Люси Невилл - О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико
Отец Эдгара был родом из бедной индейской деревни, и в юности его отдали в садовники в семью богатых немецких инженеров, живших в Мехико. Те отправили его в школу и помогали деньгами вплоть до получения им диплома зубного врача. Вполне понятно, что родители Эдгара совершенно не разделяли страсти сына к мертвым языкам далеких стран и по-прежнему тщетно пытались уговорить его вернуться и закончить свое обучение бухгалтерскому делу.
Когда мы перешли на английский, Эдгара вдруг охватила внезапная робость. Чтобы снова вовлечь его в разговор, я пустилась в обсуждение здешней странной политической ситуации. Что происходит? Как в стране могут быть два президента? Кто из них коррумпирован?
Но Эдгар посоветовал мне, если я хочу понять, что сейчас происходит с мексиканской политикой, прочитать какие-нибудь книги по истории Мексики и предложил обсудить эту тему в следующий раз. Только когда официант начал зажигать свечи на нашем столике, мы заметили, что просидели здесь гораздо дольше двух часов. Мы задали друг другу письменные задания. Он должен был написать сочинение о своей семье, а я – обзор мексиканских новостей.
Эдгар проводил меня до квартиры и подождал, пока я рылась в сумке в поисках ключей. Мы распрощались, договорившись, что будем встречаться каждую неделю в том же месте ради нашей общей цели. Закрывая за собой дверь, я не могла про себя не улыбнуться. Я нашла выход из затруднительного положения, в котором оказалась, ведь я приехала в Мексику с намерением изучать испанский, однако мое выживание здесь зависело от того, сколько времени я буду говорить по-английски. Однако в этом мире нашелся человек, с которым я могла говорить по-испански, не впадая в нервное расстройство. Разумеется, это было возможно только потому, что Эдгар страдал подобным неврозом, но это явно был шаг в верном направлении.
До конца недели я не виделась с Октавио. Он спал, когда я уходила на работу, и поздно ночью я слышала, уже засыпая, как он возвращается домой.
Между тем я прикладывала усилия, чтобы обуздать свою склонную к хаосу натуру и быть идеальной соседкой. Стремясь свести признаки своего существования к минимуму, я каждый раз после душа выбирала из решетки слива все волоски до единого, а потом быстро протирала пол. Я держала все свои пожитки, за исключением зубной пасты и щетки, в шкафу у себя комнате и каждое утро убирала постель, которая, по правде, представляла собой один матрас. Кухней я пользовалась очень редко, только чтобы иногда выпить стакан воды, после чего я немедленно мыла и вытирала стакан и ставила его обратно в шкаф.
И вот наступило утро субботы, а я не слышала, чтобы кто-нибудь выходил из квартиры. Я приложила ухо к двери – тишина. С кухни не доносится ни звука. Тихонько открыв дверь и высунув голову, я увидела, что дверь в комнату Октавио приоткрыта. Но опять же, я не помню, чтобы слышала, как он накануне ночью вернулся домой. На всякий случай набросив на себя одежду, я схватила косметичку с туалетными принадлежностями, в которой еще валялись несколько не просроченных средств для макияжа. Ни при каких обстоятельствах я не могла допустить, чтобы меня увидели до того, как я приму душ. Это решение проистекало из моей тайной потребности скрыть малейшие свои несовершенства от божественно прекрасного соседа.
До ванной было всего пять шагов по коридору – почти никакой опасности быть увиденной.
Я со всех ног бросилась к ванной. Оглядевшись, повернула дверную ручку. К моему ужасу, дверь была заперта. Он успел занять ванную раньше меня! Мне следовало бы раньше встать.
Я поспешила в свою комнату, на бегу думая о том, что же мне теперь делать. Теперь все зависело от того, взял ли он с собой одежду или он выйдет из ванной в полотенце и оденется у себя в комнате. Второй вариант казался мне более вероятным. В этом случае у меня еще оставалась надежда на то, что мне удастся добраться до ванной незамеченной. Главное – выбрать подходящий момент. Мне придется сломя голову пронестись в ванную в то время, пока он будет одеваться у себя в комнате.
Я стояла у двери и ждала. Услышала, как открылась дверь ванной. Шаги. А потом тишина. Медленно, стараясь не шуметь, я повернула ручку своей двери и чуть-чуть ее приоткрыла. Путь был открыт: должно быть, Октавио уже благополучно ушел в свою комнату. Я глубоко вдохнула и припустила по коридору.
