Леонид Енгибаров - Клоун с Осенью в Сердце
— И, может быть, главное в моей профессии, — сказал, улыбнувшись, человек, который подстригал фонтаны, — чтобы люди, придя в парк, поняли: не все на свете можно стричь, а уж тем более — под одну гребенку.
* * *Тихий пруд. Ивы опустили в воду уже желтые пряди, как на крышу черного рояля, и слушают тихие звуки осеннего парка.
Лодки, серые клавиши, выщерблены и погнуты…
Сижу на берегу с пригоршней камней…
За спиной раздается голос: «Никогда не понимал этого бесцельного занятия — бросать камни пригоршнями. Если это так уж необходимо — дождитесь зимы, притащите по льду мешок камней и высыпьте на середину. Весной все будет на дне».
Человек поднимает воротник и уходит. Он никогда не увидит ажурных кругов, идущих по воде от брошенного камня, нанизанных друг на друга, похожих на Эйфелеву башню с огнями по краям, которые зажигают на шальных волнах лучи уходящего солнца.
* * *Занимая на станции Детство место в поезде Жизни, не пытайтесь обязательно протиснуться к окну. Слишком поверхностное будет впечатление. И совсем неважно, какой у вас вагон, хотя некоторые считают чуть ли не трагедией, если они едут не в мягком.
В конце концов, каждому, у кого есть билет — свидетельство о рождении, — место обеспечено… Важно другое: чтобы на многочисленных остановках — Юность, Зрелость, Творчество, Неудача и, может быть, Счастье и многих других, радостных, но, к сожалению, коротких, все сделали бы все возможное, чтобы после, когда придет время для вас, прощаться на тихом полустанке…
Соседи
Ах, как осуждали художника соседи! Все говорили о том, что он такой талантливый, и как жаль, что он пьет, втайне радуясь, что он хоть в этом похож на них.
И никто не знал, что у художника в доме уже давно в кувшине для вина — простая ключевая вода, и ее по утрам легкой походкой приносит та, которую он любит.
А хмельной он оттого, что пьет утреннее солнце, белизну снежных вершин и расплескивает их кистью по своим полотнам.
Я заходил в его всегда открытый дом, пил воду из того кувшина и, покачиваясь, счастливый и печальный, шел домой.
Наверное, это была все-таки не простая вода, или тому виной гибкие руки, наливавшие воду, и глаза девушки, которая так любит художника, глаза цвета горной фиалки.
Бедная моя голова так кружится, и мне так хорошо! А вон и глупые соседи что-то уже говорят обо мне. Ну и пусть!
Моя знакомая
Моей знакомой из третьего подъезда шесть лет. «Знаешь, — сказала она мне как-то утром, — наш дом похож на бутерброд». Я посмотрел на нижний этаж, где висела вывеска «ХЛЕБ», и согласился. «Ну, а девять этажей что?» — решил уточнить я. Оказалось, девять этажей — это сыр, колбаса (вареная и копченая), паштет и т. д., в зависимости от того, что на каком этаже было на завтрак.
К дому-бутерброду подъехала машина «Молоко».
Утро жизни. Все кажется вкусным.
И мне вдруг стало стыдно, что я так много позабыл.
Я поскакал немного на одной ноге со своей знакомой по «классикам» и с аппетитом пошел на работу.
Лучик
Как одиноко фонарю ночью на улице.
Как далеко ему до другого такого же фонарика, на той же улице. Уже холодно, и в городе ноябрь.
Подойди к желтому лучику, согрей его, прислонившись плечом — ему будет не так одиноко. Помоги фонарю на пустой улице ночью. Ты думаешь, это легко — всю ночь стоять одному, покачивать желтый блик на талом снегу и замирать от страха, как бы ветер не оборвал провода-нервы?
Не бойся!
Подойди к фонарю.
Вдвоем будет легче.
Той, которая впервые узнала, что такое дождь
Дождь — это значит мы дома, одни, дома, на нашей маленькой земле, плотно закрытой мягкими тучами. Нам ничего не страшно, мы вместе у огня, зажженного солнцем много-много веков тому назад и, тихо кружась на уютной Земле, можем отдохнуть, а потом снова проверить, что там за…
Дождь — это твои мокрые волосы, капли чистой воды, драгоценные, как капли изумрудов. Их просто дарят нам тучи, мы промокли, нас напоил дождь, дал нам свой шелест. Мы одни за стеной дождя. Как уютно у нас на влажной Земле.
Дождь, наш добрый земной Дождь.
Если бы не было на Земле дождя, мы бы сбежали отсюда, сбежали туда, где идет Дождь.
Дождь. Дождь.
