теперь два часа сна и мы идём путешествовать.
Они легли в траву под деревьями, где было прохладно, пахло лугом и свежим сеном.
Изнывала от медово — сладкого зноя земля. Чирикали и свистели птицы на деревьях. Налетал лёгкий ветерок, шуршали колоски трав, словно шептали какие-то простые вековечные истины. Луга звенели от песен, славящих лето и солнце. Трудились на цветах неутомимые, перемазанные жёлтой пыльцой, пчёлы. Из лесу доносился тягучий запах еловой смолы, разогретой жарой. Друзья опустили головы на землю и провалились в густой, пахнущий зноем и травами сон.
