Полумрак - Книга Натаниэля
– Простите, – раздался Глас с небес. Вопль касатки оборвался в одном высоком писке растягивающихся мехов. – это Гармония Сфер. Не помешал?
– Ужасно, – проговорил Адам, пытаясь мизинцем выковырять из уха остатки звука. – Никогда так больше не делай.
– Ну Я подумал, тёплая летняя ночь, романтика, любовь… И лёгкая приятная мелодия сделает её незабываемой… – сказал Глас с небес неуверенно.
– Спасибо, – сказала Ева кисло, – я-то точно никогда не забуду. До самой смерти.
Где-то близко соловей злорадно захихикал и попытался потереть крылья.
– Ну ладно, – сказал Глас обиженно, – только больше не просите.
– Отлично! – мгновенно согласились Адам и Ева.
– Сатана, а Сатана, – прошелестел Глас, удаляясь и затихая, – а ну пойди сюда. Я тебе щас дам «растяни меха, гармония». Я те клюв-то на гузку натяну. Я те покажу, как над Господом своим смеяться.
– Зачем? – спросил соловей, взлетая с куста и поднимаясь в небо. – У меня, кажется, и так получается.
Ещё через пару секунд оба голоса перестали быть слышны, и Адам и Ева услышали музыку Сфер.
Сферы слегка поскрипывали, слегка стучали сбитыми шестерёнками и иногда – почти неслышно, если не напрягать слух – издавали приятный, мелодичный «бдзынь».
LXXIII
– Я надеюсь, там будет хотя бы весело! – сказала Елена Прекрасная капризно.
Харон пошевелил бровями и ухмыльнулся.
– Ну это как тебе повезёт… Скажу заранее, тебе не повезёт. Будет очень скучно. Усаживайся. Монетку за перевоз – сюда.
Елена надменно посмотрела на него.
– Это та, которую вкладывают в рот? – спросила она холодно и уставилась на лодку. – Очень надеюсь, что мне не подложили такую свинью. Я могла бы ей подавиться!…
Харон вздохнул. «Блондинка,» подумал он, «опять блондинка. Откуда в Греции столько блондинок?»
– Ну что ж делать, – сказал он, – усаживайся так.
– Из чего это твой шлюпец? – спросила Елена, касаясь мизинцем борта лодки.
– Из обрезков ногтей. – сказал Харон.
Елена резко отдёрнула руку. Лодку качнуло.
– Какая гадость! – воскликнула она.
– Символично. – объяснил Харон. – Ногти символизируют смерть и жизнь одновременно. Правда, килевая устойчивость плохая. Так что не дёргайся.
Елена ещё раз прожгла его взглядом.
– Итак, – сказала она, аккуратно усаживаясь на скамеечку и подбирая ноги, – почему же в Аиде будет так скучно?
– О! – воскликнул Харон, отталкиваясь от берега. – Это очень просто. Потому что никто не знает – чем заняться.
– Ну можно организовать вечеринку, – сказала Елена задумчиво, – с музыкой и танцами.
– Скучно, – сказал Харон, – и потом, никто не соглашается приготовить закуски. И музыканты говорят, что наигрались на том свете и на этот раз обойдутся парой коктейлей и лягут спать пораньше.
– Ну любительский оркестр собрать… – сказала Елена неуверенно. – Неужто там нет музыкантов-любителей?
Харон посмотрел на неё поверх очков.
– Ну есть один… гм… Только знаешь, Он не умеет играть, и никто не решается Ему сказать. Он там вообще-то главный.
– Аид? – осведомилась Елена.
– Ну не гой, да… – ответил Харон. – А, ты о том… Ну, сама увидишь. Секунду.
Харон перестал грести и встал в полный рост.
– Так, проклятые души! Ау, не слышу стонов! Интенсивнее, интенсивнее!
Из леса, окружающего мрачную реку, раздалось глухое недовольное бормотание.
– На том свете отдохнёшь! – крикнул Харон. – Ну в смысле… Ну вы поняли! Вперёд, дама ждёт!
Проклятые души, недовольно потягиваясь и зевая, выползли из-за деревьев и начали неубедительно завывать.
Усевшись, Харон кивнул Елене.
– Видишь, с чем работать приходится, – сказал он, – никакого старания. Никакого тщания.
– А завести любовную связь? – спросила Елена, оживляясь. – Можно ведь на твоем свете завести любовную связь?
– Можно, – кивнул Харон, – и тебе это очень быстро надоест.
– Это мне никогда не надоест! – воскликнула Елена.
– Ну знаешь, – сказал Харон, оглядываясь через плечо. – А, почти приплыли. В общем, тебе быстро надоест. Тебе всё быстро надоест. И все.
– Я думала, на том свете огромный выбор мужчин и стабильный приток свежих лиц. – сказала Елена.
– О да, – сказал Харон, подгребая к берегу, – Более того. После того, как твоё собственное свежее лицо послало куда-то тысячу кораблей…
– Тысячу восемьдесят два, – сказала Елена с гордостью в голосе, – у меня и список где-то был.