Ты спрашиваешь, за что я люблю дождь?.. Дождь — это когда мы вдвоем. Нам не нужно идти в гости, и никто не придет к нам, потому что — Дождь.
Дождь, и никто не мешает нам целовать влажные губы.
Дождь, и тебе необходимо мое тепло, без меня тебе холодно, потому что Дождь. Дождь — это только наше, земное. Солнце на всех планетах — на черном, земном, оранжевом небе — то же самое Солнце. А дождь бывает только у нас, у нас на Земле. Теплый дождь.
Хорошо тебе у нас, ты не улетишь? Правда?
Уютно и легко жить на Земле.
Правда?
Ты грустишь. Тебе рассказали… что дожди на земле бывают разные: бывают свинцовые, бывают из облака, похожего на гриб…
Да, это правда. Так бывает.
А ты не верь, не верь, любимая, не вспоминай, не рассказывай об этом у себя дома.
А когда ты прилетишь обратно ко мне навсегда, обещаю — все будет совсем по-другому.
Я клянусь тебе: у нас это не повторится, а я приготовлю для тебя длинные полосы солнца, пропущенные сквозь кружево светлых облаков, а в них раздроблю миллионы капель хрусталя.
Прилетай!
* * *Я снова один. Это мучительно. Это жутко, будущее кажется совсем беспросветным.
Удивительно трудно, да не очень-то это ново — быть одному. Нет близкого человека, женщины, которая бы поверила, согрела бы тебя, и уже, наверное, больше не будет.
Это горькая истина.
А завтра мучительно трудная, каторжная работа, настоящую цену которой знаешь только ты сам. И так ничтожен будет успех, если он только будет; зато как страшно поражение!
Мой зритель, я верю в то, что ты должен быть добрым. О чем ты сегодня, сейчас, в этот вечер, думаешь, ты, который завтра придешь меня смотреть? Наверное, уж не обо мне. А если и обо мне, тебе ведь и в голову не придет, как тоскливо, как не хочется жить этому клоуну, как ему одиноко. Да и голодно тоже. Как же так, что любовь и громадная требовательность в любви приводят к разрыву? Разве тебе придет в голову, что я совсем, понимаешь, абсолютно одинок. Как мне объяснить, что я не могу простить любимой женщине ее обычного человеческого женского прошлого, потому что для меня прошлое, настоящее и будущее моей любимой — это одно, потому что я любил ее в тот день, когда она родилась, и буду любить до дня ее смерти, и все, что с ней произойдет в этот промежуток, касается меня, все я воспринимаю, как если бы это случилось сегодня утром.
Не понимаю, ничего не понимаю, не понимаю ваших законов, вашей морали, вашей любви, взрослые!
Не знаю, как я буду жить. В вашем мире я жить не смог, а в своем я совсем один.
Страна Фантазия
Я могу рассказать и даже показать, как это делается, потому что я бывал в стране Фантазия. Главное — чтобы не было скучно, а потом…
Возьмите, например, что-нибудь самое обыкновенное, ну, скажем, метлу. Теперь повертите ее в руках. Как видите, это уже не метла, а гитара. Теперь вскиньте ее на плечо. Как видите, она уже винтовка. Ваша метла может превратиться в секиру, и тогда вы будете отброшены на пятьсот лет назад. Затем она внезапно становится хоккейной клюшкой и через секунду — плакатом болельщика, поддерживающего любимую команду… Но вот хоккейный матч отгремел и ваша метла уже просто метла, которой пожилой человек, некогда мечтавший, быть может, стать хоккейной звездой, подметает трибуны.
Когда вы справитесь с метлой, возьмите что-нибудь посложнее, например, уличный фонарь… Он умеет превращаться в мечту и уносить далеко-далеко…
Если получится и это, тогда вы можете взять звездное небо, очень похожее на сито, черное сито с неровными дырочками. Просейте сквозь него все ваши фантазии и покажите их друзьям. И если в глазах друзей вы увидите светлые капли грусти от смеха, смешанного с печалью, значит, вы уже…
Однако главное — чтобы не было скучно.
Сказочник
Всю ночь в огромном доме светилось одно окно. За окном жил сказочник (некоторые называли его поэтом); он писал сказки и дарил их людям, потому что без сказок людям живется трудно.
У него на столе лежало много разноцветных карандашей. Страшные сказки он писал черными карандашами, а веселые — красными, желтыми, зелеными, белыми. Но однажды… какой-то злой и неумный человек взял и похитил все эти карандаши. Он оставил сказочнику только черные и белые и, уходя, сказал: «Вот теперь он будет писать так, как надо!»
Долго стоял опечаленный художник у своего опустевшего стола, потом поднял воротник куртки, погасил лампу и вышел.
Он шел, не зная куда. Он медленно шел под дождем по своему городу.