Но едва я взялась за ручку двери в ванную, как услышала:
— Привет, Люси!
Я обернулась и увидела, что мой прекрасный сосед стоит на кухне в белом полотенце, обернутом вокруг бедер.
— Я уже думал, что ты сбежала, – с улыбкой сказал он.
Капли воды падали с его темных влажных волос на золотистую грудь и блестели на солнце.
— Ха-ха… Нет… Как видишь, я все еще здесь, – заискивающе пискнула я.
А потом он спросил:
— Пойдем выпьем кофе? То есть если, конечно, ты не занята.
4
Почти революция
Я разглядывала белую скатерть и ряды сияющих столовых приборов. Мы с Октавио сидели рядом на черных диванчиках, через стеклянные стены виднелся сад с аккуратно подстриженной живой изгородью и раскидистыми деревьями. Маленькие цитрусовые деревца в круглых терракотовых горшках были расставлены на равном расстоянии друг от друга по всему ресторану, а на каждом столике была стеклянная ваза с белыми лилиями, которые Диего Ривера сделал символом Мексики. Стая официантов парила вокруг нас в отглаженных белых рубашках и тугих черных «бабочках». Зачем их столько, когда нас только двое во всем ресторане? Что ж, была моя очередь делать заказ. Я остановилась на chilaquiles – типичном мексиканском завтраке из тортилий, жаренных в соусе чили и томатной сальсе, которые подают со сметаной и сыром.
Мне нужно было сказать всего два слова: chilaquiles verdes. Я заказывала еду в забегаловках каждый день – это не должно было быть чем-то из ряда вон. Но присутствие Октавио повышало мой обычный уровень стресса от испанской речи.
Начали.
– Unos chilaquiles por favor, – сказала я, стремясь к тому, чтобы мои слова звучали как можно естественнее.
Но официант повернулся к Октавио и, со смущенным выражением на лице, так хорошо мне знакомым, спросил:
— Что она сказала?
Я с трудом сдержалась, чтобы не запустить ему в голову пышные булочки из стоявшей передо мной корзинки. Но, как только он отошел, я повернулась к Октавио.
— Почему он меня не понял? – была вынуждена спросить я, надеясь, что по голосу не понятно, как я раздосадована.
— Потому что ты говорила недостаточно громко.
— А-а-а…
Мы сидели в ресторане при Каса-Ламма – известном культурном центре и школе искусств, совсем недалеко от нашей квартиры. Это было потрясающее место. Но, несмотря на умиротворяющее журчание воды, льющейся струйками на камушки, которыми был выложен фонтан, опоясывающий здание, я знала, что чувствовала бы себя гораздо комфортнее, сидя на пластмассовом ящике и жуя тортас.
Потом Октавио, как будто прочитав мои мысли, повернулся ко мне и спросил:
— Так ты по-прежнему ешь на улице?
— Ага, каждый день.
Теперь у меня сложился идеальный распорядок питания на улице. По утрам – тамале от старушки у метро «Поланко». После работы – сэндвич и пластиковый стаканчик свежих фруктов от старичка, который каждый день привозил еду в кузове своего фургончика. Позже я находила что поесть в одном из сотен ларьков на улицах Ла-Рома.
Октавио покачал головой с изумленной улыбкой. Поэтому я пустилась в объяснения, что есть на улице – новый для меня опыт. В Австралии все под таким строгим контролем, все так регламентировано, что даже на уличные представления перед прохожими требуется разрешение. Здесь же, в Мексике, улицы многофункциональны. Они служат не просто путем, по которому можно добраться из одного места в другое. Это место, где едят, готовят, продают, покупают, встречаются, устраивают представления. Но Октавио перебил меня и тоном, призванным обличить мой наивный идеализм, пояснил, что коммерческая деятельность в общественных местах здесь также является незаконной и что уличная торговля – это форма организованной преступности: она существует только потому, что полицейские берут взятки. В результате разоряются законопослушные торговцы, так как не могут соперничать со своими не платящими налогов конкурентами, которые воруют электричество и не обязаны платить за аренду помещения.
— Но какой еще есть выбор у людей в стране, где безработные социально не защищены? – спросила я. – Конечно, продавать сандвичи – более безобидное занятие, нежели наркоторговля или похищения людей!
— Ну, легальных возможностей устроиться на работу могло бы быть и больше, если бы люди вроде тебя не поддерживали теневую экономику.
— Ну, по крайней мере, я не ем каждый день в доме у своей матери. – Это все, что я могла сказать в ответ.