– Неважно. В общем ты стала самой желанной. И теперь каждый юноша, умерший от неразделённой любви и гормонального бунта, будет добиваться тебя. И так – каждый день. Тысячи лет. Пылкие влюблённые.
– Звучит неплохо! – сказала Елена.
– Ты удивишься, узнав что сделают смерть и вечность с твоим либидо. – сказал Харон, – Вот мы и на месте.
– Погоди. – сказала Елена, выбираясь из лодки. – То есть быть мёртвым ужасающе скучно?
– Именно, – кивнул Харон, – именно это я тебе объясняю последние четверть часа. И я не понимаю, что вы каждый раз такие удивлённые. У вас была жизнь, у всех! Что ж вы жизнь скучали?
Елена нахмурилась.
– Вставай, клубок мёртвых блох! – воскликнул Харон, пиная что-то. – Это Цербер, – пояснил он, – только он тоже спит.
Цербер заворчал, сворачиваясь в ещё более уютный комочек адской шерсти.
– Ну блин, – сказал Харон, – ладно-ладно. Позоришь меня перед дамой? Ну посмотрим, посмотрим… Про Муму слышал?
Цербер заворчал чуть громче и спрятал один из носов под лапу.
– Ладно. – вздохнул Харон. – Всё. Добро пожаловать в Вечность. Можешь звать меня Натаниэль. Тебе вверх по лестнице и налево. Увидимся.
LXXIV
– Привет! – воскликнул Сатана дружелюбно.
Авель отпустил овцу, которую расчёсывал, и посмотрел на него.
– Привет. – сказал Авель.
– Я слышал, ты с братом опять поссорился? – спросил Сатана.
– А тебе что? – сказал Авель. – Я не должен разговаривать с тобой.
– Это почему это?! – изумился Сатана.
– Потому что ты хитрее всех зверей полевых. Потому что ты соблазнил маму с папой и они согрешили.
– Ну во-первых. – сказал Сатана, наклоняясь и почёсывая овцу за ухом, – Ну и что, что хитрее? Ну хитрее зверей полевых. Лесные меня уже уделывают. О слонах и не говорю. А уж родители твои вообще не звери полевые. Так что во-вторых, как и чем я мог соблазнить? Поверь мне, это всё из-за яблока. Кое-Кто придумал всю эту кутерьму с яблоками и использовал твоих родителей в Своих целях.
Авель хмыкнул.
– Я охотно верю, что цели были праведные. – сказал Сатана покорно. – Но это были не мои цели.
Он помолчал.
– Так ты опять поссорился с братом. – сказал он через некоторые время. – Кстати, зови меня Натаниэлем.
– Это он со мной поссорился… – сказал Авель со вздохом. – У него какие-то проблемы и он всё время на мне срывается.
– Ну что ж ты. Он же твой брат! – воскликнул Натаниэль. – Ты обязательно должен с ним помириться.
– Как?… – спросил Авель. Он задумчиво повертел в руках гребень и посмотрел на Сатану.
– Ну как твои родители мирятся, наверное. – сказал Натаниэль задумчиво. – Они же наверняка иногда ссорятся?
– Ну да. – сказал Авель. – Папа целует маму и говорит, что больше не сердится. А она целует его и говорит, что тоже больше пока не сердится.
– Ну видишь, – сказал Натаниэль, – подойди к Каину, обними его, поцелуй и скажи что больше не сердишься. А что у него там за проблемы?
– Ну у него с его грядками какая-то ерунда, – объяснил Авель, – в общем какие-то гусеницы съедают всё раньше, чем мы сами успеваем съесть.
– Ну я не знаю, – сказал Натаниэль, осматривая небольшое стадо Авеля, – у тебя вроде дела идут ничего. Дал бы ему пару советов, как более успешный…
Авель ухмыльнулся.
– Зачем? Я пасу овец и коз, а он выращивает траву. Я ничего про траву не знаю.
– Ну ты и про овец и коз раньше ничего не знал, – сказал Натаниэль, кивая сам себе, – а у тебя с ними никаких проблем. Просто скажи, что ты думаешь по поводу этих гусениц. Выскажи своё мнение. Наверняка он оценит твою помощь. Поцелуй, братский совет – и братский мир навсегда. Ничто так не укрепляет дружбу, как уверенный покровительственный тон и пара влажных поцелуев. Где он сейчас? Пойдем и немедленно наведём между вами дружбу на века.
– Он вон на том поле, – сказал Авель. Они с Натаниэлем поднялись на гребень небольшого холма и увидели спину Каина, склонившегося над своими растениями. – Ээй, Кааин!
Каин дёрнулся как от удара, но не повернулся.
– Не слышит, – сказал Авель, – странно.
– Привлеки его внимание, – сказал Натаниэль, – вот камешек. Кинь в него, он почувствует и обернётся.
– Не тяжеловат?… – спросил Авель, взвешивая камень в руке.
